Колян рассказ
Станция, на которой контролер высадил из пригородной электрички безбилетника – попрошайку Коляна, выглядела мрачно и отталкивающе. Старое здание вокзала веяло холодом и одиночеством. Спустившись на сырой асфальт с вагона и сняв свой незатейливый скарб, Колян огляделся: шел редкий снег, фонари не горели, темная полоса перрона была пересечена желтыми полосами света из окон железнодорожных построек.
Скорее по привычке, чем из-за необходимости, Колян обошел привокзальные урны и контейнеры с мусором, и удостоверившись в их безъинтересности вернулся к вокзалу и начал думать о ночлеге.
Жизнь у Коляна, так его звали знакомые бомжи, сложилась не ахти как. Вернувшись из армии, женился, но после уличной драки попал в тюрьму. Вернувшись, узнал, что родители умерли, жена, выйдя замуж за мелкого коммерсанта, переехала в другой город, а жилье родителей, в котором он был прописан, передано в городской муниципалитет. Помотавшись со справкой об освобождении по стране, Колян обосновался в одном из сибирских городов с громкой пропиской по улице Танковая-4, что в обихожем красноречии местных бомжей означало четвертый люк от танка, установленного на постаменте у фасада административного здания крупного завода, со сложным для понимания Коляна, названием. Так Колян и пополнил армию местных бомжей. Скудного заработка, весомая доля которого складывалась от попрошайничества и собирания бутылок, хватало на хлеб и пойло, которое в морозы помогало ему согреться телом, и облегчить душу в минуты тяжелой осенней печали и тоски о прошлом, приходившем во время редких светлых снов.
Спросив у запоздалого прохожего, который час, Колян по узкому переулку спустился вниз, долго ходил среди приземистых строений, похожих на баржи, наконец, нашел слабоосвещенный тусклой желтоватой лампочкой магазин и зашел внутрь.
Продавщица, оценив Коляна взглядом полным презрения и отвращения, молча переглянулась с грузчиком, а покупатель, прохожий у которого он недавно спрашивал время, брезгливо отшатнулся. Колян подошел к продавцу, пересчитал вынутые из грязного носового платка-мешечка медяки, и, борясь с внезапно нахлынувшим стеснением, положил их на блюдце у кассы.
- Пол булки хлеба! – сердито бросил он в сторону продавца, глядя как слабо блестевшие, принадлежавшие ему когда - то деньги, со звоном, перекочевали в один из отделов кассы. - Пожалуйста!
Ответа не последовало. Грузчик молча скрылся за дверью подсобного помещения, а продавец все также с брезгливым чувством передала ему хлеб и пропала за стеллажами.
Отойдя от магазина, Колян смахнул снег с тумбы, присел, и, разжевывая беззубым ртом хлеб, размышлял о своем положении. Усталость, накопившаяся за день, закрывала веки, и нытьем заставляла вспомнить о ногах, обутых в рваные, грязные и промокшие ботинки - бурки.
Он уже успел основательно озябнуть, когда увидел подходившею к нему, темную, по походке развалистую, фигуру человека. В свете дальнего фонаря, Колян успел различить форму и нашивки знакомого ему, не только по рассказам, силового ведомства.
- Ну, чего расселся, урод?! - еще из далека крикнул милиционер, и, морщась, стал, приближался к Коляну. – Ты откель Ракель?! – также твердо и зло пошутил он, освещая лицо Коляна слабым лучом фонарика, с севшими батарейками.
Скоро они очутились в теплом и светлом помещении линейной милиции, было шумно. В коридоре рассказывали анекдоты и громко смеялись молодые парни в форме. За решетчатым ограждением, сыпал угрозами в адрес милиционеров и правительства пьяный, с разбитым носом мужик. Рядом на лавке, вжавшись в угол и полы своего явно не по размеру, большего пальто, сидела напуганная девушка.
- Пройдемте! – неожиданно весело сказал милиционер, и почему-то с облегчением вздохнул, а Колян вдруг решил, что городок этот странный и веселый и что жить здесь, должно быть, просто и весело.
Милиционер провел его мимо стучащих засовами железных решеток, выкрашенных, как и коридор в неприметный серый цвет. Коляну даже на мгновение почудилось, что вся эта обстановка похожа на его лежбище, в царстве металлоконструкций из труб и вентилей, где также в неизвестности плавали мрак и затхлость.
