Окна.
(Квадрат восьмистиший)
Ч.I Окна.
1.
Окна мои открыты. Липы стоят в раздумье.
Листья редеют. Гомон стай мимолётных стих.
Близится вечер. Ветры в небе костры раздули –
Это приходит время ношу мою нести.
Время писать иконы. Время кропать поэмы.
Спрячу лицо от дыма, кашель и чих сдержав.
Здесь забывает злоба вызубренные схемы.
Здесь остывает ярость ядерных сверхдержав…
Только глаза закрою – плющ, виноград да розы…
бомбы, руины, пламя… каменные занозы
в теле; частицы пыли ветром в глаза – навылет…
Это лишь сон кошмарный: страсти давно остыли!..
Снова – синдром повтора – римских колонн движенье.
Мерное стен дрожанье… адреналин сраженья…
плющ, виноград да розы… храмы седой Ахайи…
Грозные легионы… Птиц мимолётных стаи.
Землю создам из остывших остатков Сверхновой.
Синие горы – и снежных вершин белизна.
Джунгли и степи – где властвуют мир и война.
Рас и религий смешение снова и снова…
Ум повенчаю с бессмысленной жаждой познанья.
Глупым – в награду за глупость – веселье и смех.
И, на потеху имущим, актёров кривлянье,
Гимны слагающим богу, чьё имя – Успех.
Окна мои открыты. Липы молчат в раздумье.
Только глаза закрою – бомбы, руины, пламя…
Солнце.Предгорья. Степи. Ветры в глаза – навылет…
Жаркий мираж повтора: Землю создам…что дальше?
"Ум повенчаю с жаждой…" – всё это было!.. было!..
Время летит к пределу грозной бессмысленной цели.
Мерное стен дрожанье…близкие пулемёты –
Жуткие кастаньеты в танце войны и мира…
2
Я спросил у Аллаха: «Будь добр, скажи –
Есть ли предел пределам?»
Я спросил у Аллаха: «Будь добр, скажи –
Жизнь тебе
не надоела ?»
И ответил Аллах – тишиной в тишине –
«Я – предел для пределов, живущих во мне.»
И ответил Аллах – тяжким грохотом гроз –
«Измени свой второй, некорректный, вопрос!»
Я брожу по ближним улицам, не заглядывая в дальние.
Там – иные производные; там отличия – ментальные.
Там навеки чувства выстыли, реагируя на выстрелы.
Там стихи осиротелые в дождевую серость выцвели…
Снятся ужасы безденежья; ямы тёмные провальные…
Рвусь упрямо в запредельное; только встречные –
про дальнее,
Где живут простые функции, не стремясь к интерпретации.
Где под нужды ежедневные расширяются плантации.
Устану. Укроют от жара
Пустые прохладные сени –
Услада обеденной лени
В деревне, что с карты сбежала.
И мнимый хозяин покоя
Мою
узаконит в блокноте
Потребность в холодном компоте
И долг за шестое-седьмое.
Слышу знакомый посвист – значит, прощай раздумье!
В сад мой пробрался ветер – житель пустынных улиц.
Впрочем, ещё не вечер – просто на небе тучи.
Впрочем, в посёлке дачном всё ещё ждут меня сени.
Окна мои открыты – в марево производных,
В иррелевантность лектона,
В искренность «бабьего лета».
Окна мои открыты в тексты осенней хмари…
Что там с моим вопросом… и с настроеньем Аллаха?..
3
Здравствуй, массовый читатель,
ждущий виршей «про любовь»!
Ты нашёл в моём «квадрате» то, что вовсе не искал.
Возмущён таким обманом, ты с друзьями позлословь,
Чтоб тебя – избави боже! – не замучила тоска.
Здравствуй, друг – читатель «штучный»,
всех профессий дилетант,
Что с позиций философских спорит яростно со мной;
Тот, кто бремя жадной мысли держит стойко, как Атлант;
Тот, кому скучны скандалы между Оном и Оной!
И всё же, верный мой соратник, есть сроки высшие для нас.
Так, нонсенс – юноша-философ; так – жалок старый ловелас.
Коль молод – двигай к молодым: смысл жизни – старым и седым.
Что ясным виделось в начале, в конце – осенний скроет дым…
Но тяжко знать соединенье в себе глупца и мудреца;
Скрывать незнанье и сомненье под маской «умного лица».
Фантому выдумать названье; продать талант за пропитанье,
От славы получить под дых… и важно поучать других!
Время летит к пределу грозной бессмысленной цели.
