В холодном бараке не умолкает шум,
но вижу - кто-то лежит и читает молча
по-моему, "Белую гвардию". Я пишу
тебе, потому что очень скучаю. Ночью
рассеянный свет питает тоску мою
и блеклые стены, покрашенные под зелень.
Не спится. Пишу. Пишу и гляжу на юг,
и вижу, как вы читать это все расселись
за старым столом, над которым висит календарь,
и рядом - окно, и сетка в окне, и лето
совсем не такое, какое пришло сюда
суровой зиме коротким смешным ответом.
За письма не брался давно, и вот я пишу тебе,
и хоть письмо оправдает разлуку плохо,
но все-таки с ним будет лучше, чем будет без,
поскольку от телефона немного проку
ввиду нестабильной связи и глухоты
у кое-кого из нас и невнятной речи
другого. И, значит, мне извиняться не в чем,
что мой адресат не кто-то, а только ты.
Впервые за жизнь не смог посетить село,
и в нашей избе, и в бане не быть мне нынче,
а впрочем, сбылось все лучше, чем быть могло,
я в лучшем из худших мест, но иной тут хнычет
от боли физической и душевной; тут
немногие видят разницу в видах боли,
и женщины многих из ссылки уже не ждут,
но это нормально, это - дух века что ли.
И время нещадно к тем, кто повязан с ним,
и если бы каждый думал об этом чаще,
то нам не пришлось бы столько людей винить
за манию жить не будущим, а настоящим.
Поэтому я не держу обид на друзей,
на ветреных старых добрых знакомых или
на девушек, от которых я ждал вестей,
нет-нет, ничего, ничего, что меня забыли.
У всех своя жизнь: одна уж теперь - жена,
а кто-то стал мужем, папой, другая - мамой.
И будто бы раньше ничто не роднило нас,
солидные люди все - кавалеры, дамы...
Была вот подружка, с ней я делил постель.
Полгода прошло - стоит уже в белом платье,
клянется в любви и в верности на кресте,
надеюсь, они неплохо друг с другом сладят.
Другой - ещё тот прохвост, невозможный тип,
скандальный повеса, любитель стихов и пьянок,
и в этой Гоморе как-то сумел найти
ту самую, убившую в нем смутьяна.
Родная, хорошая, это - не мой удел,
мой дух не размякнет, сердце не затвердеет.
За время, что жил непонятно зачем и где,
я смог убедиться, кто я, и чёрт с ним, где я.
Здесь жёсткие нравы, вроде я тут с людьми,
а вроде посмотришь, и не иначе - звери.
Я знаю одно. Я знаю, что миру - мир.
А, может быть, просто мне нужно во что-то верить.
Товарищи - рвутся в церковь. Но не затем,
чтоб встретиться с Богом - этого им не надо,
они убегают в церковь с работ, от дел,
их вера - ничто, но пахнет, как воск и ладан.
Туда не хожу я. Знаю, что Бог - со мной.
Он всюду, и даже в этом забытом месте,
где я в заточении с музой своей больной
стараюсь с собой и с ней оставаться честным,
опальным поэтом стихами взвывая здесь,
Иваном Денисычем в клетке найдя свободу,
как в чеховской прозе, в палате под номером шесть,
почти что свихнувшись в компании сумасбродов.
Не очень люблю вопросами портить лист.
Ты знаешь сама, о чем написать в ответе.
Я рад его ждать. Как сможешь, так отошли.
Я рад, что я не один, не один на свете.
Пора закругляться. Все уж храпят во сне.
Прости за корявый ритм и корявый почерк.
Привет от меня всем небезразличным мне.
Я, право, не знаю, как мне ещё закончить.