Карман пустеет под это утро.
Последний грош у меня в руках.
Я помню детство сумбурно, смутно, я помню доброго старика, что улыбался. Сиял глазами. И верил в лучшее из чудес – что даже тот, кто смертельно ранен, способен сам залечить порез. Поступком, снами, порой напитком, что жжет по горлу, слегка горчит. Я помню сладость лихой бутылки.
Скользит по пальцам крутой изгиб. И эти скулы. Пьянит улыбка. И смех, и привкус вишнёвых губ. Ты знал, что я для тебя ошибка. Ты знал, что бросишь меня одну. Тебе веселье. Мне камнем горе. Разбились письма о мрачность скал. Ты знал, что я для тебя пустое. Ты знал, что мне не забыть глаза.
Вот чек на шею, живи как хочешь. Старайся меньше болеть и пить. Не важно, что задыхалась ночью и под подушкой рвала стихи.
Порез не лечится, что не делай. Не заживает от наглой лжи.
Дедуля, мне не хватает веры.
Дедуля, я не умею жить.