Деревня Огнлаух, - всё тихо и спокойно,
Деревья рассыпают прежний свой окрас,
И парень Клаус в руке сжимает руку
Девицы славной, с именем красивым, - Гретхен.
Он гладит щёки ей своею кистью,
И на плечо ей голову кладёт несмело.
В ответ она лишь опускает взгляд,
Краснея, она чувством его бредит.
И Клаус с Гретхен говорят о многом,
О ценности мгновений, мире на Земле,
И что в войне не полюбили,
И почему война им не нужна.
И в каждом слове - пацифизм,
В основе предложений - мир,
В союзе их царит любовь, -
Как ведано влюблённым настоящим.
Но вскоре их печаль настигла мигом,
Ведь кто не опечалился тогда?
Когда по радиоволнам сообщили по стране, -
Война грядёт, и ждём мы лишь победы.
Быть может, кто и ликовал, -
Мы знать-не знаем всех людей,
Но тех влюбленных радиоэфир убил, -
Стрелой одной два сердца он проткнул.
Сомнений нет - Клаус пойдет на фронт, -
Работать в благо общества, страны,
Но убивать не в силах он, ведь в тот момент
Он лишь о мирном знал существованьи.
Гретхен плачет горькою слезой,
Плохое ждёт её предчувствие.
Не хочет милого пустить на фронт,
Чтобы не видеть в нем погибшего.
Красива ночь в деревне Огнлаух,
Гретхен и Клаус смотрят на Луну,
Любви предела нет и нет преграды,
Никто не знал, что ночь последней будет.
И вот, в деревне переполох наутро,
Офицеры армии стоят со списком.
И те, кто годны для убийств,
Обязаны должок стране отдать.
"Клаус Мюллер, пожалуйте в войска.", -
Суровым голосом крикнул офицер,
"Гордиться Вы должны собой,
Что годны вы врагов уничтожать."
А Гретхен от тех слов оцепенела,
И интуиция её не подвела,
И на коленях перед офицером
В мольбе просила Клауса не брать.
Но офицер немецкий, как сухарь, -
В нём только сухость, твёрдость и изюм.
Ответил он, что так исключено,
И будет он со всеми строг.
Тогда на шею к Клаусу она
Накинулась, словно змея с деревьев,
И обняла объятием таким,
Каким газетный пресс обнять не сможет.
Последний поцелуй, последний взгляд.
"О, Клаус, я люблю тебя!", -
Перед его отъездом Гретхен прошептала, -
"И я тебя" - дополнил Клаус.
И вот, война в самом разгаре.
Дожди сменились миномётными огнями,
А снег - землей, что от бомбёжек подлетает
Над головою, словно пепел снежный.
Сидит в окопах глубоко солдат немецкий,
И заполняет строки желтого листа, -
В них только о любви, ни слова о войне, -
Который раз Гретхен он отправлял.
А в доме далеко слезами на бумагу
Та девушка ответно шлёт,
Что будет ждать его живым и невредимым,
И любит что сильнее с каждым днём.
В окопы падает снаряд тяжелый,
И пробивает взрывом всё вокруг.
Немецкий офицер приказ даёт
О наступлении, - не можно больше ждать.
Немецкий парень в руки взял винтовку,
Прицелившись, дрожащими руками,
Он выстрел сделал прямо во врага, -
Погиб внутри него тот, прежний Клаус.
А где-то далеко, на вражеской земле,
Мать со слезами провожает сына.
Кричит, что больше нет у нею никого,
И что последнее решили отобрать.
И всем селом Ивана провожали,
И плакали, что он идет на фронт,
Ведь добрый парень он, и всем он помогал,
И, верно, мать здесь без него погибнет.
"Ну, хватит, полно, мама, плакать", -
Сказал с навёрнутой слезой Иван.
"Война скоро закончится, тем боле
Я письма буду Вам всегда писать."
Телега тронулась, - мужчины едут в бой,
И каждый слёзы еле сдерживает муж,
Село давно уж превратилось в точку,
А люди лишь в сердцах отражены.
Идут ожесточенные бои,
Отряд с Иваном, окопавшись, выжидает,
И сразу в руки Ваня берёт карандаш,
И маме пишет треугольник очерёдный.
"Мама, не хочу я убивать,
Хоть и приказы должно исполняю, -
Приходится мне делать это, мама,
Ведь не закончится война иначе."
"Прошу я, не волнуйтесь, мама,
Я жив, здоров, и хорошо питаюсь,
И скоро я приду домой с войны,
И, обнимая Вас, радостно заплачу."
А Клаус вжился в роль солдата,
И убивать, не дрогнув, - научился,
Но всё же знал, - иначе невозможно,
И в письмах Гретхен всё это писал.
Однажды утром, радио включив,
Он вспомнил весть, что раньше с ним пришла, -
Сейчас же призывали там к другому, -
Евреев всех знакомых власти передать.
Как хорошо, что не было знакомых
Таковых, на памяти немецкого солдата,
Ведь он задумался о правильности слов,
Что радиоволнами передавали.
Прошла ещё неделя, Клауса послали
С отрядом на зачистку деревушки.
Дома пустели, но в одном из них,
От казни прятались на чердаке евреи.
И, обнаружив их, Клаус не дрогнул, -
Затвором щёлкнул новенький автомат,
И очередь прошла по животам невинных,
Улыбку на лице солдата сотворив.
