Внутри-то, конечно, Лермонтов.
И скучно, и грустно, и некому руку подать.
На внешнем уровне Пушкин, стрельба, долги, скачки.
По ночам из углов шепчет сдавленно Фёдор Михалыч –
вы и убили-с…
Толстой глухо смеётся, трясёт бородой,
уйди, говорит, Михалыч, да Бог с тобой,
откуда ты вылез?
Чехов сидит в Таганроге, пишет – приеду не скоро.
Какой Таганрог, ну какой Таганрог,
пожалуйте в Ялту, как прописывал доктор.
Или всё-таки Сахалин?..
Он не слышит.
Он совершенно один.
Сяду в трамвай, в поезд, в автобус.
Куба далеко, Гоголь рядом.
Гоголь больше, чем поезд.
Чехов глубже, чем метро.
Пушкин выше.
Ночь выйдет Блоком. Улица, фонарь.
Сколько Блока в человеке?..
Коня мне, дайте коня!
Хватит снега.
А она говорит: люблю Гумилёва.
А она говорит: люблю Мандельштама.
Чехов заходится в кашле, Гумилёв падает в яму.
Мандельштам парит над Невой.
И подмигивает Толстой.
Коня мне.