свист и ветер,
в поле неверный
ответ
обращается
в пепел.
в поле ответов
на бланков
простоев
в чужих городах
на заправках
каждый верный ответ
равноценен ярму.
я пьян, а ты весел.
в песнях,
наяву и
в бреду,
я зову тебя по имени
из четырех букв
и тону
в милосердии
утихшего моря,
что давится
вскинутой брюхом
кверху рыбой.
море, вы знаете,
что вы
совершенно правы,
отпустив меня
по причалу
на выгул?
и, дойдя
причальной точки,
как привычный корабль
и
как проповедовал бродский,
я не желаю ни адресов,
ни почт,
чтобы писать тебе —
мне нужны лишь звезды,
и моя память,
которая может
хоть чем-то помочь.
в тисах,
аллеях,
дубравах
мотивы,
напевы,
выпиты до дна,
изрешечены до блюдца,
мне бы взглянуть
вперед на то, что меня
ждет
и в нынешнее
не вернуться.
устная часть
экзаменов —
как приговор.
я первым делом
запоминаю
твой голос,
говор и
гонор.
из тридцати вопросов
отвечаю на двадцать восемь
каждому, кто хотя бы
слово о тебе спросит,
небрежно бросив:
— кто это?
— неважно, но я
полюбил его
осенью.
в каждый ноябрь
я оставался
один
как остаются
последние
из запасных,
и я постоянно
был в перманентном
запасе,
и каждую осень
я запасался сил,
чтобы выть,
чтобы грызть,
чтобы смелым казаться.
такова уж природа
осенняя —
среди октябрей
приютов,
меня никто
не запомнил,
как я в страдание
укутан.
среди октябрей
притонов и баров
никто не заметил
мой голос.
а ты, полюбив
в октябре как-то раз,
через зиму меня
пронес.