Я – не певец Серебряного века
И мне претит накликивание бурь.
Из такта не скажу, что это дурь,
Но для седого в общем человека,
Из тех, к тому ж, кто в курсе – что потом,
Как трав модерн уходит под бетон,
Их зуд трагический, заломленные руки
Простительно счесть результатом скуки,
Которой жизнь пропитана и днесь.
Хотя, конечно, всё же что-то есть
В их жажде гроз – в предчувствиях и в зове,
В мечтах об оживляющем озоне
И грёзах поменять режим на зоне
Размером – убеждаюсь - с шарик весь….
Но в том-то всё и дело, что с грозой
Внутри – плевать на молнии снаружи,
И менее всего пугают лужи
Кипящие от струй, когда босой.
Какая-то другая утончённость –
Ох, дорогой окажется цена! -
Наш пластиковый век пронзить должна.
Мне скажут: тебе хочется рожна.
Не хочется. Я чую – обреченно,
Как век всего тому назад они,
Я чую: воздух вязок в наши дни,
Как был и в их, и как стеклом толчёным
Посыпана удобная постель,
Всё маятно – и только от страстей
Добьёшься передышки в этой спячке,
Такой вселенской и предгрозовой,
Но страсти отсыхают как болячки,
Когда не чешешь. В омут головой?
Иудохристианские устои
С исламом вместе нам твердят: не стоит.
Да и буддизм поддакивает им:
Червём переродишься земляным.
И никуда не деться! Лишь – в любовь.
Которая – везде, но не любой
Посмеет это знать и этим жить,
Рискуя быть (как минимум) не понят,
Обратной перспективой (как в иконе)
Пытаясь бурю ту объединить,
Которая внутри, с той, что снаружи…
Полоска голубого неба Уже
И Уже, вот и гром гремит ужЕ,
Минута, две – и мир в грозу погружен!
Но даже в ней нет свежести душе,
Ей, глупой, человек зачем-то нужен.