По мутной воде, по прозрачной воде,
Шагаю босая. Одна я. Родная – везде и нигде.
Шагаю туда, где остров, Пуп Земли изначальный…
Вина с вином там смешалась и разговор печальный.
Поросший весь Остро-Пестро, красив и колюч –
Мечей, алебард и кинжалов – предвестник и ключ.
Вверху карусель Зодиаков – под ней суждено родиться,
Разгадывать смыслы знаков, читать их прообразов лица.
Злиться смешно на колючки, но не присесть – стою!
Чего я стОю в этом стойком остро-пестром строю?
У карандашей и перьев - кинжалов лица,
Недаром ночь мне кроваво-алой сегодня сниться.
Дерева – корнями к свету, кроной – во мрак!
В этом мудрость Завета или тайный знак?
Здесь боли вывернуты наизнанку все пряди,
Ее не спрячешь за улыбкой во французской помаде.
Корнями к звездам, а кроной в стеклянный мрак!
Где здесь Спаситель, а кто твой злейший враг?
А кто варяг, забредший на ладье сюда случайно?
Ему не нужен этот остров судьбы и отчаянья.
И в этих солнцем ослепленных корнях, как звезды,
Стеклянные птицы вьют свои стеклянные гнезда.
Стеклянные волны степенно ладьи варягов качают,
И звон стеклянных перья стоит отчаянно-нескончаем.
Их звон, как звон ложечки о стакан в больнице,
И этим звоном больным хочется подавиться!
Стеклянные перья той самой стеклянной птицы
Из песни издерганного Арлекина мне тоже сниться?
Известка иль мел на ковер арены осыпается с лиц,
тех, что цену себе не знают, как и своих границ.
То ангелом, то юродивым мыслят, себя не любя,
И пишут всю жизнь пародии – на самих себя!
Перья стеклянные ранят – сонмище стеклянных стрел!
В сердце впиваются. Манят! Кто спрятаться не успел?
Кто взять осмелился это перо – тому рифмовать дано.
Теперь и строки их ранят, но им уже все равно. Давно.
Все равно – бубенцы, шутовской колпак иль корона –
Теперь ты раб стеклянных перьев и бумажного трона.
Плащ из бумаги, бокалы и шпаги, гитары и струны –
Столбцы из букв – узор на бумаге… узор партитуры…
Глянь - руки в кровь изрезали стеклянные перья,
Но только к ним и к птице стеклянной у меня доверье!
Доверье к той, чьё гнездо в корнях, обращенных к солнцу,
Желтому, как яйцо, и ядовитому, как краска «стронций».
Уже не понять – кармин или кровь? А копоть чернил?
Она прекрасна! Черным по белому некто стих сочинил!
Первый! И я поспешу вослед! Первой уже не слыть!
Но на острове этом важно не слыть, а просто быть.
Быть каллиграфом иль поэтом… Руки изранить пером…
Для чего? И зачем я пишу про это? Что мне делать потом?
Вновь писать? Писать мне черным, писать мне красным –
Чернила с кровью – они прекрасны!
И лик бумаги – луна в стеклянной реке – туманит взор.
Устала ждать. Она готова принять из букв узор…
Узор о стеклянной птице? Об острове, где никто не бывал.
О спицей в чужой колеснице… О выстреле наповал!
О стенаниях – крах клоунады, изнанка которой, – смех!
Зато у боли в губной помаде оглушительный здесь успех!
Шаром лоскутным пестрым катится смех по арене…
Жизнь такова – не понять: живы мы или куклы на сцене?
И в каждой букве, пестрящей строки здесь на бумаге,
Танцуют куклы – фарфор и пакля – полны отваги!
И лжем… Лжем, как куклы, каждой буквой своей строки:
в мире жить прекрасно, а куклы бессмертны и велики!
Как весело танцевать по стеклу и жить на сцене!
Как весело клоуном быть – мы – куклы, все это ценим!
Как прекрасны и сладки любви пороги, пироги, пороки,
А купидоны с стеклянными стрелами – ее пророки!
Будущая райская яблоня и забвенья вино – суждено
Здесь, на несуществующем острове, все равно
Встретиться вам, запутавшись в Пестром поясе распутной Киприды,
Спеть и сплясать по стеклу чечетку тонущей Атлантиды.
10.11.2017.