Сын победителей

     Стихи разных лет

ДЫМ    ОТЕЧЕСТВА

Я детство деревенское не вспоминал почти…
Недавно вспомнилось: мальчишкой у печи
Я вечером смотрел на колдовство огня,
Ремонт закончили – не станут прогонять.
Плясали блики – листья из огня…
Продрогший клён топтался у окна;
Осенний ветер тропы подметал –
Печатью прошлого в руке моей медаль:
В кладке трубы отец её нашёл,
«За взятие Берлина» - я отскоблил ножом.
Печник с отцом пьют, плачут и поют,
На лицах – всполохи огня, словно они в бою.
Как флаг над крышей дома дым трепетал,
Он наши души, нашу веру пропитал!



ИСТОКИ

На молодой исхоженной планете
Есть заповедник сердца моего.
Покажется наивным уголок мой в Чувашии,
Который я и на гектар Бродвея не сменю.

В российских джунглях древнего оврага
Душа моя гнездится до сих пор…

Здесь мы  искали пацанами кремни;
Серебряные брызги хохотали, как и мы!

Здесь юношей я попрощался с детством
И лоб горячий я, влюблённый, охладил…

Здесь зрелым мужем я смывал морщины
И пыль с души, что мне не удалось.

И, может, стариком приду сюда напиться:
Последний посошок перед дорогой в никуда…
Вернуть вкус детства как бы мне хотелось!
Столкнуть слова и искорку кремнёвую извлечь!

А умерев, хочу я превратиться в камень
И угнездившись здесь на дне оврага,
Как на груди у матери младенец, -
Лежать и чувствовать: как ласковый ручей,
Как сына голову, меня всё гладит, гладит…

Струись, ручей никольский, звонче пой!


ГНЕЗДО

Скромно вошёл в «Золотые ворота» я во Владимире;
На сквозняке времён, поёживаясь, стоял…
Посыльные веков – ласточки – прилетели, -
Древний светильник гнезда душу мою согрел.

Неужто Земля –
Ласточкино гнездо вселенной –
Рухнет, разбитая, в пропасть небытия?



                х х х

Пишите о любви – достойней нету темы!
Сходить с ума, там только от любви!
Любви смешны рекорды, наши темпы:
Чем медленней она – тем долговечней мы!

Спасибо, жизнь: твоих любил девчонок!
Спасибо за подарок, за груз мой золотой:
Он плечи мне согнул, сутул я как бочонок;
Я легче и быстрей теперь уйду на дно.

И буду там лежать, а надо мной русалки
Пусть хоровод сплетут – венок моей любви…
И не любивший спрут пускай в меня вгрызаюсь,
Пусть плачет, дурачок, и воет из глубин.




ПУТИ    ПРАВЕДНЫЕ
                Петру Кузнецову

«Все куда-то спешат, торопятся:
По газонам протоптали тропочки…»

Эх, защитники зарослей девственных,
Не доходит до вас – обходить неестественно!

Натяните шпагат да навешайте тряпочки:
Сердито и дёшево, чем бетонировать тряпочки.

От вашей глупости – газонные залысины
И чем обширнее они: вы понимаете зависимость?

О чём не говорю вы распрекрасно понимаете:
Не отобьётесь от меня плевательной пневматикой.

Потом вы оправдаетесь: «Мы строили. Нас торопили.
Да и как знать куда бы привели тропинки.
Нам некогда гадать – мы не цыганки!
И мы торили бы… но с разрешения официального;
А так: стихийно, от души – нельзя, никак не можно! –
Отредактировать! – на лик святой – намордник!
Пожертвовать свободою во имя высших целей
Финал которых: и души сыты и газоны целы.»

Из будущего наши тропки, как марсианские каналы;
А вы от них отпугивали, штрафовали, отгоняли.
Дорогой оказались тропки к будущему светлому.
По тропкам я хочу. И вам ходить советую.


ВЕСЁЛЫЕ ПОМИНКИ

Танцует молодёжь, она кольцом танцует,
А в центре круга девушка – великолепный сон!
Свирепствует ансамбль: он выдаёт такую! –
По-русски не назвать, но веку в унисон.

Танцует молодёжь, она венок танцует:
Из радости и смеха, улыбок и любви.
Танцует молодёжь, на музыке гарцует;
Ударник барабан, как ишака лупил!

Танцует молодёжь, а я стою у стеночки
Тоской парализованный, из бывших молодых;
Я тоже так умел, я презирал застенчивых;
Как бешеный цыган до обморока молотил.

Танцует молодёжь, мою печаль кольцует.
Их эпицентром – девушка, то – молодость моя! –
Она меня покинула, не смотрит, не к лицу ей –
Я сброшен центробежною, нелепо умолять.

Прощай, моя любимая, прекрасная изменница!
Как говорят поэты: я расплескал свой мёд.
Ах, милые танцоры, мне жаль и вы заметите,
И вихрь чужого круга вас к стеночке прижмёт.

Ну, а пока танцуйте, чтоб штукатурка сыпалась!
Мне золотую цепь рук ваших не разъять.
Я вам не помешаю. Отчаливаю на цыпочках.
За танца круг спасательный хвататься мне нельзя.

ЭХО    ПЕРВОЙ    ЛЮБВИ
        (фрагмент)

СНЫ    ЛЮБВИ
    
Там, в ненавистной суете и возне,
Когда понял, что в конце её – пропасть:
Ты меня спасать приходила во сне,
Но была любовь, как временный пропуск.
Я сгорел от любви, сгорел дотла,
Как угольный пласт в подземном пожаре:
Бессмысленно,
                незаметно
                и пустота
пещерным ужасом меня вопрошает.
Я войду в неё, снов угольки
Рубинами на ладонях неся,
Слезами отчаянья сны затушив,
Я угольками твои улыбки чистые
Нарисую.
                Для того пустота души,
Чтобы выросла в ней – кристаллом – истина.

… сон …
Ждёт тебя, караулит тебя,
Что-то ненасытное и безбожное.
По осеннему лесу листву теребя –
Заколдованные! –
                мелькают сапожки…
Саморуков?
                За что её, Витька?!
Разве не знаешь: я Галю люблю?!
Лучше ты глаза мои выколи,
Чтоб не видеть, не взвыть: убью!

… сон …
Снова тебя домой провожаю,
А на площади, на площади – танцы!
Ты спешишь, но я не прощаюсь –
Ты вернёшься, чтобы – не расставаться.
Я ослепительные нацепив очки,
Которые выклянчил напрокат у Врагова,
Вижу личико любимой девочки:
Через танцующих бросаюсь радостно;
Через музыку, крики, толчки;
Через дамское: «Ну, - это слишком!» -
Сбили…
                Шарю чужие очки,
А сверху: «Па-дъём! Команды не слышал?!»
… сон …
Исступлённо волосы твои ласкаю…
Как замерзающий последней спичкой
Разжёг костёр и радостно оскалясь
Ладони грею…
                Я как в несбыточной
мечте
           (измученный ползу туда
где зеркалом слепящим -- )
                о счастье
в котором отражусь, воскреснув,
                (вода!)
но ужас! –
                ничего не ощущаешь ты!

… сон …
Приснилось мне, что я проснулся:
В казарме – утро; продрал глаза;
Прокисший смрад ударил в ноздри;
Ворочаюсь: не хочется слезать.
Но – что за чёрт? – на койках ни души!
И как же мне без пайки перебиться?
Смотрю: улыбка мне – да это ж ты!
Колонна рядом, как огромная пробирка.

… сон …
Пожаром клокотал кошмар!
Стою на шпалах – ноги приросли!
А ночь черна, как душная кошма…
Вдруг страхом лязг меня пронзил!
Я вижу: два расцепленных вагона
Сближаться начинают…
                Посередине – я!
Вспышка памяти: ты и мальчик – мадонна!
И – скореережьботинки!  А-а-а-а!!!

… сон …
Каждую ночь памятью гнусной
Я держу на любовь экзамен.
Другая Галя сказала грустно:
«Она
          вышла
                замуж».

… сон …
Ты идёшь… Стучат каблучки
И синхронно им – сердце моё.
Ты идёшь, а меня, как лучи
Голубые ласкает виденье твоё.
Вот сейчас заметишь --  ко мне подойдёшь
И с улыбкой спросишь: «Заждался, милый?»
Я стою у стены счастливый, как идиот, -
Ты идёшь! Поравнялась и… проходишь мимо.


… сон …
Я узнал: окончив смену,
Ты усталая спешила домой,
А я лёгкой походкой спортсмена
Догоняю тебя, довольный.
И догнал. Поздоровался. Ты же –
Улыбнулась доверчиво и удивлённо…

… ты и я, как строчки двустишья,
На раскрытом блокноте дивана…

Был ещё и последний сон:
Тяжёлый, пошлый, нелепый…
Не хочу вспоминать: как на рисунок
Кляксой он был бы наляпан…

И хотя не обойтись без грязи весне,
Но в любви оправданья напрасны.
Может потому, даже во сне,
Я тебя не целовал ни разу.

Мне казалось, что кончено всё.
Я иронизировал в пустых ночах:
Что ты, наверное, вернёшься в сон,
Если сумею заснуть в очках.


               
ВЫСОТОБОЯЗНЬ
           поэма
(вариант концовки)

Но есть другого рода
Опаснейшая болезнь:
Бескрылых душ уродство –
Такая же высотобоязнь.
Отчаянье – могила мысли;
Душевный кризис всё же пережив,
Хочу я знать как стал максималистом,
Сегодняшнего «я» механику пружин.
Конечно – это 18-летнего фоточка:
Я счастлив, что вырос из недотёпы деревенского
Не двойником умника Михаила Фёдоровича,
А Идиотом Фёдора Михайловича Достоевского.
На голове становится всё меньше,
А в голове не прибавляется ничуть,
Но иногда мне всё-таки мерещится,
Что я толковому чему-то научусь.
Кто хочет, тот всегда поймёт.
Я мой вопрос объезжу, как коня:
«Кто демон, - как сказал Бальмонт. –
И низостей моих и моего огня?»
 
НЕЛЕПЫЙ

Теперь я человек женатый
И для меня уж многое вошло в привычку.
Но – мать родная! – это ж надо:
Давным-давно я был влюблён впервые!
Сидели за одной мы партой,
Но неё взглянуть я лишний раз боялся…
И дёрнул чёрт про металлолом спросить у бати! –
Узнал: есть на задах Большого Вани – балка.
И надо же такому вот случиться,
Но очень уж хотелось: вдруг, при Вале,
Меня наша строгая учительница
За такую находку похвалит…
И я волнуясь встал, чтоб ляпнуть:
«За огородом Ивана Большого…» -
Взрыв хохота!!! Дружок: «Эх, лапоть! –
Я ничего не соображал, как после шока.
А рядом Валя, пунцовая, плакала:
«Дурак!» - шептала, от слёз слепая.
Словами трахнули, как палкою:
«Большой-то -- прозвище её папани!»