Скрыты продленья улиц горьким осенним дымом.
Листья горят… и горечь – над Петербургом, над Крымом;
И над могучей Обью – там, где давно метели…
Над Беломорканалом, где буржуазный Лосев
Рыл эстетично ямы и сторожил лопаты.
Время летит к пределу с «иксом» на месте даты…
Ты ещё веришь в Бога, идеалист-философ?
Ты ещё веришь в Бога – скованного рабами,
Истинами бессильных вздёрнутого на дыбу!..
Если фантом «спасенья» вечностью обесценен –
Благо ли он?
Скажи мне – ты ещё веришь в бога?
Друг мой, читатель «штучный», ставши «архивной крысой»
и проштудировав древних ниспровергателей веры, –
что ты открыл в гробницах вымерших философий ,
что тебе нашептали листья сгоревших дней?..
4
На чердаке истории, заваленном
Когда-то и кому-то нужным хламом,
Я среди прочих черепом оскаленным
Останусь в недрах пыльного бедлама.
С наружной стороны в окно, отмытое
Дождём, напрасно солнышко воззрится.
Увы, гвоздями прочными забитое,
Ничьей рукой оно не отворится!..
Прячется день за чертой горизонта. Вселенная
Передо мной – равнодушная и откровенная.
Окон слепых интеграл; производная зримости.
Астры астрал как соцветие необходимости.
Я осторожен, как трус, но настойчив до наглости.
Я сочиняю этюд в бесполезной тональности.
Прячется день за предел горизонта прерывности,
Не нисходя к «неизвестным» ни страха, ни ревности…
Кастаньеты стучат, кастаньеты стучат!
Не вздохнуть – от мелькания огненных ног.
Алый шёлк… и плывущие руки… и Бог,
Что придумал любовь, превратив её в ад…
Кастаньеты стучат – вне времён и вне мод.
Я бегу от любви, с хрипом делая вдох,
В захолустье, где избы кладутся на мох;
Где у дятла на свадьбе гремит пулемёт…
Прячется день за тучи. Кости войны зарыты.
Имя её – забыто. Угли дотлели. Спят
Праздные кастаньеты. Не тарахтят пулемёты –
Плюшевые игрушки в детской моих войнят.
Липы не помнят лета. Дятлы в саду умолкли.
Скорбно темнеют лики подорожавших икон.
Окна мои открыты – выветрить запах будней.
Ловится ожиданьем первых снежинок звон.
Ч.II Сотворение мира.
5
Она сотворила
Вы хотите представить вечность – а представляете бесконечность.
Это, как говорят в Одессе, далеко не одно и то же!
Вы хотите представить Бога – а представляете безупречно
одетого господина с дьявольски умной рожей.
Вы хотите представить себе сотворение мира
Благостным актом Маны – то бишь Его руки.
А она сотворила в кармане кукиш для «простодырых» –
Образ небесной манны – ждите, мол, дураки!
Сам дурак
Злобному идиоту, написавшему предыдущее восьмистишие,
Оппонирует работа, названная употреблённым выше
Термином «дурак» с добавлением местоимения «сам»,
Которую я читал, когда ноябрьские тучи гуляли по небесам.
В ней сотворение мира называлось Актом Всемирной Воли,
Актом Победы Бога – воина в чистом поле –
Над хаосом энтропии фразой «да будет свет!».
Но и к этой работе тоже у меня, к сожаленью, доверия нет!..
Тогда
Тогда я воззвал – и на подиум экрана марки «Эл-Джи»
Мастер ответов, маг Википедии, явился во всеоружии.
Но сплетённое им словесное кружево
Ничем не отличалось от антично-библейской лжи.
«Герр Хайдеггер! – я закричал – скажите, что есть Бытие и Время?
«Не знаю – сказал Маэстро – по-моему это просто понятия.
Неистинность слова есть знаний словесных проклятие!»
Воистину
истина – Божье бремя!..
Пешком
Море усохло. Сушите ваши вёсла! Мель
Держит корабль за днище.
И тот, кто пешком ходить не умел,
В море путь не отыщет.
А мы побредём, оскользаясь на глыбах,
Брошенных Богом-жмотом,
Туда, где солнце трепещет как рыба,
Пойманная идиотом!
6
Студент
Когда-то, серьёзностью искалечен
В цветущем студенческом возрасте,
Над пылью страниц я сутулил плечи,
Пределы зубря до нервозности.
Изыди, серьёзность! Дружище, плюнь
На «ахи» учёной праведности!
