Горькой редькой порой надоест устоявшийся быт,
А всё милое прежде
захочется к камню – и в омут.
Разгромить, растоптать, разорвать, пореветь – и забыть.
От греха от такого уйду, как бродяга, из дому.
Засыпает речонка, затянута рыхлой шугой.
Первый иней упал серебром на пожухлые травы –
Спит трава, чтоб весною проснуться другой –
Обновлённой.
И в этом трава и речушка так правы.
Побреду без пути по сквозящему зябко леску.
Застрекочет сорока: «Поди-ка, худое замыслил
Человек этот странный.
А дуло приставит к виску?»
…Треск сучка под ногами раскатист и сух, будто выстрел.
Вниз покатится сморщенный лист с почерневшей ольхи,
Оборвётся, как в яму, от страха внезапного сердце.
И посыплются с неба снежинки, мертвы и тихи,
Постепенно свиваясь в метель.
Не спастись, не согреться.
От деревни по ветру потянет горчащим дымком,
Свежим хлебом, печёной картошкой и тёплой соломой –
Тем родным, деревенским, с чем с самого детства знаком,
Что из стылого леса бегу через снег
прямо к дому.