Меня преследовали нелепости:
Как будто клятву дав перещеголять,
Я был обязан куда-нибудь да вляпаться
Подобием дедуньки Щукаря.

Парнишкой, спрыгивая с саней
За гвоздь я зацепился голенищем
И по весенней жиже – а, чёрт с ней! –
Лишь только ты, мужик, не оглянися…

А раз уговорили дурочка:
Мишенью шапку – под ружейный грохот,
Мол, мы не дробью издалека;
По шапке жахнет – хрен! – не горохом.

На праздник полстакана самогона
Батянька с дядей вылили в меня
И пьяные куражились, смакуя
Как я по снегу ползал невменя…

Под копной меня на сенокосе,
Испугавшись, лошадь протащила волокушей…
И вновь я со своей темяшностью знакомился.
Ревущему в кустах  --  мне окрик бабий: «Вволю кушай!»

И случилось незадолго до отъезда:
Науськали меня на городского пацана;
Ну, а он ответную под дых отвесил;
Вот тогда узнал я какова цена
Моськина Тимошкина пижонства:
Упав, вопил, рвал и метал траву,
Под улюлюканье друзей безжалостных;
Не столь обидой, сколь стыдом себя травлю:
Не потому что надо мною хохотали,
Не потому что от обид заною,
Но – смех! --  красотки Любочки, в халатике.

А через десять лет она – чуть не женою…
Раз-зява, даю себя облапошить:
Репьями на мне налеплены:
Я вам обязан, нелепости,
Первой да и последней любовью.


СОДВЕЗДИЯ  РОДИНОК

ИНТИМНОЕ

Вконец измаявшись, --
Ведь не машина;
Я засыпаю мальчиком,
Проснусь – мужчиной.
 
Не сглазил нас бы загс.
Пока везёт. Мы – в феврале.
Застёгнут Новочебоксарск
На пуговицы фонарей.
 
Того гляди загнусь;
Уже дышу на ладан!
Впервые застегнусь:
Я – невидимка, ладно?

Впервые причешусь
Прикрыв залысины;
Смирён, как Иисус,
Хитёр, как лисонька.

Грушу иль не грущу,
Я жду твоих улыбок.
В потёмках накручу
Окурком – нимбик.

Как шарик Курикутного
Я был наполнен дымом,
Но бросил перекуривать
И занялся родимой.

Я кроме кулака
Другого стоматолога
Не знал бы: завлекла –
Зубами удержу! Надолго.

Сказала: «В институт иди».
Дай бог прожить нам год;
Растёт, как зубик мудрости
Трудом нажитый горб.

Прокляв свои пороки
Воздам судьбе хвалу.
Навечно без бородки
Куплю себе халву.

В кипении слюны
Уйдёшь ты, фыркнув;
На наждаке луны
Я изготовлю финку.

Есть дядя у меня,
Он оспою накернен;
Рассказ припомню я
Как делать харакири…

Никто не знает нонечи,
Что жду я Первомая
И как мне страшно ночью:
Боюсь – переломаюсь.

И сбросив к чёрту маячку, -
О, губ твоих малина! –
Я засыпаю мальчиком.
Проснусь – мужчиной.


х х х

Золотая, солнце моё,
Кто подарил тебе губ рубины?
Я целую и сердце поёт
Голубую песню любимой.

Твои губы – розы лепестки,
Как ветерок моё дыхание шевелит
И спаянные поцелуем так близки,
Что мы жужжим от наслажденья, как шмели.

И открывает глаз таинственный разрез
Зрачков неведомые планетки,
Не повторит их скульптора резец
Да слова вряд ли найдут поэты.

Твои ушки, словно грибы
В осенней траве причёски.
Я знаю: слова мои прозой грубы,
Знаешь, стихами заменить придётся.

Ты веришь и доказывать не велишь
И было б красивей без откровений лишних
Подарить, (как жаль, что я не ювелир!)
Пару ящериц – изумрудные клипсы.

Да, любовь придумана  для двоих:
Сплав души и плоти она.
Я белых птиц грудей твоих
Научусь кормить зёрнами родинок.

И ослеплённый твоей наготой
Я странствовать уйду по миру
И пускай мне не верит никто,
Что от любви я стал Гомером.


ПИСЬМО

Возвращайся скорее,  любимая!
Жить без тебя и глупо и противно;
Возвращайся, пожалуйста, выпиливай
Из меня иль чёрта или Буратино!

В быту я – совершеннейший тупак
И лишь в любви – почти что корифей!
А родинки – рассыпанный табак:
Напоминанье о моём грехе.

Судьбою предназначен  некто
Тебе, надеюсь, был не зря уж?
Была грязища – выйти некуда! –
И та взяла и вышла… замуж.

А счастья нашего творцы мы сами!
И пусть любовь не гаснет, как маяк!
Хочу, чтоб ты с закрытыми глазами,
Сквозь сон тянулась целовать меня.


х х х

Пойдём, Таюшка, по малинку –
Вернёмся с ягодой во всю корзинку:
Большая ягодка, а звать малышкой
Точней, мальчишкой,
Сынком-сынишкой.

В роддом  -- Таюшечку, не по малинку;
Какую небесам придумаю молитву,
Чтобы любимице не как положено.
Эх, боже-боженька,
Безбожно больно-то…

Тысячелетьями рожают в муках матери
Ради того, чтоб дети меньше маялись.


ДРАЗНИЛКИ

Не меньше ли слов ласковых, чем злых:
А если так – спасение в интимнейших неологизмах;
Большой мы вклад внесли  в любви язык;
Тогда понятно почему мы в страсти не закисли.

Конечно, истираются монеты слов,
Хотя по-прежнему их ценность неизменна;
Платить стесняемся такой монетой, словно
Мы в чём-то изменили, а почему так – неизвестно.

Без слов, конечно, можно целовать:
Когда слова, как стрелянные гильзы.
В любви нужны особые слова;
Озоном для неё любовные неологизмы:

О, маленькая Лю,
Губами моими лепимая,
Золотунчик, тебя лю-б-лю,
Зоровучка моя любимая!
О, дразнилище! О, зучистя!
О, сонуричек! Родничок,
Я зауми любви научился,
Наш жаргон  остальным – никчём.

Неистребима у людей на счастье жадность,
Словарь из «золок», «обнимучек» и т.д.
Рождён простою и естественною жаждой
Отцовства, материнства и детей.


х х х

Зачем оправдывать себя –
Нелепы оправданья.
Тебя обидой ослепя,
Себя я чувствую дрянью.
Хоть родом я из лопухов
И в чём-то еще ребёнок,
Но как мне кажется: любовь,
По сути, творческая работа.
И ты, о, моя государыня! –
Пожалуйста, меня встряхни,
Когда я так же бездарен,
Как эти мои стихи.


х х х

Прости меня, пожалуйста, любимая
За то, что я тебе помочь бессилен.
А что слова? Что несколько крупинок,
Пусть – золотых! – в горе песчинок?
За что тебе страданья наяву?
(Спаси её от боли, Боже!)
Я от кошмаров больше не реву;
Ты поцелуями разбудишь.
И утренняя, у выключателя,
Словно его ты ловишь,
Но бабочкою в отчаяньи
Свет затрепещет лампочки.

Пускай стихи растут, как подорожники
Вдоль нашенской дороги жизни.
Ты мне действительно всего дороже
И год спустя после женитьбы.


х х х

Соринка обиды в раковине глаза
Рождает жемчуг слезы…
Сколько раз зарекался, клялся –
Тянет дьявол меня за язык!
И лицо тускнеет, словно зеркальце;
Жгут ми губы родинок перчинки
И тоска, как от песен зэковских, –
Эх, характер ты мой, испорченный.
Я молчу, как грешный паломник;
Оправданий не нужен поздний визит
И обида в тебе букашкою пломбы
На замочке сердечка висит.

Я в юности умел слова калейдоскопить
И ложные букеты стекляшек слов дарить,
От дыма этих слов на сердце копоть;
Я молчаливым стал, угрюмым, как старик.

Как будто отключили электричество
И я в отчаяньи ищу свечу надежды;
Как трудно сохранить святое рыцарство
С широкостью по-достоевски и поднаторевши.

В клоаке сна я изменю тебе
И буду мучаться, как прокажённый,
Тем, что забыл, забыл табу,
А совесть, совесть, как изжога.
И очумело сдёрнув сна балахон,
Тебя озябшую укутаю в поцелуи
И в сотый раз пойму, что я плохой
И дам зарок, что стану лучше.


х х х

Я люблю тебя, Таюшка,
А любовь, говорят: одуванчик,
Болтают сие уставшие –
Не слушай их – одурачат.

На моём лице живут
Трепетные бабочки поцелуев.
Можно, я покрепче прижму
И тобой полюбуюсь?

Твоё сердце боится беды,
Но а я тебя – огорчаю.
Ты помнишь: репьём бороды
Стоял пред тобой качая?

Твоё лицо из пучины ночи
Всплывало лилией
И как рисунок его был отточен
Волшебностью линий.

Репей и лилия, это – я и ты,
И врут, что любовь – одуванчик.
Ты уговаривала: «Иди
Домой…» - шёпотом удивляющим.

Счастливый шёл ночною улицей,
Воображал, далёк от секса,
Что вот тогда Амур той паутинной удочкой
С крючочком паучка ловил моё ведь сердце.

Перепонки – паруса поэта
Музыкой несли притихшего,
Тогда уже, в то бабье лето,
На волнах своих паутинок.

И случилось осенью нарядной:
Первая, ночная и счастливейшая встреча.
Привели паутинки, как нить Ариадны
К твоим сединам, к любви, к противоречьям…



КРИСТАЛЛЫ

Есть в жизни каждого великие мгновения
В которых состоит предназначенье человека
И ты любуешься своим величьем духа, -
Так удивляют идеальностью кристаллы.

Но вот когда срывается с цепи собака ссоры,
Когда обиды адская машина завертелась
И жрёт огонь скандала хворост нервов,
И ящерка  стыда ломает хвост;
Нас, как баранов стадо – никто! – ничто! не остановит…

Вот так бездарностью своею подавляют
Гигантские громадины пустой породы
И всё-таки! – раскаянья слезами
Горят кристаллы в них…

Вернись ко мне, великое мгновенье:
Тогда любил я только камни и стихи;
И вот тогда на терриконе я нашёл кристаллы
Немного странной, но прекрасной формы.
И было счастье равносильно вдохновенью.
О, если б мог я выплеснуть словами
Нектар души по пестику карандаша!
Собрав шмелями глаз, вкусите ж мёд поэзии!
Пружинисто летел своей мечте навстречу
И чисто улыбнулся той парочке у камня,
Но ветер мне швырнул песком обрывок фразы:
Я понял, что геологи они и, главное, что – любят!
И за душу тоска холодная схватила
И слёзы страха выжала: мечта не сбудется.
Жизнь в юности так кажется короткой.
О, боже мой, как я хотел любить!
И стать геологом. И быть поэтом.