Гляди – над землёй полыхает июнь
Огнём производной направленности!
Шкурное
Но приходит время, когда самый неуёмный балбес,
В пропасть между единицей и двойкой падая без
Страховки интеграла по траектории эвольвенты,
Ощутит вдруг шкурой серьёзность момента!
И тогда он, «забив» на любые частности
Ради поддержания финбезопасности
И неотчисления под преподавательское «ура»,
Ломанётся на лекцию в восемь утра.
Лектор
О, студиозус несчастный – за кафедрой ныне
Лектор скучнейший потворствует сонным позывам.
Нет! – не творец он большого вселенского взрыва:
Он в это время валялся на драной перине.
Правда, есть прок: он, как ты, ненавидит науку.
Злобой пылая к талантам – своих не имущий,
Мстит он за это почившим и нынеживущим.
(Стоит «подпеть» – и трояк ты получишь… за «штуку».)
Тема
Кандидат непонятных наук (по понятному блату)
Продолжает бубнить, хороня гениальную тему.
Эх!.. да если б не «шкурный» вопрос!.. не зачёт «автоматом» -
Я б поспорил с тобой, тайный жрец «трёхкитовой» системы!
Я б тебе доказал, вознося к небу руки и брызжа слюной,
Что направленность – первая форма истории!
… «Пара» кончилась. Бог и удача – со мной,
Обеспечив «зачёт» и не выдав мои «эпистолии».
7
Читатель добрый
Читатель добрый, пусть тебе мои заботы –
Из ряда умственных причуд, давно не модных.
Ты ждал сюжета, ждал интриги поворота,
А я всё, видите ли, тут – о производных!..
Прости!.. Но если интерес в тебе теплИтся
(Ей-богу, я стихи пишу не хуже прочих!),
Переверни и одолей ещё страницу –
Пока не сгинем «яко тать» под сенью ночи…
Интеграл
Пока не сгинем… а случится это скоро.
И всё, что «после» – не предмет, увы, для спора!
Что будет «до» – вот тут возможны варианты,
Где результат есть сумма лени и таланта.
Мы – наблюдатели фантомов и явлений.
Мы – провокаторы вселенских изменений.
Мы – интеграл своей таинственной судьбы
В тот миг, когда «смогли бы – если бы…».
Ждём червячка
Так зримый образ истины верховной
Знаком, и тут же – чуден и незнаем…
Словами речи непередаваем,
Поскольку жив и мыслится бессловно,
Он – вдруг – реален более, чем явь!
И мы, птенцы им созданного мира,
Ждём «червячка»… а лучше хлеба с сыром
(Ты ж всемогущ! Найди и предоставь!)
Предназначение
Увы, мой друг! «Начало всех начал»
К капризам нашим явно неготово.
И сколько б ты ни бился, ни кричал –
Червяк был предназначен для другого.
И хоть в глазах предательское жженье,
Знай наперёд, сглотнув обиды ком:
Нам всем, в свой час, придётся «червяком»
Стать в общемировом пищеваренье!
8
Контракт
Жажду мысли тихо проклиная,
Ум тревожу поиском «причин».
Но всё чаще мной овладевает
Магия «бесцельных» величин.
Векторы, скаляры и пределы,
В сторону отбросив стыд и такт,
Как рекламщик, наглый и умелый,
Рвутся заключить со мной контракт!
Доля
Вектор лезет вперёд: «Посмотри на меня:
Я – начало начал! Остальное – фигня!».
«Я – вложение! Вектор всего лишь футляр». –
В мозг мне выстрелил фразой беззвучной Скаляр.
«Вы – лишь слуги, друзья. Ваша доля легка» –
Заявил им Предел, посмотрев свысока. –
«Предо мною все функции падают ниц.
Я – грядущая смерть! Я – граница границ!»
Помощники
Я провёл молодцов сквозь пустые прохладные сени.
Усадил их за стол в деревенской просторной прихожей.
Про себя же решил, что контракт заключать мне негоже,
И, вздыхая, посетовал вслух на отсутствие денег.
Видел я краем глаза, гостей приглашая в квартиру,
Как Закон и Направленность шли по небесной дороге.
Краем уха услышал я просьбу негромкую Бога –
Их в помощники взяв, приступать к сотворению мира.
Сотворение моря
Море усохло. Солёная пыль
Ранит глаза и губы.
Спят над песками пустынных миль
Яхт проржавевшие трубы.
Двери рубок скрипучие песни поют,
Ветру жгучему истово вторя.
