кто-то выбил из рук моих щит,
и броня изувечена.
я хранил одиночество, как прадед мой - верность Сталину.
а теперь мои линии рук неизбежно повенчаны,
а теперь в моём сердце – пальба,
и душа вся в проталинах.
этот месяц питался цветущими серыми ивами,
провожая бездарные будни в закат апельсиновый.
кто-то (Бог только знает, какими такими уж силами)
вдруг сорвал с моих плеч
неприступный пиджак
парусиновый.
и теперь бьётся током во мне вплоть до самой надкостницы,
и волчками во рту вьются слоги родимого имени.
а из каждой царапины, трещинки, ямочки просится:
«не забудь ты меня, не оставь, не предай.
сбереги меня».
я – калека теперь
(то ли в радость, а то ли в отчаянье).
кто-то вместе с корнями изъял все пласты одиночества.
а в продрогшей весне угольком тлеют вера и чаянье:
«ну, пожалуйста, только не порти всё -
мне ж тебя
хочется».