Любимую мою настолько жизнь измучила,
Что ей чужое горе кажется смешным:
Опровержение живое Достоевскому –
Не воскрешает нас страдание, а убивает.
Пожалуй правильно, что ей смешны:
Мои переживанья, хобби, мысли;
А если же она пытается понять, -
Бездарностью своей я обрываю паутинку;
Ведь обо мне у Горького: глуп, как двое.
О, серебро седин и золото души!
И пресловутая борьба противоречий
Иль проще: характерами не сошлись.
Нет, мы сошлись, но вовсе не для поединка,
А для любви, которая – одна!
И в наш рациональный век
Терять её чудовищно нелепо!
Когда я окружён шакалами сомнений
И крысой мечется в душе кошмар –
Свинцовая дистрофия неверия
Мне мутною слезой малюет сон:
Я в зыбке посинел орущий, как на дыбе:
Отец – в тюрьме, мать – на работе, бабушка – больна,
А рядом – Вы: близнец, сестрёнка, Муза,
Вы грязною подушкой вони – за-ду-ше-ны!!

И всё ж в душе любого человека,
В песчаных отмелях воспоминаний,
Всегда найдётся несколько кристаллов –
Мгновений, что ценою в жизнь.
И в них – спасенье человека. 

СТИХИ  РАЗНЫХ  ЛЕТ

СЛУЧАЙ  В  ОРСКЕ    
 
Мы в юности только философы,
А смысл бытия с зубами мудрости – не по зубам.
Однажды в Орске на детском волосике
Висела, возможно, моя судьба.

И я вот этими бездарнейшими строками,
Быть может, для себя не стал бы знаменит:
Какой-то дядька, на какой-то строке,
Меня стремился, куда-то заманить…

В нас много общего, хотя все – разные;
Не помним как смеёмся, но помним как ревём.
Во мне осталось ощущение чего-то грязного;
К тому ж, впервые, высекли ремнём.

 
СТРОЙБАТОВСКИЙ  СОН

Я не вынесу мир этот грубый:
Я сбегу, я умру ребёнком;
Я плача целую твои губы
Холодные и липкие, как клеёнка

Звёзды в окне – командирскими зенками…
О, будь благословенна эта ночь гадания:
Святая мама склонилась над зеркалом –
Вся любовь, боль, ожидание.

Пусть они обо мне долдонят
И страстишки мои мусолят:
Не удивляйся как на таких ладонях
Уместилось столько мозолей.

О, зачем ты плачешь, мама,
Я так сделал хорошего мало.

Помнишь: маленький, дошлый,
Как сейчас в письмах без марки,
Первый сын тепло ладошки
Папе дарил в холодной Игарке…

Я бы всех победил, да силёнок мало.
Ради бога прости, умоляю, мама.


ГИМН    КОМПАНИИ    ТГК—5
           (стихи на конкурс)

Компания, компания, компания моя!
Да здравствует компания – моя семья!

Пусть наши инженеры умнее будут всех,
Рабочие и службы пусть укрепят успех.

Потомки Прометея, мы дарим людям свет;
Нужней нашей компании на свете нет.

Мы люди разных наций, но мы одна семья, -
Единой генерации российская земля.

Несём мы людям радость, тепло и свет;
Надёжнее компании на свете нет.

И наши светоточки из космоса видны,
А это мы работаем для родной страны.

Энергию несём мы, тепло и свет;
Дружней нашей компании на свете нет.

Потрудимся на славу, во благо всех людей!
Друзья, нашей компании на свете нет родней!

Компания, компания любимая моя,
Да здравствует компания, моя семья!
2010г.

 
ПРИЗНАНИЕ   В   ЛЮБВИ   К   ЭЛЕКТРОЦЕХУ

Выгружаем вагон. Корпуса батарей:
Аккумуляторы: модные – из стекла.
Электроцех на выгрузках поднаторел.
От вагона до склада цепочка текла…
По цепочке, как ток – человеческий смех,
Голоса и улыбки женщин, мужчин.
На работе радоваться надо уметь
И поменьше играть на гармошке морщин.

Надо мною гордый, вольный орёл
Хохоча вопрошает: «Тащишь слезу?»
Нашу жизнь не поймёт он, свободы король,
Что понятнее люди, не сверху – внизу.
Я по нитке скольжу человеческих бус
И не лучше, не хуже других…
В этих людях я, может быть, разберусь;
Потому что мне они дороги.
Кажется мне – это души несут,
Осторожно к своей прижимая груди.
Человека душа по форме – сосуд,
Жаль, что души снаружи грубы.

Я не смог бы довольный сопеть, --
Прицепилась болезнь, из дорогих:
Если думать всем о себе,
Кто ж подумает о дорогих?
Вам болезнью моей не болеть.
Очень многого я не знаю,
Но я знаю; что только поэт
Душу вывернет наизнанку.
«Душ не трогай и головы нам не морочь!»
Я не трону руками, я понял совет:
Я дыханьем оставлю, как на окнах мороз,
Ненадёжно-красивый, таинственный след.


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Вот зима пришла, сыночек,
За тебя боюсь,
Хоть родился ты сильнущим.
Баюшки-баю!

На дворе, жаль, непогода;
Хочешь, я спою:
Что тебе уже полгода.
Баюшки-баю!

Мама сделала сыночку
Выкроечку брюк;
Только спи спокойно ночью.
Баюшки-баю!

Ты у нас теперь надолго:
Спи и не балуй!
Спит в углу малютка-ёлка.
Баюшки-баю!

х х х

Сосёт младенец молоко
И мать – любая! – как мадонна
Сидит свободно и легко,
С полуулыбкой молодою.

Не отвлекайте от груди:
Нет – молока – полезней.
Трудись, мой маленький, трудись!
Не делай зубками больнее.

Кормящая прекрасна мать.
Смотрите умные мужчины,--
Нас так не будут обнимать,
Но – это! – нам укоротит морщины.


РОДИНКИ

Я в твоей судьбе участник.
Есть поверие народное:
Только тот бывает счастлив.
Кто имеет много родинок.
Ими тебя не обидел Бог, --
Сколько зёрнышек золотых!
Подарила ты мне любовь,
А я не знаю чем заплатить.
Разве только, вот эти стихи?
Когда шепчешь мне слово «родненький»
Я, сражённый чудом таким, --
С чем сравню эту россыпь родинок?
Так сквозь яблоко просвечивают зёрна…
Как божественно, милая, спишь ты!
Нет, не станут они – это страшнее позора! –
Горькими, как головки спичек.

Если кончится всё уродливо, --
Ты вернёшься в кошмарном сне:
Соберёшь брезгливо родинки
И грязью брызнешь в лицо мне!


КРАСОТА

Ручей весенний и железный прут.
На нём из глины девичья фигурка:
Талант народный потрудился тут.

Как девушка? – о! – молодая Гурченко.

Иду назавтра радостной тропой, -
Душа поёт от изобилья.
Шепчу стишки свои, но – стой! –
Нет девушки – её пинком разбили!

Мешает красота кому-то грязно жить.
А прут железный – до сих пор! – дрожит…


х х х

Как женщина пусть отдаётся материал!
Работой наслаждайтесь, как любимой!
За стол садитесь, даже, матерясь,
Но чтоб потом – не отогнать дубиной!

Любить любимую и любящую вас,
Ведь это – гениальнейшее наслажденье!
Богоподобно ощущайте власть,
Для ближних ваших – не для денег!

Только любовь – взаимности гарант.
Любите слово, камень, краски!
Ожившие, они заговорят:
О вас, о нас и о прекрасном.
Несовершенство мира ощущать, как боль!
А метод исправленья – нестареющий – любовь!


ПО    МОТИВАМ    «ЧЕЛОВЕКА-АМФИБИИ»
               (из цикла «Стройбат»)

День меня, как корову выдоил…
Ночь спустилась звёзды скаля –
Теперь я знаю: я – человек-амфибия,
А Гутиэре – ты, Галя!
…………………………………….
Если я тебе больше не нужен,
То прошлое не мусоля,
Хочешь подарю тебе горсть жемчужин,
Моих жемчужин-мозолей?


СКРОМНОСТЬ

Поэту скромность не к лицу:
Суть скромности – отсутствие таланта.
К металлу – скромность – кузнецу?-
Она самоубийца, как тарантул!

От вашей скромности звереет, мля, поэт! –
Поскольку скромность – трусости изнанка;
Что оспой – не привитому – болеть;
Душа его обезображенная – в знаках.

Поэт от скромности не умирал.
Поэт, он может наглым показаться…
Моей же побасёнки такова мораль:
Поэт – орёл, а наши – пока – зайцы.

И не от скромности поэты умирают,
А от любви к вам, скромники-миряне!


х х х

Снова ветер и снег…
Ты не пришла во сне…


ПОДРАЖАНИЯ-ПЕРЕПЕВЫ

НА  МОТИВ    «БЕСАМЭ  МУЧА»

Бесами, бесами мучимый
Я к Тебе, господи, Боже мой,
Всё же приду.

Бесами, бесами мучимый
Я в это верю,
Хоть и шепчу, как в бреду.

Автора, Автора,
Автора, Автора,
Автора мира сего!
Автора, Автора,
Автора, Автора
Хочется видеть Его.


АФРОФУТБОЛЬНОЕ
 (на мотив Африка Симона)

Как на людоедов,
Зырите на нас.
Я, как угорелый
Пинаю ананас.

Был я футболистом,
А теперь – певец!
Песен не боитесь.
В джунглях вам «пипец».

Предок мой башкою
Белого играл!
Питался я лапшою,-
Теперь одна икра.


ИЗ    ЛЮБИМОЙ   ШАКИРЫ
 (припев из первого хита)

Мини-грёбарь, мини-грёбарь,
Ты смотри за бабой в оба:
У кого длиннее хер,
Тот,  понятно тело, сэр.


 ИЗ   РАННИХ  СТИХОВ
          (1965-1967)

х х х

Под покровом ночи лунной,
По траве росистой
Я гулял, как полоумный
Рядом с голосистой.


АВТОРУ  ОПУСА  «БАЛЛАДА—ЯБЛОНЯ»

Вознесенский!
                Возьмите у меня штаны и кошелёк,
но яблоню,
                пожалуйста,
                не троньте!
Хоть я от нежности в поэзии далёк
не вы-не-су
                штукарства
                на словесном фронте!
Пинайте вы себя!—
                зубами или вилами
Я
     память нервов вам
                смешаю…
                с хлорофиллами!


х х х

Волоку на себе воз спора,
Закутавшись в плешивый плащик…

…Весенней ночью
                слезами фосфора
Немое
            кладбище плачет…
ИЗ    СНОВ   О   ЛЮБВИ

Видите: две маленькие и злые слезинки
Но кронштейнах ресниц моих повесились?
Почему, скажите, Аннушки и Зиночки?
Ах, я вам смешон? Что ж, смейтесь, коли весело.