- Сейчас для порядка оформим протокол за бродяжничичество,- вынув из забытья Коляна, деловито проговорил милиционер, - И можешь пылить на все четыре стороны…
- А можно у вас, - было, начал Колян, но тут же осекся. За все те случаи, в которых ему приходилось сталкиваться со служителями Фемиды, у него не осталось ни одного доброго воспоминания, но сам не желая того он вдруг неожиданно для себя поморщился и продолжил, - Остаться. Ну это… В клети… До утра.
Коляну редко везло в жизни. Как- то, услышав от знакомых бомжей слух, что кто-то из его братии обогатился, найдя на свалке пакет с деньгами, решил бросить пить и, купив билет Спорт- Лото, надеясь на справедливость и чудо, дождался конца розыгрыша и, сверив его в киоске, окончательно разочаровался в своем везении. Это был последний случай, когда он надеялся на чудо. С тех пор чудо с ним больше случалось в редких, бредовых снах во хмелю, после изрядного принятия во внутрь аптечного спирта.
- Вообще-то, по закону, не положено, - задумчиво проговорил человек в форме, - Ну ладно… Но что б с завтрашнего дня больше я тебя у нас в поселке не видел! Понял!
Колян лишь в ответ сухо кивнул головой, и также безучастно начал отвечать на вопросы, содержащиеся в графе протокола.
Часы на стенке в дежурной комнате милиции показывали без четверти двенадцать ночи, когда за Коляном, после необходимых процедур, захлопнулась решетка клети.
- Это у нас улица Балластная, - как мог, несвязной речью, что-то объяснял дежурившему милиционеру мужик с разбитым носом, - Дома здесь как бакены во время разлива реки плавают, а люди живут… Ставнями запираются, как чуть стемнеет, так и запираются. Народ! У каждого свой колодец - кулугуры, черти! У стариков в сараях гробы стоят - это они после смерти опоганиться бояться, в своих хотят в могилу лечь и под своим крестом…
- Интересно! – соврал милиционер.
- Кому интересно, а кому…- буркнул мужик и зло посмотрел на девушку. Та, почуяв каким-то особым чутьем его взгляд лишь сильней вжалась, панцирем своего пальто, в угол клетки. Наступила какая-то неестественная тишина, нарушаемая лишь редким шумом рации. Сидя на шарпанной, когда-то окрашенной в рыжий цвет лавочке, Колян стал вспоминать проведенный им день, который впрочем, отличался от остальных лишь таким необычным его завершением.
« Интересная же все-таки эта штука жизнь»,- по философски иронично закончил свои воспоминания он, и невольно заметил, что уже давно разглядывает сидевшую напротив него девушку. Она тяжело дышала, и, по-видимому, была погружена в только ей понятные мысли. Руки ее были запачканы, прядь волос прилипла к мокрой от слез щеке. Заметив взгляд Коляна, она заерзала на лавочке, и стала нервно прятать в рукава пальто, совсем детские руки.
- Вы случайно не с Береговой, - задрожавшим голосом перебила она взгляд Коляна. И когда тот стал объясняться, покраснела и опять погрузилась в пальто.
- А в чем собственно дело, - вмешался в разговор мужик, - Какие-то проблемы?! И не дожидаясь ответа, саданул Коляну по уху. – Еще?!
В этот момент к решетчатой двери подошел седой милиционер с тонкими поджатыми губами и убитым выражением лица. Было похоже, что минуту назад с ним случилось несчастье.
- Писмарев! – неожиданно твердо и громко скомандовал он, лязгнув металлическим замком решетки, - На выход!
Сменив облик свирепого волка на смиренную овцу, мужик, со сложенными за спину руками, ушагал вслед за милиционером, где ему по представлениям Коляна предстояло надолго затеряться, в лабиринте бесконечных серых коридоров, с брякающими решетчатыми дверьми и засовами.
- Вам больно? – сочувственно поинтересовалась девушка, на мгновение, позволив себе, посмотреть в лицо Коляну.
- Да пустяки… Не в первой! – подбодрил он сам себя. – И не такое случалось…
- Вы на Георгия не обижайтесь. Это он пьяный такой… - извиняющимся тоном сказала девушка.