Сотворение мира (историки лгут!)
Начал я с сотворения моря!
Ч.III Плотин
9
Зацепило
Привычка к «зацепилу» – это привычка к наркотику:
Вколол пару строк – и сердце дрожит и мечется.
От «зацепила» я становлюсь невротиком
Типа, который ничем и никак не лечится.
Критик, если хочешь, чтоб я тебя уважал,
Даже готовясь поднять на вилы, –
Кромсая строчек моих урожай,
Забудь про своё «зацепило»!
Знающему
«Эннеады» открыв, не стремись переспорить Плотина.
Лучше мысленным шагом по склонам пройдись Палатина.
На персидских просторах сражайся за честь легиона,
Суть постигая, при этом, вселенских законов…
Свет «врубая», глупец презирает свечные огарки.
Непригодны невежде адроны, лептоны и кварки.
Если ж Вам, мой читатель, «пригодны» значения спина –
Не сочтите за труд поклониться могиле Плотина!
Эстет
Буйный сад «негритянских» широт
Расцветает в морозном узоре.
Но эстет с томной скукой во взоре
– Эка невидаль! – мимо пройдёт…
Пусть мне с ним воевать не пристало:
Пуст колчан; да и меч туповат…
Но навек околдован мой взгляд
Красотой ледяного кристалла!
Счастье
«Прикладная» поэзия – ею забиты все полки
На Стихире и в прочих складах интернета.
Прикладная поэзия и прикладная наука
Апеллируют к пользе, врагов повергая в унынье.
Прикладная поэзия сделала «счастье» иконой.
Прикладная поэзия щиплет слезливые струны.
Завтра эстет и невежда, шагая за гробом,
В путь безвозвратный вместе проводят поэта.
10
Ум
Ум родился здравым и пытливым
В закутке меж коек и столов.
И звезда мигала шаловливо
Славнейшей из двух его голов.
Здравый ум купил коня и сбрую.
Прожил жизнь; не сплоховал в беде.
А пытливый до сих пор тоскует
О своей
неправильной
звезде.
Душа
Её в природе нет; она живёт в эфире
(Придуманном, к тому же, в нашем мире).
Эфир – её свобода и тюрьма.
А жизнь души – лишь пища для ума.
Но всякий раз, в зловещей тьме витая
Перед вратами праведного рая,
Смиреньем – каясь, гордостью – греша,
Страдает
Богом данная
душа!
Единое
Я попытался следовать Плотину,
Взяв образцом служение веков –
Незнаемым прельстить учеников,
И размышлять всечасно о Едином.
Но дел ничтожных грянул разнобой.
Единое предстало слишком сложным;
Ученики прельстились лишь возможным…
И вновь я стал кем был – самим собой!
Закон Адрастии
Гордый разбит легион; жалкий бежит император.
Вновь погружает Харон вёсла в безмолвие Стикса.
Воинов храбрых душа в новом восстанет обличье.
То Адрастии закон – таинство горних высот.
Вечного цикла повтор; круг бесконечных рождений…
Гаснущих солнц череда… взор леденящий горгон…
Нынешний мир, что спешит к смерти – без смысла и цели…
«Эннеады» открыв,
не спеши опровергнуть Плотина!
11
Закаты
Я брожу по ближним улицам, не заглядывая в дальние.
В дальних – те же палисадники, те же грядки огуречные…
Лишь рассветы – небывалые; лишь закаты – эпохальные:
В каждом новом – тьма грядущая; в каждом прежнем – жизнь беспечная.
К дальним улицам привычные прорастают переулками
С пустотой дорог асфальтовых, с остановками внезапными.
Там чужие жизни видятся недалёким прогулками,
А своя закрыта солнечным диском, гаснущим на западе.
Тексты
Окна мои открыты – в тексты осенней хмари;
В прозу дворов и улиц; в запах холодной гари.
Вырванные из контекста, преданные учениками
Ваши, Маэстро, мысли нынче – чужое знамя…
Впрочем, какое дело нам, мертвецам, до прочих!
Время не омертвело; кружатся дни и ночи.
Мысль не связать могилой; слово не стало глиной.
Жаль, что земля не в силах снова родить Плотина!..
Бессмертие
Как же тяжёл этот груз – помнить, что ты бессмертен…
Как беспощаден к глазам свет бесконечных солнц!..
Выцвела белизна. Явь – надоевший сон.
Умер адреналин; осточертели десерты!..
Жизнью нельзя назвать то, что не знает предела.