Ну, а я сквозь линзочки слезинок, сквозь
Сквозь солёные кристаллики отчаянья
Вижу небосвод невыносимо синий
И тебя со мною, Анна, у причала.
Мы стоим, а море, как ребёнок сонно
Пьёт парное молоко тумана.
Я кричу тебе сквозь чаек ссоры ора:
«Хорошо тебе со мною, Анна?»
Ветер с причёской твоей заигрывает…
Ты посмотрела, некрасивая вовсе:
«Да!» - ответила. Я от счастья – заика:
Целую губы, ласкаю волосы.

А ещё сквозь трупики слезинок
Вижу: в детстве, я присев на корточки
Греюсь я у печки утром зимним,
Радостно похрустывая  корочкой.

Вижу: летом, под зелёным листиком
Спряталась рубиновая ягодка,
А девчонка загорелым личиком
Тянется губами к ней, бедняга.


СЕНОКОС

Задам я вам вопрос:
Видели вы сенокос
В деревне в  летнюю пору?
А как обозы по утру,
Скрипя колёсами телег,
Навстречу утренней заре!..   
               
Звало нас солнце на восток,
Блестя росой у наших ног,
Туманом утренних долин,
Прохладой ветерка у спин.

Нас вёз обоз на сенокос:
В телегах уйма вил и кос,
Жердей, верёвок и граблей.
И всюду крик и смех людей…

Но вот и стан:
Здесь будет дан
Траве душистой бой
И люди увезут её с собой
Или пленят её в стога
С полян в сто га.


х х х

Я вспоминаю годы
Мной проведённые в тиши,
Людей и чудеса природы,
Всё что увидел я в глуши,
В глуши старинной деревушки
Стоящей где-то средь лесов
С кордоном верным на опушке,
Друзей любимых, пацанов.
Я вспоминаю сенокосы,
Ядрёность зимних дней
И наши детские вопросы…
О, как хотелось поскорей:
Узнать, понять и всё изведать!..


ПРОВОДЫ    ДРУГА

«Банкет» окончен, «отель» закрыт,
Волоку тебя в каньонах улиц;
Темнота, роса, за выступами крыш
В туче Луны  раскалённая пуля.
Я хохочу, доказываю что-то,
Но не выбраться из противоречий рва…
А жизнь встаёт неприступным дзотом
И выход твой: «Взорвать!»

Юность, грустью глаза не затуманишь!..
Я не был сентиментальностью лучист:
«Поменьше, Олег, половой романтики:
Поехал учиться – учись!»


MADE    IN    USA

За стеной машинный лязг и цекот,
Еле слышна команда «вира»…
Он лежит на свалке ремонтного цеха,
Как метеорит – осколок иного мира.

Моё настроение отличное.
Смотрю удивлённо в мусор:
Генератор, внизу таблички
Made in USA.

Кусок прошлой американской помощи,
Но сразу рук каменеют мускулы:
И на взорванных во Вьетнаме бомбищах
тоже Made in USA.

Бывший союзник превратился в врага
И память не жжёт бесстыжих медузой:
Им – море бы крови, из Пентагона «врачам»
Да и назвать его Made in USA.

Нас хочется скрутить в бараний рог;
Не развязать, а затянуть – до крови – узел:
Надеются выжечь они тавро
На теле России: Made in USA.
      
Я верю: сдохнут и «Слон» и «Осёл»,
Свяжут пролетарии капитализм в узел.
Знаю: будет тогда на всём
только мирное  Made in USA.


                ***

Я  славлю Родину свою,
Её громадье строек
И то, что был народ в бою
Её непобедимо стоек.


 
ВСТРЕЧА   1965  ГОДА

День был этот очень жаркий:
В полдень – выше тридцати.
От жары лишь только в парке
Можно было жизнь спасти.
Я с братаном двоюродным   
Был на руднике тогда:
Изучали мы породы,
Лазя с ним туда-сюда.
Собачонка, Джек чернявый,
С нами тоже тут была;
На любой обрыв корявый.
Без труда, вбежать могла.
Вдруг услышали мы лай,
Джек же попросту  не лает.
«Ну, скорее вылезай,
Может что-нибудь поймаем!»
Вылезаем, видим мы:
Два  стоят здоровых дяди,
У того, что впереди,
С рюкзаком, винтовка сзади.
Ну, конечно, шутки, вопросы
В адрес наш и Джекин тоже.
Мы пока ещё молокососы,
Но судить о людях можем.
Разговаривали они
Весело и просто:
«Образец вон там возьми,-
Ты повыше ростом.»
«В рюкзаке,- кричит он нам.-
Вон он у подножья,
Вы возьмите фляжки там,
Только, осторожно!»
Мы сходили за водой,
Фляжки полные отдали
И усевшись под скалой
Приказаний ждали.
Поработав полчаса
Он спустился вниз,
На весёлые глаза
Мы смотрели  в близь.
А над нами неба полог,
Словно нежный лазурит!
На камнях стоит геолог,
С нами говорит,
Говорит о минералах
И о сигаретах:
Что-то их совсем не стало.
«Как здесь жарко летом!»
Третий раз пришли
Мы на рудник Спорный
Складывали они в мешки
Образцы проворно
И кладя записки
С номером обнаженья,
Старший сказал, посвистывая:
«Появимся в этом селении
Года через три,
А пока материал
Обрабатывать, ум вострить.
Саша, образец отдал?»


ДЕРЕВЕНСКАЯ    ПОБАСКА
                сказка

При царе да при Горохе
Жить да быть пришлось Тимохе.
Старый дед, отца отец,
Лет уж сорок пас овец.
Жили плохо мы с отцом,
Потому что он глупцом
Очень ловко притворялся,
Надо мною измывался.
Чтобы жизнь свою спасти,
Я пошёл овец пасти.
Ставши молодцу под стать,
От овец решил сбежать.
Ночь была уж на дворе,
Я пошёл к большой горе.
Шёл да шёл, шёл да шёл,
До вершины всё ж дошёл.
Но ударившись о тучу лбом
Я заснул мертвецким сном.
А проснувшись на рассвете,
Разглядел места я эти.
Сего царства злая стража
Вдруг возникла из миража.
Повели меня к царю,
Тут я им и говорю:
«Отпустите меня, братцы,
Буду я домой смываться!»
Я и так им, я и сяк.
«Не уйдёшь от нас, босяк!
Ты, нахал, не разговаривай,
А к царю скорей проваливай!»
Царь Косырь на троне златом;
Царь, заметил, был горбатым,
Он спросил: откуда я?
Знатна ли родня моя?
А узнав, что я простец,
Он сказал: «Тебе конец!»
И понятно я, как пленник,
Кинулся к царю в колени.
Царь, подумавши немного,
Плюнул и отправил с богом.
И при этом мне накал
Да всем стражникам приказ:
«А за глупость, по сему,
Дать две тыщи пчёл ему:
Пусть пасёт их в наказанье!--
Таково моё желанье».

Так стал жить при дворе
В наспех сбитой конуре.
На другой же день дадан
Был мне в руки передан.
При неясном божьем свете
Стал считать их на рассвете.
Был приказ: все пчёлы в сборе,
Не то голодом уморят.
Так и жил под страхом смерти,
Хоть вы верьте, хоть не верьте.

Год пасу, а им всё мало.
Вдруг одна пчела пропала.
Я на поиски тотчас
Кинулся за нею враз.
Миновал я поле, лес,
Через гору перелез
И увидел вдалеке:
Кто-то бьётся на реке.
Добежал до нашей Волги.
Вижу: с ней грызутся волки.
Пчёлка при смерти хрипит,
Аж от страха всё дрожит!
Смело с ними бьётся, бьётся,--
Кровь ручьями в реку льётся.
Волки изодраны все в клочья.
Как пчеле смогу помочь я?—
Ни моста, ни перехода
И не видно лодок, брода.
Но я был большой мастак:
Дёрг за волосы! – и так
На том бреге очутился
Где пчела с волками билась.
Но прилетел я слишком поздно:
Пчелу спасти уж было невозможно!
Остались кости от волков,
От пчелы – 700 кусков.
Когда я этот ужас увидал,
Упал на брег и горько зарыдал.

Похоронив пчелу с волками вместе,
Конечно, вспомнил о царёвой мести
И осознав, что смерть грозит,
Я вспомнил место где канат лежит;
Решил бежать я от царя,
От чёрта злого Косыря.:
Взял тайно длинную верёвку,
Решив: эх, покажу сноровку!
Долго я себя не мучил:
Со скалы – прыжком! – на тучу,
Закрепил верёвку там,
Заскользил к родным местам…
Вот уж виден тёмный лес,
Но – верёвочке конец!
Я поднялся и обрезал,
Привязал и снова лезу…
Уже вижу я деревню,
Где живёт старик мой древний,
Вижу поле и лужок,
И над крышами дымок.
До земли – саженей двадцать:
Что же, некуда деваться!
Да и встрече сильно рад,
И пустил из рук канат:
Вот лечу, лечу к земле!—
Стало страшно, братцы, мне:
До земли совсем немного –
Стал просить пощады Бога!
Бог на помощь не пришёл:
Я по уши в грунт вошёл!
Вот так встретила меня
Долгожданная земля!

Не торчать же мне в ней век, --
Я ведь умный человек:
Побежал скорей домой,
Взял лопату я с собой,
До пупка я откопался –
Дёрг за волосы! – поднялся
И от радости хмельной
Я пошёл скорей домой.

Дома встретил меня дед.
Вот и всё!  И сказки – нет!


КУБАНО

Куба –
свободный остров!
Губы
шепчут: «Свобода!»
Рупор –
голос Кастро острый
губит
врагов народа.

Салюты!
Гремит Гавана.
Малютка –
страна кубано.
Вы – в окружении,
мы – поможем.
Врагов без сомнения
всех уничтожим.

Хоть остров одинок
и далеко СССР, --
не по зубам кусок
спесивый сэр!

Батиста –
тварь – уничтожен.
Министры –
сбежали тоже.
Осталось –
семь миллионов
голодных и безработных;
отсталость:
нет хлеба, нет пансионов,
нет фабрик добротных,
одна народная масса
с глубоким патриотизмом –
она прибавка для класса
строящего социализм.

Да здравствует Куба!