Колян поморщился. Ему нередко приходилось участвовать в пьяных разборках бомжей, но по причине того, что он по характеру был мягок, ему часто приходилось уступать своим обидчикам; будь то купленный им спирт, или прожженный матрац, найденный им на свалке. Именно по этой причине Колян жуть как ненавидел пьяных, по этой же причине купленный им спирт он пил один.
- А вы за что сюда попали? - спросил деловито – вежливо Колян, придавая своему голосу оттенок давно забытого ему флирта.
- Долгая история, - без особого энтузиазма начала девушка, - Хотя делать все равно нечего. Я здесь недалеко живу. После свадьбы с Георгием мы стали жить у моей матери. Она у меня старовер. Человек с характером. Вобщем не сложились у них отношения с Георгием, да после того как совхоз развалился, пить он сильно стал. Никакой жизни не давал, - на выдохе произнесла девушка, и ее глаза заблестели от слез…
Коляну шел тридцать первый год. Лежа у себя в колодце на трубах он часто вспоминал свою прошлую жизнь. Как встретил, в последствии бросившего его жену Ольгу. Как ходил по скверам и паркам любимого города, будучи бесконечно счастлив от сознания того, что любим и сам бесконечно влюблен. Вспоминал праздники, те счастливые дни, когда сидя за огромным круглым столом всем своим семейством, он Николай, произносил тосты и все громко чокались, даря друг другу лучезарные улыбки… Редко кто из постояльцев колодца мог слышать, как в эти минуты, он, уткнувшись в замасленный, пропахший свалкой и гарью, рукав рваной болоньевой куртки сдержанно рыдал. А все было… И работа и друзья…
В тот зимний вечер, когда произошла драка, он со своим закадычным корешем Витькой возвращался с третьей смены домой. На шахте где они вместе трудились, выдали зарплату, и по традиции, товарищи зашли в пивную. Все произошло как- то неожиданно... Вступился в пьяной драке за друга... Схватил со стола невесть откуда взявшийся нож… В результате пять лет колонии. Именно после этого у Коляна отложилась на сердце ненависть к пьяным разговорам и разборкам… А любовь, да что любовь. Есть вещи и поважнее. Хотя где - то в глубине души, Колян всеже надеялся на встречу, что в его теперешнем положении было практически невозможно, но, сейчас разглядывая влажные от слез глаза девушки, похожие на большие осенние звезды, он задумался, вспомнив как смущенно она вела себя в начале их встречи и разговора. И чем больше задумывался он над этим, тем больше волновался. Может быть, это вот и есть тот долгожданный случай, то необыкновенное счастье, о котором он мечтал? Кто она? Как жила и как будет жить? Потупив свой взор, куда- то в пол, и слушая ее голос, он старался вспомнить, какие у нее губы и глаза, какое лицо, но особенно четко ничего вспомнить не смог, только чувствовал, что она хороша и что ее смущение может многое означать…
- Вот так и получилось… А меня до выяснения обстоятельств сюда поместили, - закончила свой рассказ девушка и закрыв лицо руками, разрыдалась в свои детские ладошки.
Николаю стало до безумия жаль это хрупкое существо, которое в своем безразмерном пальто выглядела еще более хрупкой и беззащитной.
- Ничего. Все образуется, - старческим говором произнес он и замолчал, разглядывая скрещенные пальцами в замок, руки. Он прекрасно понимал, что за убийство староверки – старухи, ее мужу еще долго не увидеть свободного неба. Облокотившись спиной о стену, Колян стал смотреть в мокрое темное окно, которое краем выступало из- за угла клети. Он думал о том, что только вчера он ходил по вокзалу, ехал в пригородной электричке, собирая подаяние и бутылки, а теперь сидит в клетке с незнакомыми ему людьми, которые равнодушны к нему, к его прошлому, его занятиям и которые, быть может, никогда не вспомнят о нем, когда он отсюда уедет.
От этих мыслей Коляну стало тяжело, грустно. Он подумал, было лечь спать, но спать не хотелось. Тогда он встал, походил по клети, потрогал холодную металлическую решетку, к чему- то прислушался и снова сел напротив девушки. Словно впервые его, заметив, она вспыхнула, шевельнулась, будто хотела встать и уйти, но не ушла, только еще ниже опустила голову. Колян, зачем- то воровато оглянулся на милиционера, который давно спал за столом подперев голову руками, и понизив голос спросил:
- А родственники у вас есть?
