Тебе через сто лет...

Тебе через сто лет...
Екатерина-Августа Маркова
...Как два костра, глаза твои я вижу,
Пылающие мне в могилу — в ад,-
Ту видящие, что рукой не движет,
Умершую сто лет назад.

Со мной в руке - почти что горстка пыли -
Мои стихи! - я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я — или
В котором я умру.

Эти строчки из стихотворения, написанного 6 августа 1919 года. Марине Ивановне Цветаевой тогда было 26 лет...Сегодня поражает высокая\ степень прозорливости Цветаевой. Долго ещё мы будем искать земные следы поэта. Осталось великое наследие (и качественно, и количественно).Выходят тома писем,дневников. Ещё не до конца расшифрован архив, открытый по завещанию Ариадны Сергеевны Эфрон, дочери поэта в 2000году...
В первых сборниках стихов, выпущенных черех десятилетие после гибели Марины Цветаевой, в аннотациях принято было писать :" В сборник вошли лучшие стихи М.Цветаевой".
Сегодня трудно повторить эту легкомысленную сентенцию. Права Марина Ивановна- плохих стихов она не писала никогда.
трудно себе представить детство более благодатное для раскрытия всех талантов, чем было у Цветаевой. Мария Александровна - мать, божественно игравшая на рояле; Иван Владимирович- отец, человек, создавший лучший музей России, Музей Изящных Искусств имени Александра 111,ныне почему-то А.С.Пушкина, а надо бы имени И.В.Цветаева...
Талант творца обречён на одиночество. Всё в Марине Цветаевой было посвящено её дару. Быть ни на кого не похожей, быть только самой собой-мужественная, даже героическая позиция. Это стало камертоном всей судьбы, земной, страдальческой и прекрасной. В стихотворении 1909 года "Молитва" юная Цветаева просит Бога:
Люблю и крест, и шёлк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство- лучше сказки
И дай мне смерть в семнадцать лет!
Юношеская игра со смертью и кассандровское провИденье...
Детство, юность Цветаевой - чудо. Тарусские лета , описанные и ею и сестрой, талантливой Анастасией Ивановной. Курсы старофранцузской литературы Сорбонне. Стихи начались лет в шесть,по-русски,по-французски, по- немецки. В восемнадцать лет - «Вечерний альбом». Сколько тогда печаталось альбомов, на них была мода. И все -таки цветаевский альбом заметили В.Брюсов, а главное Максимилиан Волошин
Марина Ивановна вспоминала о своём пребывании в волошинском Коктебеле, как о самом большом счастье в жизни. В 1932 году она написала цикл стихов на смерть М. А. Волошина.
Сергей Эфрон, будущий муж Цветаевой, помог издать «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913).
Молодость Цветаевой совпала с революцией, то есть с октябрьским переворотом, но революция с Мариной Ивановной Цветаевой не совпала. Революцию она поняла сразу. Цикл «Лебединый стан» -свидетельство тому:


Кровных коней запрягайте в дровни!
Графские вина пейте из луж!
Единодержцы штыков и душ!
Распродавайте - на вес - часовни,
Монастыри - с молотка - на слом.
Рвитесь на лошади в Божий дом!
Перепивайтесь кровавым пойлом!
Стоила - в соборы! Соборы - в стойла!
В чертову дюжину - календарь!
Нас под рогожу за слово: царь!
Единодержцы грошей и часа!
На куполах вымещайте злость!
Распродавая нас всех на мясо,
Раб худородный увидит - Расу:
Черная кость - белую кость.