Я   --    КОМСОМОЛЕЦ

                1
               
Меня сегодня парня
С бородёнкой редкой
Принимают в армию
Комсомола страны советской.
Для меня сегодня праздник:
Люди кажутся добрее.
Вы не чувствовали это разве
Трепет и гордость вступления.
Зал огромный и светлый,
На стенах флаги республик,
В центре – голубь мира с веткой,
Слева – оркестр с медными трубами.
Всех вступающих
Посадили на первый ряд.
Я примостился с краю
Слушаю, что говорят.
Первым выступил с речью
Секретарь райкома.
Рассказал о подвигах вечных
Комсомола страны огромной.
И встают перед глазами
Первые комсомольцы,
Которые вместе с отцами
Рвали блокадные кольца,
Громили белую гвардию
Всех мастей и окрасок,
Сражаясь под знаменем партии
В рядах Армии Красной.
А после голодные и раздетые,
Рядом с чумой и холерой
Работали герои беззаветно,
С сердцами горячими и верой.
Строила молодёжь
Фабрики и дороги.
Лозунг: «Сибирь даёшь!»
Рвался через препятствий пороги
Мешавшие ему на пути;
Они кровавой контрой торчали,
Но девиз комсомола: не отступая идти
За такими, как славный Корчагин.


                2

Всем! Всем! Всем!
Явиться на собранье в семь.
(Далее – просвет голый.)
Будет приём в ряды комсомола.

На собрание идём за тем,
Чтобы комсорг не гавкал,
Чтоб не ставил тем
О дисциплине и постановлениях главка.
И сознательность презрев
Кое-как в половине восьмого
Собрался КПССа резерв
И Поповой предоставили слово.
И льётся приторная речь
В тоскливом шуршанье конспектов,
Невыносимо охота лечь
Спать, от этого партдиалекта.
Но спать не дадут:
Здесь все, как в аду.
Слышно в шуме невообразимом:
Говорят вещички порочные,
Перекося от удовольствия образины,
Болтают о кино, о любовных неудачах,
О книгах, драках и современных чачах;
Смакуют, дерутся, любятся, воют,
Хохочут, шаркают и слушают частично…
И снова надрывается Попова.
Секретарь – человек мягкосердечный,
Если бы был директор, тогда при нём
Галдёж уменьшился бы, конечно,
И другим бы был в комсомол приём.
Но этот в ряды комсомола приём
Под смех, болтовню и стон
Бесит меня до исступленья, при чём
В голове возбуждает вопросов сто.

Теперь перейдём к трудовой части;
Может здесь не выскользнет счастье?
Я буду говорить тоном резким:
Истерики, закройте хлеборезки!

Осень. Грязища невообразимая.
Приказ: всем удирать стройку
И мы, с кислыми образинами,
Потопали грязь меся стойко.
Кран ручищей ворочает
Бетонные плиты.
Вот она жизнь рабочая!
Ждём, дрожа от холода,
Приказа начальника.
Пришёл: «Ну-ка, молодость,
Что мёрзнешь от печали?
Таскай вон арматуру,
Грузи-ка её на тележку,
Но вы смотрите, с дуду,
Не надорвитесь – полегче!»
Мы, конечно, без восторга
Речь сию приняли.
Стройка стала местом торга:
Надрываться стану я ли? –
Мне подайте губки алые –
Я не ишак, чтоб вкалывать.
Режет глаза электросварка;
Рабочие суетятся внизу…
Комсомол постоял, похаркал;
Двое, глядишь, железку несут,
Остальные – болтают, стоя:
«Работа любит дурака!»
Мещанством ощетинилась стая:
«Постоим, посмотрим, как
Рабочие вкалывают.
Нам работать нельзя:
Мы ведь – детки малые,
Где нам силу взять?!»
На работавших глазки сощурив:
«Больше других вам надо, что ли?
Пойдём покурим, Шурик,
Дирек не дал в школе».

Эх, вы гады и сволочи,
Кодла, мещанская слизь,
Забыли как нашу страну волоком
Деды и отцы выволакивали в социализм?!
«Испугались мы тебя, поэтик, ой, как!»
Так, по-вашему, Кузнецка стройка
И стихотворение Маяковского
Ради патриотизма броского?
Хлеб наполовину с соломой
После работы ломом;
Туберкулёз, тифозная вошь –
Это что, по-вашему, ложь?
Не попадусь вам на слове я,
Не собьёт меня нахальный взгляд, -
Они не смотря на дикие условия
Всё же построили город-сад!

Смотрят на нас рабочие:
«Вот она наша «смена»:
Дрянь какая-то порочная,
Идолы вырубленные из полена;
Им ли мы передадим
Коммунизма эстафету?
Разбазарят в день один
Всё и страну эту!»   

Довольно пялиться на жизнь
Глазами неоновых ламп,
Если подлость увидел в близь –
Рви на куски, как вамп!
Друзья, прошу: не надо мумий,
Не надо стандартных улыбок,
Если ты действительно умный –
Так обрушивайся на гадость глыбой!
Не надо свои души
Замуровывать в свой мирок:
Без друзей беда оглушит
И согнёт в бараний рог.
Может, речь моя не поэтична,
Даже, наверное, низковата --
Да и на чёрта трель-то птичья? –
Я хотел выгрести, как экскаватор
Ковшом конспектных листов
Всю дрянь из ваших голов.

Я тороплю недели бег:
Скорей, скорей экзамены!
А после – на, простор тебе! –
Стихи пиши умно и пламенно.


МОЁ    МЕСТО    В    ЖИЗНИ

                Повесть

                1

Товарищ читатель,
                давайте знакомиться:
я – русский парень – Александр Тимошин.
Давайте разберёмся: гений иль комик,
иль жалкий представитель мошек.
Давайте поспорим,
                выволочем истину
за волосы из трясины фактов.
И заодно, заграничным мистерам
покажем советскую хватку.
Я – рабочий,
                мне всего восемнадцать,
Но жизнью своей я недоволен.
Однако, прежде чем над этим смеяться,
сюсюкать: «Ты, парень, не того ли?» -
я просто прошу вас, читатель,
осмыслить строчки автобиографии:
автору не всё равно кем вы его считаете,
даже если праправнуком графа.
Но прочь все,
                думающие
                нажраться как!
я плевать хочу на ваши мнения:
Мне в жизни не надо жирного куска,
Карьеры и сладостного мления.
Здесь – анализ моей жизни.
Здесь – ответ: где моё место.
Здесь каждая глава,
                как булыжник –
последнее оружие мести.
Я буду сегодня смеяться и орать,
проклятьями и остротами всё осыпая –
к чёрту диагнозы! – критики и доктора,
пушкой фактов расстреливайте, как сипая.
Даже разорванный на строчки-куски,
с черепом
                занесённым презренью в обитель,
даже тогда,
                я не пе-ре-ста-ну рвать ваши мозги
воплем:
              «Люди,
                любите меня,
                любите!»


                2

Бывает: с работы усталый прёшь,
Жизнь и та не мила,
Но вдруг представишь:
                колосится рожь,
жаворонки
                и ты – пугливая лань;
притихла, словно ждёшь обмана,
губки надутые сердятся…
Видишь: из грязного, нагрудного кармана
я вынимаю
                живое
                сердце!
На, возьми!
                Зачем оно мне?
Если хочешь – сбереги на память,
мне без него значительно удобней
рядом со всякими клопами.
Прошу тебя,
                пожалуйста возьми –
сразу перестану злиться и серчать.
Слышишь: череп трещит от мозговой возни?
Хочешь: утоплюсь в любовных речах?
Почему испугалась?
                Боишься меня потерять
или этого
                страшного подарка?
А знаешь: отправь меня ко всем матерям,
люди – лодки, а я – байдарка.
Море жизни злей чем Вахш;
меня захлёстывает волна событий:
убийцей быть или не быть ей?
Да,
      я непохожий,
                я  - не ваш.
Помнишь: вальс «Коровьи слёзы»
друг выжимал из гармошки,
а ты, под иконой, в кустах розы
скучала
               и вдруг я – Тимошин.
Лезу нагло
пьяным вечером:
остригся наголо –
терять нечего.
С ног валит
взгляд Валин.
Чёрное зёрнышко зрачка,
а вокруг него – синее колечко.
Что так смотришь, Валечка,
выйдем на крылечко?
Ты не пошла:
решила, наверное,
что я пошляк –
душонка неверная.
На бога надеясь,
пру по идее:
«Будет весьма не глупо,
если встретишь завтра
у клуба…
…ениального автора».

И вот, ночами, моя рука
на слабом девчоночьем плечике.
Кругом – грязища,
                в душе – ураган
и небо с тропинкой Млечной…
Как хочется ей, непонятной, сказать:
«Милая, послушай, милая:
ну, не грусти, подними глаза,
видишь – нас звездочка поманила?»

Сижу на крыльце,
ты – рядом,
на твоём лице
тихая радость.
У тебя теперь
есть кавалерик:
можно и потерпеть
до часа первого.
Ветер воет, доски скрипят,
словно на корабле мы.
И я ответил,  влюблённейший из ребят:
«Решаем социальные проблемы».
Дядя исчез.
                Рёв ветра мне – бунт
поднятый пиратами…
Но почему имя каравеллы: Медпункт –
обшарпанное, засиженное пернатыми?
Мрачен, как голодная горилла,
выслушал твоё: «Не говори так» -
это мы о дяде говорили…
«Хочешь, подарю кусочек фосфорита?»
Плотный и тёплый желвачок,
он в твоей ладошке маленькой.
Может, вспомнишь, будучи врачом,
время то, когда была ты Валькой…
Может, скажешь, грусть в улыбку спрятав:
«До чего же был хороший мальчик:
всё мечтал он навести порядок
в жизни
                да и прожить её иначе…»               

Но вот и конец.
                Кручу педали –
счастье увожу по пыльной дороге.
Что ждёт впереди: радость, беда ли?
Через какие ещё пронесусь пороги?
Здорово что она такая близкая:
хочешь – утопись в копне волос ее…
Фразишки шепчу замызганные:
запах, мол, невообразимо хороший.
(Знаете как пахнет сено
или тёплое парное молоко? –
так и волосы моей подруги серые,
так что: аж – по коже холодок!)
 
Стоим у берёзок пыльных:
нас разделяет вело…
Ветер волосы колышет
в глаза смотреть страшно:
себя мне стыдно, малышка,
что-то предчувствует Сашка…

«Приеду снова – будем целоваться!»
«Но тебя заберут в Армию!»


                3

Мне днём бывает тяжело…
Но ночью, во сне иду я
встречать любви эшелон
и тебя – милую и простую…
Но он со свистом и грохотом
проносится  --  ароматом цветов обдав!
Я бегу,
             я ору,
                но зловещим хохотом
отвечают колёса судьбы…
                И тогда
рухнув, вонючие шпалы грызу
и рельсы руками выдираю!
Небо,
          вонзите в меня грозу!
Бог,
       полюбуйся, выйдя из рая!
Смотрите: неба подошва,
с блестящими шляпками звёзд,
в упругую темень взвилась!
Стой!
           Нет, слишком дёшево,
чтоб меня, как окурок развёз
смерти безжалостный каблук!
Смерть,
              у тебя над живыми власть.
Дай сказать последнее слово:
ты насосалась крови всласть,
выбрось меня из своего улова, -
я землю буду грызть, как плуг,
в трудности врезываться мотопилой.
Смерть,
              убери слепой каблук,
забудь закон былой?

