Возможно я на эшафоте собственных идей,
Где невозможное из кладези не исчезает,
И вымыслов, желаний в невесомости своей,
Из сумерков полузакрытых в трансе воскресают.
Их экзальтация рассвета пробивает брешь,
В томлении самозабвения между мирами,
Настойчиво, незримо в доминанте дарит Крест,
Обвешивая путь мой вглубь тревожно зеркалами.
Я вечный пленник обречённой некой тишины,
в её разломах бытия все мысли камнепадом,
Из бездны в бездну – оживление родной души,
Из мёртвых прошлых сцен, бегущих в силуэтах рядом.
О! Та прострация движения – туда, сюда,
Как маятник шевелится в распятии тенями,
И приближает вновь как голод стона - никуда,
Всю, поглощая в крайность непременно исчезает.
И предвкушение скитальцу, вжавшись в тот рассвет,
И постижение нужды в астральном, грустном танго,
Избытка чувств и сопричастности, как вдох в мечте,
И истощение, раскрыв в глубинах старых раны.
Но снова взгляд в холодную оккультную метель,
Не дотянуться ни рукой, и не дождём – прогулкой,
И шепот пепла жалобно вновь закрывает дверь,
Со мной прощаясь в страстных, горьких, крепких поцелуях.
....
…Ты не услышана. Как давит тишина.
Заряжен воздух недосказанностью, болью…
Свинцовый плен. Молчание, стоит стена.
И каблуки… торопятся в груди… безмолвно.
Над пеленою обезумевших часов,
В них потеряться, как в густой туман - возможно.
Хрусталь сердец, в осколках звездных голосов,
Печаль укутывает, проливая слезы.
Когда ни - будь, мой голос тоже пропадёт,
Немой строкой его развеет эхом ветер,
И кто ни - будь, ко мне в ту тишину придёт –
Обитель тонкую, застывшую в рассвете.
*