Всю жизнь она оплакивала монархическую Россию и задыхалась, как сама писала, от отсутствия гласных в слове СССР.
Литературные направления, течения, группировки постреволюционной страны были чужды Марине Цветаевой. Она существовала отдельно от литературной среды. Повсюду гремели литературные вечера, на которых Цветаева выступала чрезвычайно редко. С иронией вспоминала она вечер в Политехническом музее, состоявшийся 11 декабря 1920 года. Это был «Вечер поэтесс». Председательствовал Валерий Брюсов. Марина Ивановна облачилась в темное, почти монашеское платье, подпоясанное широким ремнем. Среди разряженных, размалеванных поэтесс она выглядела как «колдун на свадьбе», на сцену вышла в валенках. Усмешки литературной публики переросли овацию, когда она прочла свои стихи это была не фронда, а глубинное неприятие «новой жизни». В это время вышли сборник «Версты» и поэма «Царь-девица». С этой поэмы началась русская историческая эпика Марины Цветаевой. Дальше последовали «Егорушка»-поэма о волчьем пастыре, устроителе земли русской; «Переулочки»- по былине о Добрыне и Маринке. Это — весной 1922 года, тогда же созрел план поэмы «МОлодец». Тогда же Марина Цветаева (с дочерью Ариадной) уехала в эмиграцию к мужу, белогвардейскому офицеру Сергею Эфрону.
В разграбленной голодной России она потеряла маленькую дочь Ирину, умершую с голода. Дальше была Германия, в которой за 2 месяца она успела написать более 20 стихотворений, совсем не похожих на то, что она писала раньше. В эти 2 месяца она встретилась с Андреем Белым, мимолетно с Сереем Есениным. И главная встреча, хотя и заочная, эпистолярная, с Борисом Пастернаком. Эта встреча переросла в дружбу. Тогда Марина Цветаева написала рецензию-отзыв на книгу Пастернака «Сестра-моя жизнь». Переписка их длилась примерно до 1926 года. В одном письме Марина Цветаева писала Пастернаку: «Вы не человек и не поэт, а явление природы... Бог по ошибке создал Вас человеком, от того Вы так и не вжились-ни во что! И-конечно-Ваши стихи не человеческие: ни приметы. Бог задумал Вас дубом, сделал человеком, а в Вас ударяют все молнией (есть-такие дубы!). А Вы должны жить». В начале письма она говорит - «Это письмо будет о Ваших писаниях- и немножко своих...»

Не оставляет ощущение, что Марина Цветаева больше о себе пишет, именно в неё ударяли все молнии. После Берлина Цветаева жила в Чехии три с небольшим года.
Семья скиталась в поисках более дешёвого жилья: Горние Мокропсы, Прага, Дольние Мокропсы, Вшеноры...бедность, постоянная забота о куске хлеба и, вместе с тем, она, наконец, обрела мечтанное уединение: «Летейский город» Прага с рыцарем Брунсвиком , «стерегущим реку дней» Влтаву у Карлова Моста. Цветаева считала, что рыцарь похож на неё лицом, она вспоминала «пражского рыцаря» многие годы; для неё он был сердцем Праги. Уже во Франции, она просила свою чешскую приятельницу Анну Тескову прислать «его изображение, покрупнее и пояснее, вроде гравюры. Если у меня есть ангел-хранитель, то с его лицом, со львами и его мечом. «Пражский рыцарь» - навеки мой». Не осуществлён её замысел написать крупное произведение о Брунсвике...
Именно в Чехии Марина Цветаева стала тем поэтом, который ныне причислен к лику великих. Она писала о бездонной любви. Поэт, по Цветаевой, «утысячерённый человек» , и любовь её - утысячерённая - но в « мире мер» такая любовь осуществиться не может. Боль от «жизни как она есть», «Жизнь - это место, где жить нельзя».

В Праге Цветаева работала над «Поэмой горы» и «Поэмой конца». В жизни объектом этой утысячерённой любви стал Константин Родзевич. В Праге он окончил юридический факультет в 1922 году, был участником войны в Испании, во Вторую мировую вступил во французское Сопротивление, а вот утысячерённой любви Марины Цветаевой не выдержал. А если бы выдержал, возможно, не было бы этих поэм, великого стихотворения «Как живётся Вам с другою...».
В конце жизни Родзевич писал в письме главной исследовательнице творчества и жизни Цветаевой А. Саакянц, - « Что же касается Вашей просьбы, кратко обрисовать образ Марины Цветаевой, каким он представляется мне, в моих глазах, тут я беспомощно пасую! Личность М.Ц. настолько широка, богата и противоречива, что охватить её в немногих словах для меня совершенно немыслимо. Очень хорошо она сказала о себе сама:

ВосхИщенной и восхищённой,
Сны видящая средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной...

Такой она являла себя и за письменным столом, и в своих далёких и одиноких прогулках. Но с какой готовностью и с каким неослабным вниманием участвовала она в беседах. И как живо и остро восставала она против всего, что шло наперекор её жаркому правдолюбию. Ещё одно замечание: в произведениях М.Ц. часто слышатся трагические ноты - отзвук её тяжёлой, разбитой и неустроенной судьбы.
По существу же у М.Ц. светлый, страстный и жизнеутверждающий характер.
Не это ли роднит всё творчество М.Ц. с народным эпосом, с народной стихией стиха и слова...».
Журналистка В. Лосская приводит такие слова Родзевича: «Я был слаб: именно по моей вине, по моей слабости наша любовь не удалась. Я не мог устроить её бытовую
жизнь». О своей женитьбе на М. Булгаковой: «Это был оппортунизм. Мне надо было устроиться в Париже. Женитьба обеспечивала быт.» Вот такая жизнь.