Смерть отпустила меня:
ведь она как-никак, а женщина…
Но по-прежнему твои глаза манят
сквозь сетку строк раскрежещенных.

 Кого-то убили, кто-то любит,
а я купаюсь в сизых мечтах.
Кому-то грустно,
                где-то люди
в необжитые едут места,
а я сижу и волосами мыслишек,
словно бородой оброс;
думаю: как часто, мы слишком
часто, настоящее меняем на отброс.

Ночью целую твои губы
влажные от росы
и звенят в душонке глупой
Струны, как тросы…
А проснувшись, глазами счастливыми
вижу: подушка
вымокла под слюнявыми ливня
и радость – потушена.

Такое может случиться с каждым.
Маяковский на это скажет:
«Маску несчастненького
                сбрось прочь,
нечего сопли
                раздувать гондолой –
сегодня
                лавину фактов ворочь               
хладнокровней героя Конан Дойла!»               
Но я из фактов завала
сегодня полузадушенный кричу,
зову деревенскую девочку Валю
мольбами поэтических причуд:
хочешь, завалю письмами и цветами;
мы будем любить
                и нам всё равно,
что бесится Китай,
                что война во Вьетнаме,
Я хочу услышать: «Милый! Родной!»
А хочешь, малышка, бороду отращу
осуждая американскую агрессию?
Если  трудно и холодно будет я попрошу:
«Иди, у печки сердца моего погрейся».
Да что я, собственно говоря, пристал,
как банный лист к известному месту,
что – кусок мяса – магический кристалл
или ты – моя невеста?

Сегодня глазом, будто лупой
перебирая мелочь прошлого,
я вижу: это – очередная глупость
без хорошего и пошлого.

Не понимают да и не хотят понять,               
как мне сейчас невыносимо тошно:
поскользнулся – и некому поднять;
лишний я – это уж точно.
Своим бессилием взбешен,
будущее – пугающей тайной;
смущенье оглохло
                и я, как беженец
у встречных прошу подаянья:
«Помогите мне,
                слышите, вы,
вы – у которых нет сомнений,
делать хорошее хочу живым,
потому как дороги мне они!
Но не хочу я маленьких побед,
копейке сбережённой радоваться,
не хочу быть лишним среди бед
и в вихре работы адовой.
Мумией иль с пузом-баком
позабыт и нелюбим никем,
не хочу прожить
                и сдохнуть, как собака
в комфортабельном, в своём мирке.
1967г.



ТЁМНОЕ

Слёзы скатились холодными шариками
оставив солёные полосы.
Утро.  Вытер ладонями жаркими
и тихо с кровати сполз.

Иду на работу.
                Холодно.
                Пыльно.
Фабрика – чудовищным крабом:
она изрыгает в груды обильно
руду грохочущим градом.
Раздавлен грохотом рвусь в галоп.
Столбы ЛЭП, как копья.
Цементное небо.
                Горизонт низколоб.
(Страница ужасов? Копия!)
Дробильная фабрика – железный спрут.
Как мясо – руды груды.
На аэродром самолёты-вампиры прут
рвать конусы-груди.

О, этот мир в сумасшедших глазах
как он чудовищно прост!
В них даже чирканье спички – гроза
в километровый рост.
Кран – огромный ржавый скелет
молится на икону неба.
(А где-то сейчас молодой студент
изучает причины нэпа.)
Кажется: неба могильная плита
меня спрессует в кровавый крестик.
(Где-то в сторону материка-плота
несётся акулистый крейсер.)
А я уже – слышите? – задыхаюсь
в этой грохочущей какофонии!
Я – песчинка брошенная в хаос
где всё вопит: «Вон его!»
Как страх корёжит и гонит
и от него некуда деться!
(А где-то сейчас в предсмертной агонии
бьётся негритянское детство!)
Везу, задыхаюсь, сомненьем изранен;
ветер пылью кидает.
(Где-то пьян от победы Израиль
и верстают «События в Китае».)
Врываюсь яростно в лабораторию
и едва заарканив страсти-страхи,
проверяю электроплитки  ладонью,
и как заклинание обычное – «здравствуй».
Плитки – вставные ржавые зубы
в пасти вытяжного шкафа.
(В Беловежской пуще бродят зубры
и небо там – синий кафель.)
Люминесцентные лампы – губы стен,
белые – в немом вопле.
(А где-то парень хорошие глупости
шепчет любимой во поле.)
Чёрной слезой сполз выключатель
на пластырь плохого плаката.
(А где-то сейчас изучают клетчатку
и в небе шарит локатор.)
Батареи парового отопления –
размозжённые позвоночники стен.
(Живут Евтушенко и Вознесенский где-то
не прячась от жизни в тень.)
Стоят зачехлённые аналитические весы
похожие на урны с прахом.
(А где-то в петле самоубийца висит;
шумит красавица Прага.)
Вокруг столпились в покорности рабской
столы, табуреты и стулья.
(А где-то, в какой-то стране арабской
безработный спину сутулит.)
Люба стоит, невестится:
мне она – на черта!
По рёбрам скелета лестницы
карабкаюсь на чердак…


             х х х

Я тебя потерял,
Дорогая моя,
И никто об этом не знал,
Лишь один только я.
Ты была далеко
И наверно поэтому
Я тебя позабыл легко
В конце этого лета.
Вот настала осень
С слякотью и ветром…
Вера, помнишь восемь
Дней дружбы светлой?
Вспомни тёмные ночи –
Их было так мало!
Мне был грустно очень
Когда рядом ты стояла.
Тёмная речка журчала…
Был тихо и печально…
Неужели ты не знала,
Что это и есть начало?
Начало дружбы
Светлой, чистой…
Неужели нужно
Быть артистом?
Быть артистом
И чувства разыгрывать?
Не хочу я чистое
Грязью подлости забрызгивать!
Я хотел, чтоб чувства
Непорочные и чистые
Не закрыли б тучи,
Чтобы – солнце лучистое
И  среди всего хорошего
Ты стояла, любимая,
И другая, непрошенная
Нашу любовь бы не сгубила.


О    ЧЛЕНСКИХ    ВЗНОСАХ

Товарищ комсомолец,
                Кончай канитель:
Членские взносы плати регулярно,
На сборы не хватает и трёх недель,
А ведь взносы – не сияние полярное:
Его попробуй, пойди собери-ка;
А у нас получается довольно дико:
Или – кровь из носа,
Или – плати взносы!
Наши копейки – не дяде в карман,
Они идут: на журнал, на газету,
Вполне возможно, и на любовный роман;
На фронт,
                На стройку,
                На пятилетку.
Так зачем же самим себе вредить:
Ведь это всё,
                Понимаете,
                Наше?!
Комсомольцы всегда и везде впереди
Шагают дисциплинированный маршем.
Так давайте разучимся забывать –
Мы на это не имеем права!
О любви, пожалуй, лучше б вам
Написал я. Но и это нужно, правда?


ДОЛОЙ    ЗАМКИ!

Красным четырёхугольником
Вымпел висит,
А рядом – голенький,
Грязненький быт.
Что вы там под замочками прячете?
С куканом ключей в коммунизм прёте?
Или у вас миллионы в ящике –
Так сейф заимейте: надёжней, вроде.
Вы обязаны трудом и бытом мчаться,
Время обогнав на четверть века!
Нет места среди вас мещанству –
Здесь каждый будь Человеком!
Хотите, буду писать о розах?
О всяких красивых цветочках?
Только договоримся, что в этом вопросе
Да и вообще, на дряни – точка!
Я темпераментней «Би-Би-Си»,
Потребуется: заново вызлю повторами.
Вопрос о замках синяком висит
Под глазом у каждого в лаборатории.


ГРАНИТ    ПОКОЛЕНИЙ

Рассеялся сражений дым
В прошлом легендой ставшим.
Я, как представитель молодых
Обращаюсь к поколенью старших.
Знаю: сплетня их обошла,
Старалась к мерзости всё свести,
Мол, не та молодёжь пошла,
Ни стыда, мол, ни совести.
Знаю скрыта причина где:
Ведь о нас по ширине брюк
Многие судят и по сей день,
А не по мозолям рук.
Нашей молодости не будет кражи,
Жизнь свою не думаем как спасти бы.
Я знаю: в будущем где чище и краше,
Потомки нам скажут спасибо!
Западного зверья ватага,
Захлёбываясь желчью мести,
Воет: «Если снова в атаку,
То вы не пойдёте вместе!»
Напрасно до белого каленья
Пропаганды блевотину месите, -
Ошибаетесь! -  наши поколенья
И в труде и в бою – вместе!


ГДЕ   ТЫ?

Может, сейчас ты звонко смеёшься?
Может, целует тебя хороший парень?
А я иду, от чужого смеха съёжившись,
Обгоняя счастливые пары.

А может, ты обиженная плачешь
И не знаешь, что есть на свете
Я, который придёт и накинет плащик
На продрогшие плечи;
 я – добрый и светлый.

Моя мольба из молей:
Приди та, что будешь моей!
Дай в глубь глаз спрятать тоску!
Разгладь злобу моих скул!

Невыносимо ночами душными
Не зная что ждёт впереди,
Целовать промокшую подушку…
Я молю тебя: приди! приди!


                х х х

О, девочки, я вас люблю,
Красивых и некрасивых частью;
Любую из вас, как верблюд
На горбу довезти к оазису счастья.
 
Но прошу покорнейше знать,
Что во рту будущих женщин
Мне нравится не стальная снасть,
А, мягко выражаясь, жемчуг.
РОМАНТИКИ

Ночные грохочут составы,
А в них наивные, как ромашки,
Всё лишнее дома оставив,
Счастливые спят романтики.
Я тоже романтикой грезил
И в снах хрустела галька:
Мы шли исследовать гейзер
Я и девчонка Галка.
А там, где дороги змеятся гюрзами:
Пьяны, веселы и беспечны
Парни в бешеном кузове
Орали мои песни.

Если дни, как похоронная процессия,
То приходит на выручку мечта:
Пустыня, палатка, сорок градусов Цельсия.
И меняют девочки места.
Ты к этой цели недолго шла,
Поэтому  и выбрала Мангышлак.
А там тебе сразу и официально:
«Нам требуются официантки.»
Что ты, мол, детка косишься:
Нам требуются кассирши.
О, милые грёзы детства – приснитесь!
Как охота в очищенном мире проснуться!
Несовместимость: атомный опреснитель
И индивидуальная проституция.
Больно! – душа без ответа мечется:
Ты сбежала, не выдержав – месяца!

А на той усталой станции
Самые смелые останутся:
Весёлые, в телогрейках потёртых
И самым вкусным был для который
Хлеб романтики – чёрный, пресный,
На зубах хрустевший песней:
«Задует как «афганец» - пыль в ушах!
А письма с пересадками
Летят на Мангышлак».
1968г.