Узнав об этом, офицер его поощрил,
И предложил работу в лагере евреев,
А Клаус лишь сказал, что добровольцем
Сам предложить себя хотел давно.
Вот и сбылась мечта солдата, -
Нечистокровных убивать.
Про письма Гретхен он забыл совсем, -
Другие планы Клаус находил.
А планы эти были таковы:
Убийства, унижения, побои,
Лишь бы страна лишилась грязнокровных, -
От них лишь беды и страны упадок.
И наслаждался Клаус своей службой, -
Евреев бедных он любил уничтожать.
Жидами называл, и грязными,
И говорил, что всем придёт конец.
Но удовольствие длилось недолго, -
Русские стали активно наступать,
И лагерь с пленными освободили,
Но ни одного немца там не нашли.
Иван там был, но огорчился,
Что немца не увидел он сейчас,
Ведь посмотрев на бедных пленных тех,
Он захотел всех немцев наказать.
И русские идут всё дальше, -
Город за городом берут войска.
Деревню за деревней, вот и Огнлаух
Почувствовала сапоги солдат Советов.
"Где-то недалеко немецкие войска,
Нам надо здесь остановиться." -
Сказал Иван, в дом Гретхен заходя,
И обнаружил там её дрожащей.
На немцев злой Иван был в тот момент,
Но женщину убить никак не мог.
Решил он в плен забрать её ко всем,
Чтоб совестно ей было за евреев.
Но вдруг увидел он повязку на руке
С Давидовой звездой на белом фоне,
И понял, что лишь прячется от немцев
Эта девушка, - милая еврейка Гретхен.
Иван в лице и сразу изменился, -
Смотрел он с сожаленьем на неё, -
Сказал, что не причинит вреда.
Жаль, русских слов она не понимала.
И накормил Иван её пайком,
Нашёл теплее вещи для неё,
Спрятал под полом, чтобы не нашли,
И каждый день её он навещал.
На жестах объяснял Иван,
Что зло - это и есть война,
Что убивать людей нельзя никак,
Лишь в мире всем будет покой.
И рассказал про лагерь он евреев,
Как убивали там, и как всех унижали,
И что за это немцев всех готов убить,
Хоть виноваты в этом единицы.
И дал тогда Иван ей штык,
Что от винтовки он своею снял,
Чтоб защищалась, если вдруг её
Задумают взять в плен, как тех евреев.
Сказал Иван, что освободит
Её, а вместе с ней, и всю деревню,
Что может положиться на него, -
Но жестами всего не объяснить.
А Клаус вновь держит в руках винтовку,
И узнаёт знакомые места, -
В деревню Огнлаух отряд заходит
Украдкою, чтоб русских перебить.
И видит Клаус дом его любимой, -
И сердце ёкнуло под рёбрами его.
Затвором щелкнула винтовка тихо,
И вот, внутри стоит он дома.
Иван услышал звук в комнате соседней,
И взял свою винтовку у стены,
Нацелился и ждал врага в проёме,
И тень от Клауса упала на Ивана.
И, быстро передёрнув свой затвор,
Иван готовил к выстрелу винтовку,
Но вдруг в своей груди увидел штык,
Что сзади был воткнут рукою Гретхен.
Упал Иван на деревянный пол,
А Гретхен бросилась в объятья Клауса,
И стала тут же его целовать,
И говорить, что долго как его ждала.
И Клаус рад, что она жива,
И извиняется, что не мог писать,
Но тут повязку на руке он замечает, -
И изменилось вдруг его лицо.
"Проклятая жидовка, ты скрывала от меня!"
Оттолкнув Гретхен, яростно промолвил Клаус,
"Ты грязная, как мог тебя любить?!
Я тут же в лагерь сдам тебя на гибель."
А Гретхен не могла поверить,
Что перед ней тот, прежний и любимый,
Тот дорогой её так сердцу, -Клаус,
Тот человек, в любви что признавался.
"Ты что ж, когда злодеем стал,
Когда в тебе тот Клаус умер,
Что говорил о мире без войны,
И пацифистом был неумолимым?"
"Подобен дьяволу, ты - воплощенье ада,
Не верю я, что мог и ты любить,
Ведь сердце у тебя окаменело, -
Теперь оно способно лишь убивать."
"Наверное, ты в лагере евреев
Был надзирателем, и всех их убивал,
И унижал, и бил и забавлялся,
Когда их плач ты слышал по ночам."
"Зачем тебя спасла, теперь не знаю, -
Для меня враг и то роднее был.
Теперь уж точно, не открою тебе тайну,
Что долго в письмах я могла скрывать."
Больше не мог солдат терпеть тех унижений, -
Ударил Гретхен так, что та упала,
И грудь её нашла на полу штырь, -
Как штык нашёл Ивана спину.
Деревня Огнлаух, всё тихо и спокойно.
Деревья рассыпают прежний свой окрас,
И парень Клаус в руке сжимает руку
Девицы славной, с именем красивым, - Гретхен.
Клаус, задумавшись, промолвил слово:
"Убрать и сжечь, как тех евреев в лагерях,
И положите рядом с ней врага,
Хоть и еврей намного его хуже."
И детский плач прервал его старанья, -
Из чердака донёсся голос малыша...
"И эту сжечь, жидовкам здесь не место." -
Не думая, промолвил Клаус.