1 февраля 1921 года Марина Ивановна родила сына Георгия (Мура). Через месяц после родов она начала писать поэму «Крысолов». По Цветаевой, крысолов - флейтист - сама Поэзия. Крысы - зажравшиеся обыватели. Гаммельнцы -жадные до денег бюргеры. Крысолов мстит им и уводит детей, даруя им вечное блаженство. «В царстве моём ни тюрем, ни боен,- одно ледяное,одно голубое! ...Ни расовой розни, ни Гусовой казни».
«Крысолов»- это предощущение фашизма, который неизбежен в стране, где попирается всё духовное, всё, что отличает человека от животного.
Осенью 1925 года Марина Цветаева переезжает во Францию. Здесь она прожила тринадцать лет. 6 февраля 1926 года в Парижском клубе состоялся её литературный вечер, который прошёл триумфально. Но тут же возникли и завистники в эмигрантской литературной среде. Полное отсутствие дипломатической гибкости в Марине Цветаевой приводило к тому, что она сознательно шла на конфликты с литературным зарубежьем. Ни к какой группировке не присоединилась и тут. А отдохновение души она находила в переписке с Пастернаком. Весной 1926 года Пастернак заочно познакомил её с Райнером Мария Рильке. Так возникло чудо эпистолярного жанра - переписка трёх поэтов. Эта переписка помогла ей переносить непереносимый быт. В это время были созданы « С моря» - Пастернаку, «Попытка комнаты»- Пастернаку и Рильке одновременно, «Лестница».
Рильке умер,так и не свидевшись с Мариной Цветаевой. Смерть его в самом конце 1926 года потрясла её. В новогоднюю ночь она написала письмо Рильке , шедевр, создала стихотворение - реквием «Новогоднее» и «Поэму воздуха». «Выдышаться в стих» - так она определяла «некую усложнённость, высокое косноязычие- непосредственный мгновенный исход душевного состояния без литературного обрамления...».
Большинство произведений в эмиграции издавалось, они публиковались в чешской «Воле России», в парижском журнале «Современные записки», в газете «Последние новости».
И тем не менее Цветаева чувствовала себя чужой: «В Париже и тени моей не останется».(Письмо 30-х годов).
Она писала «Поэму о царской семье». В то время, как Сергей Эфрон вступил в «Союз возвращения на родину», поддерживаемый и направляемый НКВД.
Чужда была такая любовь к Отечеству Марине Цветаевой. И всё-таки она пошла за мужем, вернулась в СССР, но не в Россию...
Да и некуда больше ей было податься. Зинаида Шаховская в книге «Отражения» приводит слова Цветаевой: «Некуда податься - выживает меня эмиграция».
Ирина Одоевцева - жена Георгия Иванова и друг Георгия Адамовича - пишет:- «Марина Цветаева - наш общий грех, наша общая вина. Мы все перед нею в неоплатном долгу».
Перед отъездом Марина Ивановна написала поэту А.С.Гингеру: «Жаль уезжать, но это подготовка — к другому большому отъезду...»

Марина Цветаева и её сын Георгий вернулись 18 июня 1939 года. Всей семьёй они жили в посёлке Болшево. Но уже в августе была арестована дочь Ариадна, а в ноябре - муж, Сергей Яковлевич Эфрон. Марина Цветаева ездила с передачами в тюрьмы...
В это время она зарабатывала переводами...Надо было содержать сына. И всё-таки и в переводах она оставалась первоклассным поэтом - «Я перевожу по слуху - и по духу(вещи). Это больше, чем смысл,»
Осенью 1940 года в Гослитиздате «зарубили» её книгу стихов. В апреле приняли в профком литераторов. Она переводила Гарсиа Лорку, когда началась война. 8 августа с сыном она уехала в эвакуацию в Елабугу на Каме.
Цветаева подала заявление в Литфонд в Чистополь, с просьбой принять её в судомойки. Она слышала через дверь обсуждение своей кандидатуры. Не дослушав горячие споры, вернулась в Елабугу и 31 августа, в воскресение, в день смерти отца Ивана Владимировича Цветаева, повесилась...
Через три года сын её, Георгий погиб на фронте.