ПЕРВЫЕ    СТИХИ

Ещё не раз пришлось мне плакать.
Моим тираном первым был Уляха.
А в доме ветрами продутом
Висел без хозяина репродуктор,
А надзор поручили сестре матери,
Чтоб ребятня не смогла сломать и,
Не приведи господь, тот дом поджечь.
И как-то в снежном блиндаже
Уляха предложил: «Эх, робя, свистанем динамик!
Мы тихо проберёмся за домами…»
Хоть о добре прочёл он мало книг,
Но – поровну на всех магнит.
Меня обманули: достались детальки
И догадалась тётка где я достал их,
А стыдно врать и мне одно осталось –
Признаться: «Верховодничал… Астафьев…»
Святая простота, лелеемая в школе,
С тобой расстаться мне пришлося вскоре.
С прогулки лыжной домой я возвращался,
Навстречу трое и Уляха – вот несчастье!-
Бежать напрасно.
                «Ха-ха, попался, падло!»
Он злой – вчера от матери попало.
«Эй, робя, рожею в сугроб Тимоху суньте-ка!-
И лыжей в бок: «Запомнишь, сучка!»
Как собаку дразнили палками.
Насытившись, уехали. Я встал заплаканный…
И странно: подменили день, пока ревел,
Как будто плюнули на акварель.
Через насмешки, с рожей красной
Я брёл домой придумывая казни
Моим врагам, одна другой страшнее…
И хоть от слёз меня чуть не стошнило,
Но что-то изнутри толкало: подтянись!
И этой силой был мой детский оптимизм.
Быть чистым лучше или быть хитрее?
Тогда я всё же не решил, хоть тресни.
Не знал, что Юрой назову Уляху
И как паршивый пёс хвостом я завиляю:
Хотя к смирению призывал и боженька,
Но мне хотелось пострелять из поджига…
Так вскоре кончилась моя болезнь,
А для себя я понял как волшебна лесть.
Однажды Уля шоблой собрав ребят
Сказал: «Вот вам старинных три рубля:
На дурочку купите семечки,
А если сцапают – молчки!»
И вот нам сыплет семечки старушка
И вновь у лампы близоруко с трёшкой.
А мы пустив из сеней холода –
Хода!
Узнала утром вся деревня
И нас допрашивал директор.
Я так и не сказал кто сунул трёшку.

И всё-таки, когда мы свистнули картошку
Уляха не поверил что не я их продал,
Но такова улях порода.
И всё же раз он поступил неправдо-
Подобно, невероятно архистранно:
Я песенку хайлал тогдашнюю эстрадную,
Слова похабные напялив на мотивчик,
Он заорал: «Заткнись!»- и я заглох, смутившись.
А может он впервые был влюблён?
Вот и накидывай шаблон!

Да, в детстве меня чаще обижали…
И по деревьям я не мог по-обезьяньи;
Не принимали в городки и волейбол;
И мне – ягу, если игра – в «любовь»
Но быть «шестёркой» я особенно не зарился…
Когда же тварь, Уляха, бил Назарова,
Так я один: слабак, трус и тупица,
Хоть словом, но пытался заступиться…
Из памяти извлёк я старый негатив
И увидал: я ненависти накопив,
Вечерний воздух с редкими дождинками,
Я огласил, как петушок, дразнилками:
«Уляха – кривая бляха!
Уляха – красная ряха!
Уляшка – злая ряшка!
У-ля-ха – ха-ха-ха!»
А он схватил мазилку для колёс:
«Ах, мать твою, в чибуркулёз!»-
Швырнул, оскалясь,
                и черенком –
Хоп! – мне в ребро. Я закрутился червяком.

Так неожиданно я стал чуток поэтом
И посему считаюсь, до сих пор, с приветом.

Меня до дома довела, заплаканного, тётя.
А мама подсчитывала гонорар мой – пятна дёгтя.

Сегодня же, хоть потом истеки,
но лучше тех не сочинить стихи.


БЕТОН    ОБОРОНЫ

Ползла магнитофонная лента транспортёра…
Бетонный завод сатанел, как рок-ансамбль.
Носились по завальному в поту, как танцоры;
Подбадривая, бригадир орал: «Асса!»

От адской карусели рвало завод бетоном.
А на погрузочной, где самосвалы загружали:
Хаосом отпечатков шин переплетённых,
Как папоротник рос. А РБУ выл, каторжанин.

Стройбатовцы работали талантливо:
Побольше бы оратаев, поменьше бы – ораторов
Формула службы на стене нацарапана:
«Не мечтай стать генералом – стань генералом».

Труд потом очищал авгиевы конюшни душ.
Судьбы замешенные в бетон – им не быть пустяками.
И сдёрнув респиратор друг рявкнет во весь дух:
«А без намордника сюда нас не пускают!»

От завода вьётся, исчезая, верёвки следов,
Как нить Ариадны – в лабиринт оборонных…
На стыке двух миров уже не лёд, но не ледок,
И по ту сторону есть племя оборотней.

Верёвками следов мы вяжем людоедов.
Не ученья «Днепр» - всего лишь непрерывка.

Сменили нас. Мы в кузове в столовую поедем.
Головушки – гудят! Но это – с непривычки…

И вот бригада наша за столом:
А он – плывёт, он – уплывает… лентой транспортёра.
Мне главное – супец бы удержать, об остальном –
Уж позаботится соседская – лопатою – пятёрка.

Я с голого лица снимаю… респиратор
Хирурга жестом; теперь бы ложкой порезвиться…
Но… на каком прекрасном языке беседуют ребята!
Конечно, здраво рассудить, чему тут поразиться?

Взаимные услуги, благодарности слова;
Но вот уже я открываю рот свой в изумленьи
И губы, словно я красавицу поцеловал:
Не знал что может улыбаться так красиво мой «земеля».

Я в чистом виде лицезрел людское братство!
Они безгрешны были и чисты, как дети –
Пусть полчаса, но и потом – не стадом же баранов?
Совместный труд да разве же – не добродетель?

И кто-то вылупит на это зенки, ворон,
Но у таких  - цинизм; морщины, как рессоры….
Что это было: тайная вечеря? стол переговоров?
Или спектакль? – где будущее – режиссёром.

О, это пиршество свободных, чистых душ!
Предать, хоть чем-нибудь таких вот можно разве?
И вечных слов любви витал над нами дух.
Мне не забыть редчайший сердца праздник.

Мне нищих духом жаль – вам неуютно, как нагим;
Так вслушайтесь в бетон, хотя б своей квартиры:
Вольётся вам в пустые души жизни гимн!
Имеющий вороночки ушей – услышит. Гарантирую.


ХОЗЯЕВА    И    ГОСТИ

Очень непросто воспеть простых людей
Для жизни значащих побольше, чем герои.
За тему эту не берётся лиходей –
Не по зубам и в золотых коронках.
И в качестве гостей хождение в народ наивны:
Хозяин, разумеется, покажет и подаст всё лучшее,
А то что на душе его, что нагноилось…
Гостям испортит аппетит при случае.
Не за смердящий я натурализм,
Но богатырскою спиною идеального героя
Не скрыть нам легион тех, кто надорвались
И цемент всех побед, а это – пот с кровью.
Не наблюдать, а постигать жизнь изнутри,
Но быть в ней не шпионом, а разведчиком.
И этой жизнью плоть и душу изнурив,
Пожалуй, можно и врагов её развенчивать.
У литератора должна быть не карьера или путь наверх:
Не в люди выбиться, а исповедаться о людях,
Тогда и голос человека наш ХХ век
Громами не заглушит всех своих салютов.
Нам рано говорить себе: угомонись!
Ведь надо людям показать во что им верить.
Прекрасно: истинна лишь вера в коммунизм,
Но надо доказать, что остальные – ересь.
А нашему искусству это по плечу
И я уверен: мы своего добьёмся.
Здоровьем, как Шукшин за правду заплачу,
Но только бы не истин прописных долбёжка.

А муз подёнщики устраивайтесь к нам на ТЭЦ.
Работы, к сожаленью, пыльной не пугайтесь:
С нашим величеством повкалывайте тет-а-тет!
…Градирни здесь – копыта моего Пегаса.
1970г.


   Подборка из 6-ти стихотворений
в альманахе «Дружба» (№2 за 1983г.)
моя первая публикация:

РУКИ    РАБОЧИХ
               
Прекрасны руки моих друзей.
И эти сильные мужские руки
встречаю на работе я рукопожатьем.

У этих рук нелёгкая судьба.
И надорвётся самый сильный трактор
от груза дел, что наворочали они.

А эти руки минных жён ласкают,
баюкают детей и в дружеском застолье
к губам подносят рюмку. Бывает – лишнюю.

Но рук своих стесняются друзья:
им возвращает чистоту наждачная бумага;
едва хватает куска нам мыла в месяц.

Мы презираем пьянь с протянутой рукой.
Завидуйте, что к нам – два раза в месяц –
на руки – цветные бабочки деньжищ!

Конечно, не помешало б их побольше…
Но рук не соблазнят сокровища чужих карманов.
плюём на тех кто вырастил из рук своих лишь кулаков плоды.

Обидно всё-таки: мы смертны, мы превратимся в прах…
Но руки наши неподвластны тленью,
пропитанные жизнью и бессмертные, как труд.
1970г.

НА  ГЕОСЪЁМКЕ

Впереди, как вечность, - зима:
Холодов и ветров злодеянья.
Ползут облака, словно земля
Натягивает одеяло.
Это – к снегу, а значит – к добру;
На окраине города шурф долблю –
Змею позёмки хочу убить.
Какая сладость мужчиной быть!
Врубаюсь яростно:
                («Нашли вы клад?») –
Искры брызжут из-под кайла!
В бессмертном танце я, как дикарь:
От этой пляски теплей декабрь.
О как под ломом крошились сланцы:
Со вкусным хрустом, как вафли, сладко!
Кто для души работает, тем жизнь не суета;
Без шурфа моего дом не шагнёт сюда.
«Эй ты, бездельник, не проходи нахален:
Душонку освежи лопаты опахалом!
Мы называем лом шутя карандашом:
Им города эскиз начать как хорошо!»
Ах, пошлый твой вопрос: «За сколько руб. и коп.?»
«У шурфа моего есть предок: он – окоп
И шею в нём сломал холёную фашизм.
Ты с виду человек, а всё-таки фальшив.
Я, может, ковырялся бы под дулом автомата:
Пофантазируй же, что были б за дома тут?»
Проклятья эта тварь шептала. Пошагала.
А ветер псом зализывал следы шакала.
Исчез уверенный, что главное – шустрить.
А мне – чтоб вымерли, как мамонты, пустыри.
Белые мухи летят по декабрю…
До тьмы я куб ещё надолблю.

