* * *
В пять часов уже ни одной собаки
в темноте тридцать первого декабря.
Ясно-зимний Гурзуф чуть звенит во мраке,
золотые глаза задарма даря.
В каждой лавке куски - кусают однако,
шкуру с позднего путника с мясом дерут.
Лишь зрачок огня во вселенстве мрака -
и цветок на грудь, и значок за труд.
В зимнем воздухе - угольный выдох дыма. -
Так полвека назад над извёсткой печи,
от забот твоих, милая, неопалимо
расцветали румянцем цари-калачи.
Сквозь пространство и запах приходит, и привкус -
полнотой возвращенья утраты щемит.
Ясно-зимний Гурзуф - самоцвет на вынос,
самопал, освящённый свечою быт...
Новогодье
Гирлянды множат в темноте
блик флорентийца Гирландайо.
Но все мы сгинем в пустоте,
подобно инкам или майя.
Вновь амальгамы дребедень
мерцает в заоконном свете.
Вздыхает сонно хвои тень,
и ангельски уснули дети.
Вновь счётчик щёлкнул невпопад,
мелькнул виток пути земного.
Но, слава Богу, рядом спят
те, для кого - опять всё ново!