Но неизвестно душе то, что известно уму.
…Что там сказал Аллах – он есть предел всему?
В строчке Его стихов я – лишь значок пробела…
Осень
Тишиной в тишине, летним грохотом гроз
Или странной «картинкой» из давнего сна
Мне ответил Аллах на моё «почему»,
На «зачем» предоставив придумать ответ.
Я придумал ответ; я в извивах дорог
Усмотрел прихотливый рисунок Судьбы.
Размечтавшись, решил, что отчасти я – Бог!
«Бог бессмертен» – шуршит, опадая, листва…
12
Кварки
Из-за кварков я на учёных в обиде:
Ищут – в почти поэзийном! – угаре.
А как только выделят «в чистом виде»,
Тут же прилепят кличку «вульгарис»!
Но природа схитрила, спрятав концы:
Нет частиц, единым кварком беременных!
Кварки – это «сиамские близнецы»,
Рождённые в браке размера и времени.
Квадрат
«Бог бессмертен» – шуршит, опадая, листва.
Это зависти вздох; это смех торжества
Тех, чья краткая жизнь – слева рай, справа ад –
Только длящийся миг, возведённый в квадрат…
Только пара сторон; только сумма тревог;
Только грозная мгла на излёте дорог…
«Бог бессмертен» – прошепчет сухая трава,
Возвратив семена изначальному «А».
Публика
Жил да был патриот у Никитских ворот.
А на Тверской – либерал.
А южнее – Кавказ; а восточней – Урал,
Там, где чукча оленей пасёт.
Там серьёзный народ мне орёт: «Стихоплёт!»
Я в ответ – свысока – «Кнопкодав!»
Там горит на картине японский жираф,
И Париж «Варшавянку» поёт!
Звёзды
В шесть часов на станции случилось ЧП.
«Выбило» защиту, и весь город рухнул во тьму…
В шесть часов над Римом разошлись облака.
Император повелел, не медля, гасить все огни!
Я увидел звёзды – впервые за много лет.
«Вот они, Плотин!» – тихо сказал Галлиен.
«Звёзды!..» – восторженно ахнули дети, открыв окно…
Свет включили ровно через двадцать минут.
Ч.IV Исходы
13
... Я не успел довести до конца сотворение мира:
Землю создать из остатков Сверхновой; а так же и звёзды.
Двадцать минут маловато,
пусть даже мой трон – из порфира,
Сила моя – безгранична, а скипетр – жезл огненосный.
«Время, – сказал я – отныне ты будешь второй ординатой.
Первой – размер; а энергия – всех изменений основа –
Будет абсциссой для вас; и для третьей, седьмой и девятой,
Созданных мной, ординат,
неизвестных для мира земного».
Вот уже и зима – замела, подхватила, завьюжила…
Голых лип черноту нарядила в голландское кружево.
Перспективы дорог затерялись в метельных каденциях.
Мой осенний покой сокрушила зимы интервенция.
«Время, – сказал я, почувствовав лёгкую панику, –
Что случилось сегодня с моей «замечательной» памятью,
Не запомнившей даже простых теорем созидания?»
И ответило Время: «Она выполняет задание».
Тишина – такая, что вот-вот разразится гром.
Солнце. Предгорья. Степи. Заглохший тамтам копыт.
Осколок «любовной лодки», банально «разбитой о быт»,
У груды бетонного праха поблескивает ребром.
Исход человечества – в дым… в запустение… в тлен…
Гаснущих городов многоглазая пустота.
Тишина… такая, что криком кажется немота
Меня-не-исшедшего - в мёртвых оскалах стен.
Я не успел довести до конца сотворение мира.
Налетела зима; замела, закружила, завьюжила…
Вариантом исхода исчезла в метельных каденциях
Гаснущих городов многоглазая пустота.
Из порфира мой трон; огненосен мой скипетр. Липы
в полусозданном мире одеты в голландское кружево.
И лишь лодка судьбы зацарапала дном о бетонное крошево,
обогнув обгорелые сваи моста…
14
В сад мой пробрался ветер – житель пустынных улиц.
…Впрочем, ещё не вечер: день дотлевает в тучах.
Впрочем, ещё не гибель – мимо шныряют пули;
Впрочем, ещё взлетают яхты с волны блескучей!
Там, где ветра покруче уличного задиры,
Тают в волнах блескучих завтрашние заботы.