- Тетка. Только где живет, не знаю, адрес не сохранился. Может, уж и умерла давно… Голос ее был тих, нежен, ответила она, помедлив, словно не сразу поняла вопрос. Ее золотистые волосы, клейкой массой вились у висков, завитки их спускались на лоб, и всю эту слабо сиявшую глянцевую массу волос прорезал неровный и разболтавшийся пробор. «Сколько ей лет? – размышлял Колян, - Восемнадцать? Девятнадцать?» Он смотрел на завитки волос, на пробор, на тонкую шею, жалел, что ему не двадцать лет, что он, мягко говоря, не красив, и ощущал в груди томительную печаль. Ему хотелось сидеть и без конца смотреть на нее. « Еще влюбишься здесь!» - подумал он вдруг невесело.
- Вы что же, работаете, учитесь?- снова спросил он.
Девушка подняла голову. Колян увидел мелкие бледные веснушки на носу и лбу, очень маленький алый рот и чистые, прозрачные глаза, и в глазах этих был свой, далекий ему мир, своя жизнь, незнакомая ему и недоступная сейчас для него.
- Работаю, - нежно и доверчиво сказала она, - Учетчицей. На том берегу, и поступала в техникум, не приняли. Готовилась как сумасшедшая, и вот все зря…
- Скучаете теперь? – спросил Колян, устыдившись к нековремени заданному им вопросу.
- Днем на работе хорошо… Вечером очень скучаю. Все одна, одна… Георгий неделями где-то шатается, пьет. Я на улицу редко хожу, в кино только иногда. Мама нелюбила одна оставаться - при этих словах, что - то вспомнив она опять беззвучно заплакала… Может и хорошо, что я вот теперь здесь не одна, я не люблю одиночества… Как вам наш поселок? – спустя минуту спросила она, - Понравился? Хотя, что здесь может понравиться? – девушка неприязненно оглядела помещение с тусклой, одинокой лампочкой, потемневшими глазами.
« Вы, вы мне понравились!» - захотелось сказать Коляну, но он ничего не сказал.- Вы были в Москве?- зачем- то спросил он немного погодя.
Девушка неподнимая глаз, покачала головой. Колян заговорил о Москве, в которой сам после отсидки был проездом. Он говорил о театрах, институтах, о стадионах, и в тоне его невольно все сильнее звучала хвастливая нотка за некогда им увиденное, пускай даже со стороны. А девушка слушала, как слушают сказку: на щеках ее выступил слабый румянец, глаза блестели. Привстав и запахнув по туже полы пальто, она снова облокотилась о стену и, не моргая, смотрела Коляну в лицо. Его даже начал беспокоить и смущать этот пристальный взгляд, но недавняя удрученность и скука, царившая в помещении для задержанных, бесследно исчезли, он был теперь почти счастлив.
Темная, занесенная снегом улица, со старыми, похожими на баржи, бараками, вывеска «Закусочная», над каким то полуразвалившимся бревенчатым строением, лошади, сани, запах сена, навоза и снега, магазин с нестройным гудением люминицентных ламп и неприветливой продавщицей, дорожные разговоры и мечты, пустынная, покрытая мглой река, наконец, этот отдел с усталыми, почему то добрыми милиционерами и доверчивой девушкой – все теперь казалось ему значительным и странным.
- Какой вы счастливый! – без насмешек и откровенной завистью сказала девушка.
- А я родилась в этой глуши, ходила в колу, а теперь мне кажется, что я никогда ничего не знала и не жила совсем
Она вдруг улыбнулась насмешливо и жалобно.
- Вы не знаете как я мучилась летом… Когда автобиографию писала. Какая у меня автобиография? Три строчки… Родилась, училась, замуж вышла, огород копала, стирала, летом по ягоды ходила – и все? Ничего в моей жизни нет. Хожу в кино и радио слушаю: там сделали что – то, кто – то подвиг совершил, кто – то во круг земли на яхте под парусами обошел, спортом занимаются, учатся, вечером огни горят, интересная жизнь, а у меня ничего…
- А как вы оказались в нашем краю?
- К знакомому в гости приехал, - зачем - то соврал Колян, искоса поглядывая на спящего милиционера.
