мы стоим друг против друга и стреляем в упор. внезапная тяга к русской рулетке просыпается во мне с трепетностью дремлющего тигра, с азартом закипающей в жилах густой крови. я знаю, что с расстояния нескольких метров, на котором мы и находимся, пули попадут точно в цель. мои пули попадут в цель. твои пули попадут в цель.
недолго думая – парабеллум или веблей – и выбирая, конечно, первое, я, зажмурившись, нарочито быстро спускаю курок. слышен звук. короткий, отрывистый. опаска первой пробы, надежда на удачу. ты слегка улыбаешься левым уголком рта и не отводишь взгляд, даже когда первая пуля пронзает твоё предплечье. меня захлёстывает волна неостановимого желания сделать это ещё раз. и ещё раз. и ещё. и..
в меня врезается 455 калибр. прямо под солнечным сплетением бутонами расцветают алые маки, хлопковое поле ткани становится фиолетовым, капли вишнёвого сока начинают стекать вниз, будто смола по шершавой коре ели, нарочито медленно, фактурно, как если бы это снимал тарковский. и пока сознание отчаянно пытается понять, почему всё происходит так безболезненно, я поднимаю глаза, чтобы увидеть твоё лицо, но вижу лишь безумие в расширяющихся зрачках, и красота этого сумасшествия, искажающего твои черты, не оставляет нам шансов на взаимное спокойствие.
резко и безжалостно, переняв от тебя какую-то безрассудную невозмутимость, я беспорядочно расстреливаю твоё тело семью оставшимися пулями и с жадным наслаждением жан-батиста гренуя ловлю нотки запахов, распластавшихся в воздухе – пороха, крови, тронувшихся умов. еле сдерживаюсь, чтобы не поинтересоваться, больно ли тебе. миллионы картинок проносятся в моей голове со скоростью раскрученного барабана перед выстрелом, словно в предсмертной агонии я начинаю лихорадочно разбирать все наши воспоминания на мелкие части, откуда-то твёрдо зная, что через секунду всего этого мне уже не удастся вспомнить ни-ког-да. если жизнь абсурдна в своём «никогда», то абсурдна ли смерть? стая вопросов атакует мою голову, как если бы мысли вдруг стали воробьями – мечущимися, испуганными, крошечными перед лицом абсолюта. ледяная тишина окутывает голову, как неумолимый наркоз, повсеместная анестезия. меня приковывает к твоим глазам невидимой силой, и всё, что я могу – поддаться ей, молчать и смотреть, наблюдая, как ты ни на секунду не теряешь самообладания, как тебя захлестывает кровь, но чувствуя только свой страх, не слыша ни единого твоего крика, ни единой просьбы.
делом всей твоей жизни, буквально, становится стремление сохранить лицо. открыто насмехаясь надо мной своим мертвенно-бледным выточенным из мрамора лицом, на которое едва падает лунный свет внезапно наступившей темноты, ты поднимаешь револьвер и, не вздрагивая ни единым мускулом, с поразительной точностью отправляешь весь барабан прямо в сердце. я не чувствую боли. я не чувствую ничего, ибо к моменту, когда мне остаётся лишь смириться с ощущением неминуемого конца, я вижу только тебя, я чувствую только тебя, я слышу только твой голос. не так – я хочу видеть, чувствовать, слышать только тебя.
и я слышу:
« сейчас ты проснёшься. но помни – в самом конце, когда продолжать станет бессмысленным, когда мы поймем, что дальше либо смерть, либо опустошение – мы убьём друг друга, мы сожжём друг друга, мы расстреляем друг друга, мы будем добивать свои чувства, смеяться и наслаждаться потерей последних капель крови, потому что иначе это стало бы какой-то другой историей, потому что иначе мы бы друг друга не полюбили. мы выжмем всё друг из друга, сохраняя полную свободу. даже если эта свобода – свобода выбора нашего конца. но пока – ты проснёшься »
и я просыпаюсь.
парабеллум покоится на моей прикроватной тумбочке.
веблей лежит на твоей пустой подушке.
свобода выбора нашего конца вырывается криком из моих лёгких.
/ лисбет.