1. Смысл в стебле
Везде я присутствую, фактически или в образе, и нигде меня нет. Вот - ситуация: чай, печенье-варенье, мигание в самовар, умная беседа. Можно вывести меня из этой чайной церемонии? Можно и вывести, но что останется? Вот - другая ситуация, героическая: "...на носу один стою я, и стою я, как утёс". Я? Нет, литературный образ, господин директор Пробирной палатки. Но, ведь - "я" же? Ведь - присутствую... "Сейчас начнёте отсутствовать." А может, прав был Вернадский: жизнь - это некорректное имя, корректное - живое вещество? Оно в космосе, оно безлично, оно... но не "я"?
Жизнь не принадлежит категории бытия. В самом деле: бытие принадлежит и сознанию, и предметности, онтологически выводится как из сознания, так и из предметности. Жизнь, однако, не выводится ни из одного, ни из другого, и не принадлежит ни тому, ни другому, жизнь - это фикция.
Странно видеть, сколько значения придают этой фикции. Средняя продолжительность жизни человека - около 60 лет. На фоне существующей миллиарды лет Земли - это одна секунда, доля секунды - мановение века: моргнул - и нет тебя, как не было... Еще более странно, что даже этот тщедушный отрезок времени мы обставляем несущественными ограничениями. Моральные категории... наказания за проступки, которые совершаются, совершались и будут совершаться... авторитеты, сочинившие заповеди.
Понятия "греха" и "святости" - как вам они? Святость - это вовсе не безгрешность, как привыкли понимать. Быть свободным от греха невозможно, но возможно быть свободным от привязанности к греху. Непривязанность к греху - вот это и есть "святость". Нетрудно заметить, что это нам ничего не даёт в практическом смысле. Если мы понимаем практику как применение извлечённого из неё же самой смысла, разумеется...
Жизнь есть цепь падений ("грехов") и... новых падений. Каков смысл этих падений, этих цепей? Во всяком случае, не тот, на который они указывали до наступления эры похмелья (которая наступает неизбежно), и значение их не то, которые мы якобы извлекаем из своих падений, чтобы предотвратить новые падения (или хотя бы минимизировать их последствия). Смысл и значение вообще находятся в странных (так и подмывает сказать: противоестественных) отношениях, как друг с другом, так и с теми реперными точками, наличие которых только и позволяет нам определиться во времени и пространстве (до наступления эры, непосредственно предшествующей похмелью, как его причина и оправдание пост фактум).
Хорошо известная притча рассказывает о том, как некто пришёл к Далай-ламе, чтобы узнать, в чём смысл жизни. Сначала ему пришлось провести пять лет в ожидании и в благочестивых размышлениях. Затем, наконец, его привели к Далай-ламе. Тот спрашивает: тебе чего, мол? "В чём смысл жизни?" Далай-лама улыбнулся и отвечает: "Жизнь похожа на бобовый стебель, правда, сынок?"
Я так и представляю, как этот паломник ждёт пять лет, в ожидании мается и потеет, а Далай-лама тоже ведь ждёт, наверное, предвкушает: этот как входит - а я ему этак сплеча... но - с улыбкой! Пять лет удовольствия - и всё заканчивается пшиком. Ничего, бывает, и пятьдесят лет заканчиваются в похожей манере. А тут хоть повидал Далай-ламу.
Что сказал Далай-лама? Что жизнь - это знак, и что знак обладает содержанием. Что содержание носит объективный характер, оно не зависит от нас и нашего понимания-непонимания. Это как сознание и предметность, с которых мы начали. А я-то где, спросит паломник. Ну, стебель. А я-то? А вот это и есть - ты. Стебель. Бобовый. Лама. Далай. Жизнь. Размышления. Ешьпейгуляй.
А?
А вдруг жизнь - это замах? Моя знакомая мне рассказывала, как хотела зарубить меня спящего, топором: "Замахивалась - но не смогла...". Не жизнь - одни замахи. А вспомнить нечего. Вот, смогла бы - и расцветила картину воспоминаний о былом, а так, что же...
Когда я был меньше, а видел лучше, смерть страшила меня своей безапелляционностью: не сам факт исчезновения меня как индивида, а невозможность этот факт осознать, а лучше сказать - отрефлексировать. Теперь я с пониманием и с благодарностью думаю о мудрости церковной практики - указывать в поминальных записочках имена, одни только имена - без фамилий. Что там Богу Иван Сидоров? Ему важен раб Божий Иван, важен статус, то есть отношение Ивана к реперной точке, если только Иван сам не есть реперная точка.
Последнее, впрочем, вряд ли.
2. Гаолян, или Обращение ходи
К вечеру, когда стемнело, повеял гаолян: по-французски тревожно, возбуждающе.
- В жизни это самое главное, я так считаю, - задумчиво сказал семёнов, покусывая зубами веточку жимолости. - Потому что для продолжения жизни делается.
- А еда? А инстинкт самосохранения? - возразил сипайло атаману. - Тоже важно!
- Не спорю. Но это условия. А сам акт - это механизм. И потом, ведь не просто же пык, мык... туда, сюда. А познаёшь. Она другая оттуда, и ты видишь её - изнутри, другой...
"Пык, мык", - повторил ходя-китаец. Засмеялся: ему понравилось!
Есаул на него покосился, смолчал. Семёнов покрепче прижал зубами ветку, перекусил.
- А что, мандарин, - сказал он. - Сходи-ка, брат, ещё за дровишками! Мировой пожар будем раздувать.
- Позар, - восторженно повторил ходя, - мандарина! Хоросо.
- Баб нет и не предвидится, - сказал атаман, когда ушёл китаец. - Какой выход?
Сипайло заржал:
- Тоже познание?
- Нет. Обыкновенный разврат, - сказал семёнов, равнодушно, как о вещах пустых, незначимых. - С бабой ты не ровняй! Баба вторую жизнь даёт.
Китаец ходко брёл через поросшие гаоляном холмы харбина. Звёзды, крупные, белые, бросали свой дрожащий свет на манзы и хунхузы справа и слева. Манзы слева, а эти - справа. Жёлтые бабочки хуанхэ порхали там и тут, занятые ловлей мышей-полёвок, и не обращали внимания на ходю-китайца.
Ходя выбрел на станцию и купил билет до москвы. Там ленин, большой театр. Много-много недорогих женщин и циолковских. А те двое... место им на задворках истории.
- Познания, изнутри, - вслух повторил ходя. - Сам мандарина. Атамана, бац-бац! Пык, мык.
Посмотрю соррентино в мавзолее. И до самой москвы молчал.
11-12 января 2017 г.