- А понятно. К нам тут позапрошлой осенью студентов на поля нагнали, урожай собирать. Так председатель одного к нам и подселил. Родственником он ему оказался. Вот и жил он у нас. Знаете, ходили вместе, говорили, мечтали… А мама, - девушка вдруг опять на мгновенье ушла в себя, - мама выгнала его. Прямо взяла и выгнала.
И на меня…Считала, что Георгий достойная пара, бригадир, хорошо по здешним меркам зарабатывает. А оно вон как получилось… У нее показались на глазах слезы, она быстро отвернулась к стене.
В коридоре эхом вдруг послышался, исходящий с улицы, мерный и частый звук, который постепенно приближался. Было похоже на громкое тиканье будильника.
- Что это? – спросил Колян.
- Это?- девушка прерывисто вздохнула и посмотрела на видневшийся край окна, - Сторож… В колотушку стучит…
- В колотушку? – переспросил Колян, с изумлением прислушиваясь: до сих пор он никогда не слышал колотушки. – Зачем же в колотушку?
- Не знаю, - неохотно отозвалась девушка. – Стучит… Стучит, а мне иногда кажется, когда дома одна, будто в голове у меня стучит.
«Так-ток-так-ток-так-ток»,- раздался унылый, теперь удаляющийся звук, а Колян с удивлением, даже с некоторым страхом смотрел на сидящую перед ним девушку и думал, как тоскливо действительно жить в такой глуши.
- Но как же это… - с непониманием начал он. – Так же нельзя! Это же черт знает что за жизнь! Почему вы… Я конечно понимаю ваша мама… - Колян закашлялся, - Ее – то
жизнь прошла, и у нее потом была совершенно другая жизнь, она родилась в другое время и была по сути отшельницей, она была приучена так жить… Но вы!
- Не надо, - умоляюще сказала девушка,- Прошу вас не надо! Вы думаете я сама не думала об этом. Да и не одна я такая – сколько у нас таких, если бы вы знали! Привыкаем…А уж как тяжело в другой раз, если бы вы знали! Студенты, что на полях работали, поживут неделю и бегут. А я сколько уже лет живу. Иногда разозлюсь, так вот бы и сожгла всю эту проклятую деревню с козами да поросятами!
- Так уезжайте отсюда, уезжайте!- взволнованно сказал Колян.
- Уехать…Вы думаете, я не хотела? Да что толку…Куда пойдешь? Кому я нужна? Ни знаний , ни специальности, ни родных, никого в целом свете нет…
В коридоре послышались шаги, девушка сразу замолчала, прикусила губу. В клеть завели ее мужа. Вид у него был удрученный и жалкий. Он задержался у входа, хмуро глянул на Коляна, на жену, затем развернулся и молча сел у входа.
- Закурить есть?- уже протрезвевшим голосом спросил он у Коляна.
- Выскребли все,- с усилием ответил Колян. У него как-то странно сжималось сердце, от разговора в груди остался какой-то горький осадок, было почему-то неприятно и стыдно. Девушка не смотрела больше на него, торопливо спрятав в рукава маленькие руки, и приняв отрешенный от всего происходящего вид.
Немного погодя, в дежурную комнату зашел тот же седой милиционер. Он подошел к батареям отопления, потрогал их, поправил служебные журналы на столе дежурного, потом присел, стал жаловаться дежурному на холостяцкую жизнь, на то, что в кабинете нет сахара; что работы хватает, а тут еще и бомжи на его территории. Чего доброго кража…Слова его были мелкие, нудные, голос неприятный.
Потом, обращаясь к Коляну он, скорей из личного интереса, чем для дела, стал спрашивать его о семье, о доме… Колян страдал, хмурился, зная что «седому» и без того все известно, но все же сквозь зубы отвечал.
- Так значит, в Новосельске обретаешься?- все так же с ноткой ехидства непереставал расспрашивать его милиционер.
- Больше конечно в колодце, а вообще где придется,- ответил Колян и уныло огляделся.
- А в колодце много места?- зачем то при этом, посмотрев на девушку, зло ухмыльнулся милиционер,- Одна комната или две?
- Одна маленькая, - с раздражением, но не без юмора ответил Колян.
-Так…Одна значит. Тоже не сладко живете, - переглянулся он с сержантом и они засмеялись каким - то гикающим, заразительным смехом. Коляну даже на мгновение показалось, что тень улыбки проскользнула в его сторону со стороны мужа девушки, имя которой он почему - то даже не узнал.
