Я прежде мыслил жизнь, как бой и пир
и как простор для счастья и несчастья.
Тогда я лучше был - и больше был.
А после постепенно уменьшался.
Но разве лёгкий лет полёт – недуг?
Года, возможно, всех к тому ведут,
жаль, много их растрачено на праздность.
Как вешний лед истаивает дух,
но с этим обретает и прозрачность,
хрустальность, подобающую льду.
Так что не пригибай себя к стыду -
расслабься, согреши, опять верши,
служеньем не насилуя природу.
Да впрямь ли свят, кто не отвлек души
ни на день, наслаждениям в угоду -
как поп заштатный, служащий в глуши
лишь Богу, но не чину и доходу.
Вот он бредет в метели – старичок,
в заштопанной и молью битой рясе.
Беспомощный за ним влачится черт,
незрим обычно – с перепою разве.
Нектар из брюквы гонят на селе.
Священник порицает эту шалость,
хоть и ему подносят... но сие
на небеси и ангелы вкушают.
Вдовец давно, он не торчит как перст
сам-друг с Христом в своем домишке старом,
спеша венчать, крестить, потом отпеть,
порой за харч, а чаще и задаром,
приговорен по требам сквозь пургу
упрямо ковылять обочин возле.
Но тень его все тоньше на снегу,
бледнее всё... И вдруг растает вовсе.
А дел ещё – хоть век не умирай.
Да он и не умрет - погаснет просто,
как слабый свет впотьмах.
И целый край
впадет в тоску, в убожество, в сиротство.