И зачем я только здесь, в Томске,
И чего б мне не сидеть дома?
Для меня теперь весь мир — плоский,
И пошла вся жизнь моя комом.
Сергей Гуреев
Как Рождественский сложил Роберт
песню памяти своей с мятой,
так я понял — он себя гробит
и карьера у него смята.
В это время на меня дунул
ритм поэзии большой, только
я в смущение своё плюнул,
став для Роберта второй долькой.
От пропорции познал гордость,
массажируя рукой сферу,
ну а к Томску проявил твёрдость:
знай шесток, мол, и во всём меру.
Поднимался ото сна с рани,
шелестели в голове мысли
и сверкали мастерством грани
так, что критики совсем скисли.
За подобное 0,7 вмазал:
самопал был — обалдеть — жёстким,
и упал на пол почти сразу,
оставаясь в горизонт плоским.
Половую жизнь люблю очень,
выпуская на простор гнома,
вертикальный он весь день с ночью,
а в кровати вся постель комом.
Геометрия вокруг всюду,
но важнейшая из всех — ёмкость:
я стихами вам звенеть буду,
прибавляя у себя громкость.
А на Роберта точу финку,
это будет для него «Вестник»,
и сменю его, как бл*дь Нинку, —
зазвучит во мне Илья Резник...
***