- Зарабатываешь то много? - опять заржали милиционеры.
- На жизнь хватает,- ответил Колян и явственно почувствовал на себе ярлык шута, который на него повесила сложившаяся обстановка.
- Значит на жизнь…- в глазах милиционера мелькнуло что-то, на лице показалось едва уловимое презрение, он моргнул, прекратил расспросы, вывел из клети девушку и ушел. Дежурный сержант не торопясь, сделал запись в журнале, кинул на лампу полотенце, и так же подперев голову руками, по-видимому, уснул.
Колян снял видавшие виды куртку, расстелил ее на полу и лег как верная собака у ног мужа девушки. Ему не спалось, он ворочался на жесткой импровизированной кровати, вставал, садился на лавку, смотрел на край темного окна.
За стеной явственно слышался чей-то шепот, всхлипывания…Чья-то массивная обувь отстукивала нервное хождение взад вперед, звякала железная кружка, а на улице через равные промежутки возникал унылый звук колотушки, приближался и опять слабел.
Когда Колян заснул, ему приснилось, что пункт милиции горит, а пьяный мужик и девушка пытаются тщетно выбраться. Но на дверях и окнах – всюду огромные запоры, и выйти из пламени невозможно. А сторож с колотушкой, превратившись в огромного монстра, все сильней и больше раздувает огонь.
Через несколько часов Колян проснулся с головной болью, от металлических щелчков, открывающегося замка решетки. Комната дежурного за это время выстыла и у Коляна напрочь замерзли ноги. От холода и твердости пола болели бока. На видном крае окна намерзла наледь. В клети ни девушки, ни ее мужа небыло.
- Давай пошевеливайся!- окончательно пробудил его ото сна громкий голос сержанта,- Пора!
Подняв с пола куртку и одевшись, Колян забрал вещи у дежурного и уже без сопровождения вышел в коридор, идя к выходу. Тошнотворно пахло варенной картофельной шелухой. Отворив дверь Колян увидел седого милиционера, который в деревянном сарайешке, находившимся неподалеку, почесывал за ушами поросенка, на его лице слабо тлела улыбка. Поросенок по самые уши залез в ведро, двигал его, чавкал, вертел хвостиком.
Заметив его, милиционер нахмурился, подошел. Он был в грубых грязных сапогах, куртке с погонами, и старой с развязанными ушами, милицейской шапке. От его одежды и рук пахло навозом.
- Значит, как и договаривались. Больше я тебя здесь не держу,- сквозь сжатые губы процедил милиционер, раскуривая сигарету. Вокзал на пригорке…
Кивнув, тем самым, показав, что он все понял, Колян сошел с крыльца отделения милиции. Снег гулко заскрипел под ногами, запахло навозом и свежестью, в глаза ударил необыкновенный свет солнечного утра, а на душе стало гадко и тяжело, будто поймали его на чем – то нехорошем.
Дома на улице, крошечные утонувшие в снегу баньки, казались от солнца веселыми, блестели стеклами, бросали на дорогу резкие голубые тени. На блестящей, накатанной санями дороге, видны были янтарные навозные пятна и ходили вороны, а выше, на крутом обрыве со снежными наплывами, каким – то чудом держались редкие ели с сизыми стволами…
Но Колян не видел ничего этого, вся красота яркого зимнего утра была не для него. Задыхаясь, он карабкался вверх по крутой обледенелой тропе, падал, оставляя после себя вмятины на снегу от старых расстегнутых сумок с вещами.
С верху Колян посмотрел вниз, на отделение милиции, в котором он провел ночь, на покрытую снегом и узорами от тропинок рыбаков, ослепительно белую реку. «Где же теперь увидеть эту девушку? Даже имени не знаю». Сердце его бурно билось от стыда, ярости, от любви к нежной и робкой девушке. Внезапно он вспомнил, как попал на эту станцию с целым поселением староверов, о стороже с колотушкой. «Что ж, будет что вспомнить», - горестно подумал он и еще раз уже более спокойным взглядом посмотрел вниз. Затем отвернулся и пошел к вокзалу. Больше он не оборачивался, но если бы и оглянулся, то не увидел бы ничего: улица с домами скрылась за кручей.