Злоба,
чёрная, как крюк,
настигла.
Каждый день,
каждый нацист
вдруг забирал ровно в восемь ребёнка,
чтобы зажарить на завтрак
в масле.
А смерть, невольный свидетель,
чистит грязь под ногтями.
Человек — зло,
громко скажу я.
Человек — цветок,
и его следует сжечь,
громко скажу я.
Человек —
птица в грязи,
громко скажу я.
А смерть, невольный свидетель,
чешет свой анус.
Человек с нежными пяточками,
дивными пальчиками
стал не храмом,
а выгребной ямой,
громко скажу я.
Больше не поднимет он чашку с чаем.
Больше не напишет он книгу.
Больше не наденет он свой ботинок.
Больше не поднимет он глаз
тёплой июльской ночью.
Никогда. Никогда. Никогда.
Громко всё это скажу я.
Бога молю меня не услышать.
After Auschwitz
by Anne Sexton
Anger,
as black as a hook,
overtakes me.
Each day,
each Nazi
took, at 8: 00 A.M., a baby
and sauteed him for breakfast
in his frying pan.
And death looks on with a casual eye
and picks at the dirt under his fingernail.
Man is evil,
I say aloud.
Man is a flower
that should be burnt,
I say aloud.
Man
is a bird full of mud,
I say aloud.
And death looks on with a casual eye
and scratches his anus.
Man with his small pink toes,
with his miraculous fingers
is not a temple
but an outhouse,
I say aloud.
Let man never again raise his teacup.
Let man never again write a book.
Let man never again put on his shoe.
Let man never again raise his eyes,
on a soft July night.
Never. Never. Never. Never. Never.
I say those things aloud.
I beg the Lord not to hear.