Мы хотели залепить ему рот
пригоршней глины,
накрыть глаза
пеплом последнего
костра, разожженного им
на дождливейшей окраине
сада
и разве не думалось нам, на мгновение,
о том, чтоб поломать ему ноги
да так, чтоб не смог он вернуться домой
на Хэллоуин
и стоять у окна,
и курить, уставясь в него,
выражение его лица
как слабина в могуществе мира
где власть терпит крах
и петли дверные в сознании
распахиваются - горе
или страх, что срываясь,
соскальзывают, словно лист,
прямиком в языки пламени.
We wanted to seal his mouth
with a handful of clay,
to cover his eyes
with the ash of the last
bonfire he made
at the rainiest edge
of the garden
and didn’t we think, for a moment,
of crushing his feet
so he couldn’t return to the house
at Halloween,
to stand at the window,
smoking and peering in,
the look on his face
like that flaw in the sway of the world
where mastery fails
and a hinge in the mind
swings open – grief
or terror coming loose
and drifting, like a leaf,
into the flames.