Уже при Хрущёве, в «оттепель» стали появляться в печати стихи Марины Цветаевой.
Сопровождались они статьями, как правило, соответствующими последним постановлениям партии и правительства. Писали, что Цветаева не понимала революции.
Не сразу сформировалась как поэт, сказывалось, мол, происхождение.
Снятие цензуры принесло потоки «солёненьких подробностей биографии». Иные продолжают пригвождать Поэта к позорному столбу...Молнии по сей день ударяют в дуб.
Марина Ивановна Цветаева - великий русский поэт, а остальное от лукавого.
Всю жизнь, следуя притче о талантах, она приумножила свой талант во многажды.
Румяная, любящая жизнь девушка, из профессорской семьи принесла этому миру чудо!

А вот, чем мир ответил на чудо, и называется биографией поэта.

И грустно мне ещё,что в этот вечер,
Сегодняшний - так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу,- и навстречу
Тебе - через сто лет. 

А  в  заключении-
О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери
Моя мать, Марина Ивановна Цветаева, была невелика ростом – 163 см, с фигурой египетского мальчика – широкоплеча, узкобедра, тонка в талии. Юная округлость ее быстро и навсегда сменилась породистой сухопаростью; сухи и узки были ее щиколотки и запястья, легка и быстра походка, легки и стремительны – без резкости – движения. Она смиряла и замедляла их на людях, когда чувствовала, что на нее смотрят или, более того, разглядывают. Тогда жесты ее становились настороженно скупы, однако никогда не скованны.
Строгая, стройная осанка была у нее: даже склоняясь над письменным столом, она хранила «стальную выправку хребта».
Голос был девически высок, звонок, гибок.
Речь – сжата, реплики – формулы.
Умела слушать; никогда не подавляла собеседника, но в споре была опасна: на диспутах, дискуссиях и обсуждениях, не выходя из пределов леденящей учтивости, молниеносным выпадом сражала оппонента.
Была блестящим рассказчиком.
Стихи читала не камерно, а как бы на большую аудиторию.
Читала темпераментно, смыслово, без поэтических «подвываний», никогда не опуская (упуская!) концы строк; самое сложное мгновенно прояснялось в ее исполнении.
Читала охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не дожидаясь ее, сама предлагая: «Хотите, я вам прочту стихи?»
Была действенно добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти – хотя бы подставить плечо; делилась последним, наинасущнейшим, ибо лишним не обладала.
Умея давать, умела и брать, не чинясь; долго верила в «круговую поруку добра», в великую, неистребимую человеческую взаимопомощь.
Беспомощна не была никогда, но всегда – беззащитна.
Снисходительная к чужим, с близких – друзей, детей – требовала как с самой себя: непомерно.
Не отвергала моду, как считали некоторые поверхностные ее современники, но, не имея материальной возможности ни создавать ее, ни следовать ей, брезгливо избегала нищих под нее подделок и в годы эмиграции с достоинством носила одежду с чужого плеча.
В вещах превыше всего ценила прочность, испытанную временем: не признавала хрупкого, мнущегося, рвущегося, крошащегося, уязвимого, одним словом – «изящного».
Поздно ложилась, перед сном читала. Вставала рано.
Была спартански скромна в привычках, умеренна в еде.
Курила: в России – папиросы, которые сама набивала, за границей – крепкие, мужские сигареты, по полсигареты в простом, вишневом мундштуке.
Легко переносила жару, трудно – холод.
Была равнодушна к срезанным цветам, к букетам, ко всему, распускающемуся в вазах или в горшках на подоконниках; цветам же, растущим в садах, предпочитала, за их мускулистость и долговечность, – плющ, вереск, дикий виноград, кустарники.
Хорошо ориентируясь вне города, в его пределах теряла чувство направления, плутала до отчаяния даже в знакомых местах.
Боялась высоты, многоэтажности, толпы (давки), автомобилей, эскалаторов, лифтов. Из всех видов городского транспорта пользовалась (одна, без сопровождающих) только трамваем и метро. Если не было их, шла пешком.
Была не способна к математике, чужда какой бы то ни было техники.
Ненавидела быт – за неизбывность его, за бесполезную повторяемость ежедневных забот, за то, что пожирает время, необходимое для основного. Терпеливо и отчужденно превозмогала его – всю жизнь.
В дружбе и во вражде была всегда пристрастна и не всегда последовательна. Заповедь «не сотвори себе кумира» нарушала постоянно.
Была человеком слова, человеком действия, человеком долга.
При всей своей скромности знала себе цену.
Ариадна Эфрон (1912 - 1975)

