Мир укутан в снега, обездвижен в объятьях зимы,
Летаргическим сном до весны упокоен жестоко.
Нелюдимы просторы, и словно под сводом тюрьмы,
Сквозь пургу, чуть мерцает белесое тусклое око.
В этой сказке немой все остыло, лишь ветры гудят,
Стонут, плачут, стенают в горах, и пустых переулках.
И глазницами черными окна сквозь бурю глядят,
И врата отбивают свой ритм заунывно и гулко.
Это лишь до поры, до капели звенящей в ушах,
До ее неуемной, безудержной радостной дроби.
И тогда оживет даже в камне безликом душа,
Плавя толстые льды, выжигая узор в белой робе.
Пробудится гигант, громыхнет по обычью в горах,
Разлетятся по свету весенние звонкие птицы,
Разольется тепло, словно миро, во многих мирах,
Запылают Белтейна костры многогранной зарницей.
Так и лето придет в этот брошенный край, а пока,
Не грусти, есть особая прелесть в снегах и метели.
И пускай неба синь закрывают собой облака,
Это только до первой звенящей весенней капели.