День - «шагреневая кожа»,
но уже со знаком плюс.
С юбилейной глупой рожей
в год 17-й ввалюсь.
В кашемировом пальтишке,
”Bally” - туфли, “V” - берет.
Кто мне скажет: «Ты, братишка,
опоздал на сотню лет...»?
Скажет: «Было интересней
в том 17-м году...»
Тех, кто любит эти песни,
я пошлю в... Караганду.
И себя, конечно, тоже -
в хоре пел их, соло пел.
Что ж дивиться глупой роже -
навсегда осолопел
я «под знаменем марксизма»
от «величия побед».
Так-то нам внушали сызма-
льства на завтрак и обед,
а порой и вместо оных,
а порой и просто так -
чтоб не думали про зоны,
про колючку и ГУЛАГ.
Это все уже трюизмы;
и минула сотня лет?...
На заре социализма
был убит мой кровный дед.
Как, за что? — семья скрывала.
Мог спросить — да не спросил.
А теперь мне лет навалом,
сам в дедах, и хватит сил
мне до правнуков добраться.
Дед едва лишь стал отцом.
Нет, не искушайте, братцы:
ваша песенка с концом.
День по новой тихой сапой
расширяет габарит.
Ночь скукожилась до шапки,
где во лбу... звезда горит.