Людмила Веприцкая
Из воспоминаний
В конце 1939 года я находилась в Доме творчества в Голицыне . За несколько дней до приезда сюда Цветаевой уже все знали об этом . Известно было и то , что в комнате ей было отказано из - за несовершеннолетия ее сына , Мура . Во всяком случае , так нам объяснила Серафима Ивановна Фонская , заведующая Домом творчества . Для Марины Цветаевой Союз писателей снял комнату в другом доме , а питаться они должны были за общим столом .
Первый раз я увидела ее в день ее приезда   . Я шла с завтрака и увидела внизу в маленьком переднем зале спиной ко мне сидящую статную женщину , а рядом высокого юношу . Затем я услышала голос Фонской  : « Белье я Вам дать обязана , подушки , одеяла » .
Марина Ивановна спросила , как быть со светом , в той комнате , где она должна жить , нет электричества . Фонская ответила , что у нее нет лишних керосиновых ламп , они все розданы живущим здесь писателям . Марина Ивановна ничего не ответила и вышла с Муром на улицу ...
На следующее утро Цветаева с сыном пришли на завтрак . За столом было тихо . Я попросила Тагера , чтобы он не торопился уходить после завтрака . Когда почти все ушли , я подошла к Марине Ивановне и спросила , дали ли ей лампу .   Она сказала : «Нет , ведь лишних не оказалось » . Тогда я попросила ее подождать несколько минут и позвала горничную Анюту . « Анюта , сходите ко мне наверх и возьмите у меня одну из двух моих ламп , и возьмите у Тагера одну лампу и принесите сюда ».  « Но Серафима Ивановна будет возражать », — сказала Анюта . « Это я беру на себя », — ответила я . Тагер был не очень доволен , но смирился . В окно я видела , как мимо прошла Марина Ивановна , за ней Мур с лампой , следом Анюта с другой лампой . Пришла Фонская и высказала недовольство моими действиями . Я ответила , что не прошу у нее дополнительной лампы , а этот поступок — мое личное дело . Вообще Фонская плохо относилась к Цветаевой . Ей принадлежит фраза про Марину Ивановну :  « Когда мы строили революцию , они там в Париже пряниками объедались …»
К Марине Ивановне многие тянулись , но боялись . Она была несколько резка в суждениях , за столом говорила громче , чем в комнате . Помню ее в синем свитере , с короткой стрижкой , земельного цвета лицом . Аля , ее дочь, позднее удивлялась , что я не разглядела ее зеленых глаз . Но я помню не зеленые , а серые , как бы выцветшие глаза Марины Ивановны ...
Мур был довольно красив , учился в голицынской школе . Прекрасно знал литературу . Тагер , однажды погуляв с ним по лесу и поговорив о литературе , пришел и сказал :  « Я не встречал в таком возрасте такого знания литературы ».  Однако с математикой у Мура было плохо , и Марина Ивановна нанимала ему репетитора . Деньги давала я .  Вообще деньги явились одной из причин , почему после Голицыно мы не встретились . Во - первых , я не знала , где ее искать , а самое главное , что Марина Ивановна подумает , будто искала я ее из-за денег .
Цветаева в Голицыно мало с кем общалась . Однажды Марк Живов , переводчик с польского , желая поближе познакомиться с Мариной Ивановной , прочел ей в моем присутствии стихотворение из « Волшебного фонаря »  .  « Мы слишком молоды , чтобы простить … ».  Цветаева сразу стала строгой и сказала , что ей нужно уйти , она не хочет задерживать Людмилу Васильевну . Мы поднялись с ней ко мне . Я спросила , почему она рассердилась .  « А как бы Вы отнеслись к тому , — сказала Марина Ивановна , — если бы Вам в нос сунули Ваши пеленки ? » Я возразила , что стихи не такие плохие . На это Цветаева посетовала , что ее знают лишь по первым сборникам и « Верстам » , т. е. не лучшим ее стихам . И это обидно ...
Марина Ивановна переводила в это время поэму Важа Пшавела « Гоготур и Апшина ». Она терпеть не могла эту работу . Мур говорил : « Мама опять гоготурится » .
Под Новый год Марина Ивановна поднялась ко мне на второй этаж .  Постучала .  Я читала в это время томик Тютчева . « Войдите », — сказала я и заложила пальцем книгу на читаемом стихотворении . Палец лег на строфу :
