Однажды знойным летом стрекоза-игрунья,
Чтоб от воздушных пируэтов отдохнуть,
Листок кленовый оседлала, – вот шалунья!
И, растянувшись, думала вздремнуть.
Но, прежде чем сумел сон сладкий
В свои объятья заключить её,
Случилось, что взглянула вниз она украдкой, –
Степенно шествовала там колонна муравьёв,
Травинку каждый гордо нёс, как ученик тетрадку,
Идя по тайным тропам меж ручьёв.
Почуяв интересную беседу,
Сон временно оставил егозу,
Она, не ведая ни капельки смущенья,
К переднему воззвала муравью, –
"Зачем, как мул навьюченный,
Себя ты гробишь, друг?
Вокруг всё ломится от изобилья,
А ты, как заведённый, тащишь плуг?
Иль, может, вынужден ты злой судьбою
Жить под тяжёлой деспота пятой,
И в напускном твоём усердье
Скрывается печальный смысл иной?"
Подняв глаза, трудяга муравей
Летунье отвечал без лести, –
"Ох, стрекоза, ох, егоза,
Всё не сидится же тебе на месте!
Летала бы, порхала бы себе,
Не вопрошая о чужой судьбе.
А ты в дела соседей нос суёшь,
О "тайном роке" ерунду гундосишь,
Неровен час, – о "философиях",
О смысле жизни спросишь.
Но, раз спросила –
Дам тебе ответ.
Мне прятать нечего,
Да в том и смысла нет.
Презренной жадностью ум мой не контужен,
Не скаред вовсе я, не скопидом,
Труд тяжкий мой не мне – Царице нашей нужен,
Чтоб в запустенье не пришёл наш дом.
Мой труд, Царицы плодовитость – вот залог,
Что не иссякнет муравьиный скромный род;
И ради этой прозаичной цели, сообща,
Корпеть мы будем, как илоты, не ропща."
Его тираду выслушав, весёлая летунья
Вспорхнула, взвилась ввысь и молвила в ответ:
"Хоть краток разговор наш, (я ведь не болтунья),
Но пафос слов твоих в душе оставил след.
Но всё ж скажи, зачем безмерно множить поколенья,
Без проблеска жизнь рабскую влачить,
Лишь для того, чтобы на грани одряхленья,
Потомкам ту же чашу горькую вручить?
Да, век мой краток, и мои порханья,
Как ты приметил, хлеб не принесут,
Зато вокруг меня – цветов благоуханье,
И красок карнавальных растеканье,
В эдемский сад свой каждый день меня зовут.
В моих бессмысленных, как ты сказал, полётах,
Я отражаю мира красоту –
Янтарный блеск смолы, тюльпанов золотые эполеты,
Росы жемчужины, бекасов чехарду.
В итоге – мир, что для тебя лишь служит кормом,
Во мне находит преломлений миллион,
И танец мой – лишь дань всем вариациям и формам,
Переполняющим природный пантеон.
Запасов я не делаю массивных,
Мне холодов зимы не пережить,
Но в лета хоровод – задорный, дивный,
Мой танец свою лепту смог вложить."