25

А в один момент понимаешь, что что-то пошло не так. Когда тебе уже почти двадцать пять, а жить не то что негде, не с кем. С кем попало- знаешь сам же, тупо головняк, да и делить постель с чужими кажется каким-то мерзким. А жизнь(как оказалось) словно фабрика игрушек: понравилась -плати, да забирай. Но ощущения не те от этих побирушек, которые в ночную смену с тобой в рай. Помилуйте, я стал, как Бродский! Не выхожу из комнаты, там, чай, не Франция. Мой образ старика безумный и уродский. Остановись, планета, где же моя станция? Мне снятся горы, снятся юные года, я просыпаюсь, но хочу опять уснуть. Мне снятся люди, снятся города, мне снится то, чего уж не вернуть. Я стар, как мир, спасите мою душу! Мне двадцать пять, я до сих пор не верю в бога. Иду на улице в мороз и стужу, и, как обычно, у меня одна дорога. Мама, я полумёртвый и у меня морщины. Папа, я полустёртый и не мужчина. Мне жизнь казалась легкой лет до двадцати, теперь мне некуда податься, некому меня спасти. Я пробовал молиться, даже ездил в церковь пару раз. А получилось только спиться и подсесть на газ. А мне казалось, одному, конечно, легче. Отчетов никаких и замечаний. И можно пить по пятницам, да что по-крепче. И никакой любви, и никаких страданий. Казалось бы, чего уж тут страдать? А повод для страдания есть, довольно веский. Когда тебе уже почти двадцать пять, а жить не то что негде, не с кем.