И под стаккато Морзе в нежных садах эфира
Бредят былой свободой дятлы и пулемёты…
Читатель равнодушный и ленивый,
Стихам предпочитая детективы,
Меня оставишь ты, прочтя десяток строк…
Ну что ж – с худой овцы хоть шерсти клок!
И всё ж ты прав: поэзия скучна
Без красоты, без флирта, без вина!..
Вредны ей философские проблемы.
А я, нахал, им посвятил поэму!..
На чердаке Истории, меж прочими
Свидетельствами эры потребления,
Найдут, как любопытное явление,
Тетрадь, по виду схожую с «рабочими».
И, разглядев в зачёркнутых каракулях
Потуги мысли олитературенной
Создать «нетленку», голосом прокуренным
Историк скажет: «Хватит, покалякали!»
Впрочем, ещё не вечер – день дотлевает в тучах.
Яхты ещё взлетают к небу на пенных гребнях.
И Галлиен, предвидя многое в «послезавтра»,
К звёздам протянет руки – «вот же они, Плотин!»
О, мне всегда мечтались праздничные исходы:
Парус на горизонте… плющ… виноград… закаты…
О, как гремят аккорды!.. О, как стучат кастаньеты!..
Как огненосно-жгучи краски моих картин!..
15
Кости войны истлели. Имя её забыто.
Мир.
Не гремят тамтамы.
Радуйся. Строй. Твори.
Только молчат фонтаны на площадях разрытых.
Да из проёмов окон тучами – нетопыри…
Мир не погиб в объятьях вакуума Вселенной.
Ждут по весне озёра белых своих лебедей.
Лишь на разбитой фреске – «…вечно гореть в Геенне…».
Только во вздохах ветра слышится «быть беде!..».
Тогда я воззвал – и явился во всеоружии,
Ни с чем и ни с кем не сравнимый снаружи,
Но обладающий сотней имён
без одного, называемый далее «Он».
Я не молился; я просто спросил по-дружески:
– Неуж это правда, что выдумал весь этот ужас ты?
Но если не ты, то кто же
сошёл с ума и не лечится? –
И ответил Аллах: «К сожалению, человечество».
Снова – синдром повтора! – римских колонн движенье.
Боги!..
Земля остыла!
Кровь превратилась в гранит!..
Боги, зачем так долго память моя хранит
Невыносимое бремя жуткого напряженья?!.
Близится шаг центурий. Пламя свечи, задрожав,
Вспыхнет и озарит женщин тревожные лица.
…Мутный, тяжёлый рассвет вновь сквозь стекло сочится
Неугасимой злобой ядерных сверхдержав.
…Мутный, тяжёлый, нескорый рассвет.
Снежный, пустынный, беспамятный свет.
В бренное тело обратный билет
Дарят душе в загадочном Учреждении.
…Пламя пожара. Крики и брань.
Нет!
За окном лишь морозная рань!..
И сказал мне Аллах: «На барометр глянь –
На рекорд замахнулось давление!»
16. Эпилог
Антициклон. Вселенная тем ближе,
Чем ниже столбик спирта в капилляре;
Чем реже лают псы; чем лучше выжат
В бокал лимон – когда поэт «в ударе»…
Когда он одинок – чтоб не мешали;
Когда фантомы жаждут воплощенья…
О, сладкий миг – когда поэт «в начале»!
О, миг – когда поэт… в исчезновенье!..
***
Я стоял у окна и смотрел на закат.
Говорят, что том месте находится ад.
Но напрасно я взор устремлял на восток –
Видно, рай от меня чрезвычайно далёк!
И советов ничьих не спросив, одинок,
Я на западе взял и стащил уголёк.
Вспыхнул ад, озаряя восточную тьму –
Но зато мне теперь так светло – одному!..
***
Прогоню одиночество. Гости нагрянут гурьбой;
Веселуха начнётся – вино, анекдоты и трёп.
На снегах созиданья следы мои ветер сотрёт.
На песках разрушения новой прибудет тропой.
Я спрошу у Аллаха… но будет молчать небосвод.
Гости станут кричать: «Выбирай: или он – или мы!»
На угрюмом востоке тяжёлые встанут дымы…
Необидчивый друг
в дверь, привычно нагнувшись, войдёт.
***
Антициклон. Вселенная тем ближе,
Чем дальше городская суматоха;
Чем меньше разговоров о зарплате,
О женщинах, футболе и рыбалке.
И, наконец, когда уйдёт последний
Приятель, и часы пробьют двенадцать, –
Вселенная «торжественно и чудно»
Раскроет мне объятия свои!