Воруют неспроста - мир так устроен.
Коль не было б воров, мир стал бы слаб.
Кто как горазд и кто на что способен,
Талант не выбирают, это так.
Так было и с одной прекрасной леди,
Она скрывалась долго и давно.
И всё же задержали вскоре Мэри,
Хоть это было всё исключено.
Идёт допрос, госслужащий с вопросом:
"Зачем ты воровала? Для чего?".
Она, поворотив прекрасным носом,
Лишь фыркнула на доводы его,
О том, что она плохо поступила,
Что чести в ней ни капли, ни гроша,
Что это незаконно, что есть силы,
Он ей твердил, о том, что не права.
Терпение кончается воровки.
И тут она ему вдруг говорит:
"Скажи, насколько смог бы долго
Прожить ты в 8 лет и без семьи!?
Воспитанный родителями в доме,
Ты мне всё говоришь, что не права.
А ты попробуй двадцать на свободе
С восьми прожить без крова и отца,
Попробуй, когда нет и корки хлеба,
Прожить на улицах, где каждый за себя.
Я посмотрю, что станет с твоим кредо,
И как ты говорить будешь тогда.
На улицах жила, питалась скромно,
Порою воровала у собак
Еду, что находила на помойках.
И ты бы стал другим? Скажи мне, как?
Меня пытали, били, унижали,
И ты теперь мне молвишь о правах?
Кому они нужны когда не знаешь,
Что будет тебя завтра ждать? И как
Ты выживешь ещё в своих трущобах,
Где ненависть царят и тяжкий грех?
Как минимум уж лучше там, на зоне,
Чем жить, где тебе светит только смерть"
Он ошарашен был её рассказом,
Слезу пустил, как будто пожалел.
Что не услышал от неё того всё сразу,
"Прости," - сказал он ей,- я не хотел
Я и не знал, как было тебе сложно,
Родная, потерял тебя давно.
Прости, что в восемь, я не смог, и невозможно
Мне было посмотреть, как ты растёшь.
Прости, что я тебе испортил детство,
Что не дарил подарков, как отцы.
Что не узнал, твоих простых успехов,
Прости меня за это, Мэри, ты."
Она смотрела долго с ярой злостью,
С слезами на глазах сказав ему:
"За что и почему? И как так можно?"
А он сказал, "Я был возможно глуп,
На риск пошел, под шквал огня и пепла,
И был одним из первых тех людей,
Что добровольцами бежали против ветра
Орали: "За свободу мразей бей!"
Оставил тебя с матерью пьянчугой,
Которая клалась, что бросит пить.
Сама же нашу скромную лачугу
Сумела в пьяной драке подпалить.
Прости, я и не знал, что всё так вышло,
Контузило меня в лихом бою.
Когда я стал здоров, тот срок уж вышел,
Где я был должен фронт держать в строю.
Искал тебя я тщетно бил пороги,
Приютов и домов других людей.
Никто не знал, куда ведут дороги,
Что выбрала тогда ты, и, поверь,
Не оставлял надежды встретить снова,
И вот тебя я всё-таки нашел!
Я рад, что ты по-прежнему здорова,
Прости, что я тогда давно ушёл."
Она глядя в глаза ему сказала:
"Ты был мне нужен раньше, не теперь,
Я взрослая давно и так устала,
От этих твоих пламенных речей
Зачем было идти туда?Скажи мне?
Зачем было бежать к чужой войне?
А скольких потеряли там, ты видел?
Зачем я вдруг нужна стала тебе ?
Катись ты к черту, чтоб тебя не видеть,
Я проклянаю тебя, ты - не мой отец,
Всю жизнь свою я буду ненавидеть."
В глазах гремела ярость, словно бес.
Вселился в эту хрупкую девчонку,
Которую покинули давно.
Обида била пульсом в перепонки.
А в сердце было пусто и темно.
Он посадил её, ходил к ней каждый вечер,
Просил его простить, но опоздал.
А после она скрылась и навечно.
И попросила, чтоб он не искал.
Он умер в одиночестве, она же,
Став старше всё же поняла,
Призвание её не в лжи и краже,
Картины - это то, в чем вся она.
Пришла к нему на тусклую могилу,
Смотрела со слезами на глазах.
Пыталась сдержать слезы, что есть силы
Коря себя за то, что не смогла
Простить его тогда, но было поздно.
Он был уже давно в сырой земле.
Прощать это порой не так уж сложно,
Запомнить бы пора нам это всем.