С той стороны дверного глазка была лошадиная морда. Вытянутая, худая, с торчащей на губах длинной щетиной. Морда весело скалила крупные жёлтые зубы и норовила заглянуть со своей стороны в глазок. Пегий чуб лихо падал на выпуклый глаз…
- Сашка, чмо, ты что ли? – зло спросил Сидоренко.
Морда отстранилась от глазка, приобретая человеческие черты, радостно закивала.
- Я же сказал тебе, чтоб ты больше не ходил, - процедил Сидоренко сквозь зубы.
- Петрович, очень надо, - забубнил Сашка, присунувшись губами вплотную к дверному косяку. – Дай, Петрович, будь человеком…
- Да ты мне и так уже штуку должен, чмо ты этакое, - с ленцой проговорил хозяин. – Когда отдашь, тогда и разговор будет.
Сидоренко с досадой оглянулся. Там в комнате, на диване лежала оставленная книга. Только пришёл из библиотеки, только раскрыл…
- Петрович, - ныл в косяк Сашка, - ну будь человеком. Ты же знаешь – отдам. Не первый же раз. У меня на днях халтурка хорошая будет. Армяне магазин свой расширяют – новый отдел, что ли, пристраивают. Меня берут. Обещают три с половиной заплатить. Я аванс возьму. И сразу тебе отдам…
Сидоренко насторожился. Действительно, возле армянского магазина сам вчера видел сваленные в кучу шлакоблоки. Похоже, не врёт Сашка…
- Щас-с, - прошипел он сквозь дверь, - вынесу.
Сидоренко щёлкнул выключателем в коридоре, открыл кладовку. Там на полу стояли рядком разнокалиберные пластиковые бутылки. Сидоренко выцепил из общего ряда зеленый полулитровый бутылёк из-под “Спрайта”, тряхнул возле уха, отвинтил крышку.
Держа бутылёк перед собой, он начал вдруг смешно шевелить губами, то вытягивая их в трубочку, то растягивая в какой-то судорожной улыбке чуть ли не до самых ушей. Потом наклонил лицо над горлышком. С толстых губ его свесился огромный харчок, вытянулся, качаясь на ниточке из слюны, и булькнулся в бутылку.
Сидоренко довольно хмыкнул, подтёр губы тыльной стороной ладони, завинтил крышечку, покачал бутылку вверх-вниз.
Он снова глянул в дверной глазок. Сашка стоял под дверью, чуть наклонившись, выставив в сторону косяка большое ухо.
Резко крутнув замок, Сидоренко распахнул наружу железную дверь. Сашка едва успел отскочить в сторону.
- На, - благодушно молвил Сидоренко, - лечись. С тебя ещё двадцатник будет – я записал.
- Петрович! – на глаза Сашки навернулись слезы. – Ну, ты – человек, Петрович! Ну, ты…
- Человек-человек, - заворковал Сидоренко. – Давай, иди отсюда, чмо. А то соседи заругаются.
Сашка ссыпался с лестницы, чудом не свернув себе башку. Зеленый бутылёк он на ходу засовывал в задний карман штанов. Промахивался. Совал снова. Снова не мог попасть…
Плюнул с досады, сунул бутылку в карман куртки, прижал рукой и, как парализованный на одну сторону, затрусил вдоль улицы.
* * *
Сашка заглядывает в комнату. Шторы задёрнуты. Полумрак. Громко тикает будильник. На кресле – ком из лоскутного одеяла. Из-под одеяла выглядывает розовая пятка, а сверху – копна пепельных волос. Из-под этой копны смотрят на Сашку огромные глазища стального цвета.
- Сидишь? – спрашивает Сашка тихонько.
- Сижу, - отвечает ком лоскутного одеяла, - никого не трогаю, примус починяю…
Сашка идет на кухню. Там нет и следа вчерашнего застолья. Посуда аккуратно расставлена на проволочной сушилке.
Сашка выбирает самый красивый свой стакан – вот этот, тонкостенный, с золотой каёмочкой. Наполняет до половины из принесённой зеленой бутылки, идет обратно в комнату. Опустившись перед креслом на колени, протягивает стакан.
Из складок лоскутного одеяла выныривает тонкая рука, берёт стакан. Судорожно сглотнув, Сашка смотрит, как стакан пустеет, забирает его из тонкой руки, ждёт.
Идут минуты. Сашка начинает разглядывать этикетку, сохранившуюся на пластиковой бутылке, вертит ее и так и сяк. Ему вдруг хочется узнать, где был изготовлен “Спрайт” – в Екатеринбурге или в Нижнем Новгороде. Он чувствует теплое прикосновение к своему затылку.
- Что вы читаете, мой принц? – голос звучит насмешливо, с легкой хрипотцой.
- Слова, слова, слова…, - радостно подхватывает Сашка, плещет в стакан из зеленой бутылки, выливает себе в глотку, чакнув зубами о стекло.
Лишь поздним вечером Сашка вспоминает, что сегодня он должен был зайти к армянам, окончательно договориться о работе. Но, может быть, завтра ещё не поздно? Ведь они же обещали взять его, и заплатить обещали хорошо. Завтра он сходит и договорится. И возьмёт аванс. И отдаст Сидоренке долг. И ещё двадцатник – за сегодняшнее…