Дни сочтены , утрат не перечесть ,
Живая жизнь давно уж позади ,
Передового нет , и я как есть
На роковой стою очереди .
Марина Ивановна попросила показать ей заложенное место , прочла строфу и сказала : «Это про меня , ведь я постучала к Вам , и Вы сказали , чтобы я вошла . Поэтому эта строфа непременно относится ко мне ».
---
Мы гуляли в лесу . Почему - то Марина Ивановна сказала :  « Такой народ , как наш , который живет в таком климате , заслуживает более мягкого правительства ».
---
Однажды мы сидели в столовой , и кто-то сказал , что арестовали такого-то человека . Воцарилось гнетущее молчание . В этой тишине Мур произнес :  « Лес рубят , щепки летят » .
Цветаева все время перед отъездом из Франции в СССР колебалась , ехать или нет . Но когда в посольстве все формальности были выполнены , пришла домой , посмотрела на книги и подумала , что теперь все пути , чтобы остаться , отрезаны .
----
Однажды Марина Ивановна рассказала о каком-то актрисе , чтице из США , которая просила Цветаеву перевести какие-то стихи на французский . Продюсер актрисы предложил Марине Ивановне приехать в шикарную гостиницу , на что Цветаева ответила :  « Я ей нужна , а не она мне ». Те приехали к ней , в предместье Парижа , Цветаева стихи перевела . Во время визита актриса увидела три больших окна , выходящих на зеленый участок , и много книг на стенах , и сказала при этом , что так и должен жить поэт. Цветаева ответила , что давно ей не говорили таких хороших слов .
Марина Ивановна показывала мне иллюстрированные журналы с рисунками Ариадны , также она рассказывала мне об аресте Сергея и дочери .
Цветаева написала мне несколько писем . Я их давала прочесть лишь Але и больше никому . Я долго не знала , что Аля жива . Как-то я написала Эренбургу про письма Цветаевой ко мне и спросила про Ариадну Сергеевну . Он дал ее адрес и телефон . Но сначала встречи не получилось . Аля потом говорила , что ее просили остерегаться Веприцкой . Затем Николай Оттен сказал Ариадне Сергеевне про меня и рассказал , кто я такая . Так я встретилась с Алей . Она показала мне толстую тетрадь (« Гроссбух »), где была написан черновик первого , самого большого, письма Цветаевой ко мне . Ариадна Сергеевна говорила мне при этом , что в период 1939–1941 годов ее мать никому подобных писем не писала , что это лучшее письмо тех дней . Когда Аля брала у меня письма Цветаевой , она сказала , что мать ее не одобрила бы разглашения писем , что Марина Ивановна вообще против ознакомления с письмами других лиц , что письмо написано единственно одному человеку , что этот человек только и может его читать .
Ариадна Сергеевна писала мне большие и хорошие письма . Но я их сожгла , как ранее сожгла записи воспоминаний о Марине Цветаевой , которые вела в 1940 году .
Последний раз я видела Марину Ивановну в Центральном доме литераторов , когда там составлялись списки эвакуированных ... Я спустилась на первый этаж и пошла через зал к буфету . Обернулась и увидела в дверях входа Марину Ивановну и Мура . Она по близорукости меня не увидела , Мур тоже не среагировал . Я же не подошла по той же причине , что и ранее .
------
Ходасевич , по словам Цветаевой , советовал ей сделать на двери табличку : « Живет в пещере , по старой вере ».
------
Когда стал вопрос о предоставлении Ариадне Сергеевне возможности вступить в жилищный кооператив , ее не было в Москве , она была в Прибалтике . Собрали здесь деньги , 3000 рублей дал Павел Антокольский . Когда Аля приехала , то сказала :  « Кто угодно , только не он ».  Я ее поддержала . Она не взяла у Антокольского денег , а взяла у меня .  Примерно через год она мне их вернула .  Этот долг тоже дал некоторую размолвку , так как я хотела видеться с Ариадной Сергеевной задолго до отдачи денег , но та под предлогом своего долга не приходила , говорила , что ей стыдно смотреть мне в глаза .  Когда она отдала деньги , я ей высказала на этот счет .  Аля такая же чудная , как ее мать .
P . S . Веприцкая Людмила Васильевна (1902–1988) — детская  писательница

--