Моё призванье – ты откуда?
О вдохновенье, - славься!
Ракетой выщелкнув окурок –
Врубаюсь в сланцы!

Белые мухи превратились в слонов
Тайной какою?
Я шёл домой, любуясь луной –
Золотой киркою!
1968г.

              х х х

Я очень верю: всё будет хорошо,
Ведь кто-то должен быть счастливым?!
Хочу, чтоб по душе, как в засуху прошёл
Твоей любви спасенья ливень.
Тобою воскрешён, перед тобой в долгу,
Ещё не до конца всё это сознавая,
Вознёс любовь, как радуги дугу
И белый свет заполнил синевою.
Я жизни смысл в любви своей нашёл.
А как тебя счастливой сделать не умею.
Ты научи – я верую в любовь и под ножом
Не отрекусь, но только будь моею.
1971г.


ТВОЯ  ОТКРЫТКА

Радостной улыбкой
Розовей, восток!
Утренний, умытый
Я несу восторг.
Я сегодня силён, как чёрт,
И, наверно, красив, как бог.
Все былые обиды – не в счёт.
Кто бы только подумать мог,
Что глаза твои больше не сердятся
И ты, именно ты,
Моё близорукое сердце
Вывела из темноты?
О богиня моей души! –
Посмотри: я у ног твоих!
Где-то в мире идут дожди,
Где-то солнце одно на двоих:
Почему ж для меня зима?
Если только придёт апрель,
Я, наверно, сойду с ума:
Будут слёзы мои – капель.
Я всё смогу перетерпеть:
Холод, жару, угрозы…
Хочешь подарю тебе
Фонарей золотую россыпь?
Я в себе пока не разобрался толком:
То, как чёрт, я весел, то, как бог, уныл.
Хочешь, заловлю пустым флагштоком
Сонную рыбину луны?
Но хотя тебя и вряд ли проведёшь…
Я письмо напишу, знаешь как? –
На серебряных строчках проводов:
«Жди,
            люблю,
                Сашка».
1968г.


МНОГО  ЛЕТ  СПУСТЯ

О детства фантастическая страна!
Мне душу охватил священный трепет.
Я блудным сыном вновь к тебе вернулся
И, шляпу сняв, перехожу границу.

О солнечная самая страна!
Здесь мы умели наслаждаться жизнью,
О смысле жизни и не ведая вопроса,
Что он в смирительной рубашке «се ля ви».

Губных гармоник и гармонии страна,
Почти что сказочное царство доброты,
Хотя швыряли в душу грязью мне,
Она не стала мёртвой, как окаменелость.

Прости нас, милая малыш-страна!
Мы бросили тебя, как эмигранты,
Мы над законами твоими хохотали
И вот теперь есть время и поплакать.
1970г.

БАБЬЕ   ЛЕТО

1.
Прекрасно помню я
как мы впервые встретились,
но это было, говоря точней,
не встреча – столкновение в дверях.
Я так опешил, изумлённый,
что даму пропустить забыл,
обдавши дымом незнакомку,
губами удивлённо чмокнув,
растерянный, я выскочил наружу
и в поисках за чтобы зацепиться,
плывущую увидел паутинку;
невидимая злая сила
унизить до земли её хотела
и с пылью площадной смешать.
И вдруг мне почему-то показалось,
что это взгляд мой превратился в паутинку,
который только что я бросил на тебя.

2.
А через год счастливыми глазами
Вновь созерцаю бабье лето.
Мне кажется, что эти паутинки –
таинственный небесный невод
и ловит им сердца влюблённых
Амур – король страны Любовь.
А может, просто бог расчёсывает
свою серебряную бороду?
Никто не знал, что год спустя
тебе вот эти подарю стихи
и станешь для меня ты смыслом жизни.
И я пойму, что есть на свете счастье
и что оно неотделимо от любви.
А ты, не обратившая вниманья
на то как мы в дверях столкнулись,-
ты, женщину почувствовав в себе,
Впервые пожалеешь годы,
что без меня прошли,
а значит, без любви.
Так будь благословенно бабье лето!
1971г.


БАБЬЕ  ЛЕТО-2

3.
Бесполезно, бабье лето,
мне с тобой не столковаться.
Бабье лето, я – болезненный;
паутинки, как стекловата.

Ходят слухи: этим летом
продавали паутинки
на базаре, без поэтов,
словно пряжу – за полтинник.
4.
Бабье лето, как балетно
серпантинами накрывали
твои нити, бабье лето.
Мы – влюблённые – на карнавале.

Бабье лето – безбилетный,
странный кукольный спектакль.
В твоих джунглях, бабье лето,
мы – влюблённые – заплутались…       
1971г.               
   
                х х х

Любимая, прости что тороплюсь,
мне кажется: любовь – приснилась.
Впервые я боюсь, что не добьюсь,
твою боязнь не в силах пересилить.

Твою боязнь я в силах пересилить
и всё-таки боюсь, что не добьюсь,
мне кажется: любовь – приснилась!
Любимая, прости: я – тороплюсь.


                х х х

Твоё лицо, как утренний цветок
из лепестков ладоней оживает
и удивляется, что ясно и свежо;
как будто это – середина мая.
А глаза твои – осторожные бабочки
с трепетными крылышками ресниц;
я боюсь их спугнуть, даже радостью,
что сорвётся слезою – каплей росы.
Но ты целуешь, словно пьёшь чаи
и опасаешься, что можно и обжечься.
И если счастья остановятся часы, --
одну тебя я сохраню до смерти!
А сам уйду, судьбу благодаря;
займу, рыдая, три рубля у папаньки
и галстуком на шее фонаря
повисну – обнищавший, пьяненький…


                х х х

Дни, как листья летят и летят…
Устаём мы осенью чаще.
на усталом гипсе твоего лица
губами вылеплю улыбку счастья.
И вернутся к тебе соловьи поцелуев;
от восторга глупея, не устану их слушать:
в этих сладостных звуках захлебнусь, потону я
на постельное дно, счастливый, уснувший…

Мне приснится далёкое деревенское детство;
где грачи на весенних грампластинках полей
песней радости воспевают день свой;
я завидую птицам и тоскую больней…

И приснится другое: душное, дымное,
будто обидевшись, ты к другому уходишь,
говоришь мне злое, как необходимое,
что стихи о любви – дурацкое хобби…
Обезумев, проснусь, балахон простыни
с омерзеньем сорву, ужас сотру
и устало скажу: «Родная, прости;
я стал от любви абсолютный трус».

Книгу судьбы не дано прочитать,
но я хочу, чтобы счастье сбылось,
чтоб не разъела душу твою пустота,
от которой – на створках ладоней – жемчужины слёз.


х х х

В тумане зелёные фонари…
Последний поцелуй подари…


В    КАБЕЛЬНОМ    ТУННЕЛЕ
 (первое, в интервью по радио)
   
Я раз в туннеле где кабели, как питоны…
Узрел на потолке рисунок на железобетоне.
Припал глазами к окаменевшему ручью:
вот это чудо! чудо! – про себя кричу.
Оно таилось до поры в опалубке-конверте,
чтоб мёртвый камень о живом заговорил, поверьте!

Я без любви был тоже безобразной грудой,
но плен любви всё изменяет круто.
Мы шли к любви раскованно и слепо.
Я – отражение тебя, любимая, твой слепок.
И не смываема любовь, как отпечаток на бетоне,
и словом матерным его не зачеркнёт подонок.

Придумана любовь природой очень мудро.
И отпечаток надо мной парит крылом Амура.

(Но если ты уйдёшь на поиски большого –
моя любовь останется, как след ожога.) 
ВЫБОР   ИМЕНИ

Ты станешь скоро матерью,
А я – отцом семейства.
Пей чаще сок томатненький,
Пой и побольше смейся.

Лишь только запорхают бабочки, -
На улицу с балкончика воззри:
Толпой – «демографические бомбочки»;
Демографов трясёт – весенний взрыв!
 
И станет, если говорить серьёзно,
Ребёнок – судеб наших вектором.
Мы сына назовём : Серёжей,
Но лучше, если – Виктором,
Поскольку мне в друзьях везло на Витек:
Моей идейности учитель – Виктор Ли:
Он, как корабль – не пресловутый винтик;
В работе комсомольской выше ватерли-
нии. Армейских вспоминать отрадно:
один стихов предложит сборник,
другой Виктор – из тех, строительных отрядов,
в столовке дополнительно покормит.
А этот в жизни был героем «Апельсинов из Марокко»:
Ему завидовал, но иногда жалел, что он грешней –
Краса и гордость! -- Виктор Саморуков;
А вот стихи к возлюбленной читал лишь мне.
Есть и другой: в покое бы оставил,
Но рифмоплёт – колхозник и хозяйчик:
Куда приткнуть тебя братишка В.Астафьев?
Нет, не писатель. Он – гармонист отчаянный.

Ушёл в бессмертие чилиец Виктор Хара.
На стадионе, на триумфе людоедов,
Он песню с кровью пополам фашистским харям
Швырял! И принял смерть достойную поэта.

А в памяти моей он рвётся птицей
Из волчьего капкана стадиона.
Прикладом – кисти дирижёра боли! – перебиты…
Я имя это не могу произносить спокойно!

Но главное для нас: не выбор имени,
Важней – кого, любимая, мы вырастим
И будет ли душа его во лживом гриме
Не только от супружеской зависит верности.

Путь от пелёнок и от полёта
Своими душами должны мы выстелить.
Не страшно: сколько слёз, потов прольётся,
Страшнее, если он придёт к подлейшим истинам.

Веточку привьём мы к родовому древу!
Будет солнышко своё на земле многоликой!

А всё-таки, как назовём мы девочку:
Оксаной, Оленькой или Галинкой?!


ДРУЖБА    НАРОДОВ
             поэма

Я вспоминал тобой забытый случай:
Рукой сестры букет ты подарила,
Из полевых цветов, из самых лучших.
Я принял дар нежданный, сбитым с панталыку.
Так я вдохнул впервые аромат влюблённости:
Я целовал цветы, душили счастья слёзы;
Вспорхнула мысль счастливая в лобёночек:
Влюбилась ты, красавица, в меня – да-да! – серьёзно!
Благодарю тебя за прошлый жест влюблённый!
Что ж, потерять его в твоей судьбе не мудрено:
Была любовь, был муж и есть ребёнок;
Сочувствие родни и кандидаты от которых муторно.
Я тоже кандидат, но более друг детства
И знаю: мне тебя мой друг не воскресить;
Мне от своей любви неразделённой никуда не деться:
Получим заработанное: жизнь – кассир.
Пора, пожалуй, сделать правильные выводы:
Кто сгорел, того не подожжёшь – нет не для нас.
Объятьями тебе другой тоски занозу выдавит;
До этого, пускай надежда будет, как аванс.
Наши  губы и души не созрели для любви.
А у господа бога, мой друг, деньков до чёрта,
Поэтому смешно, отчаявшись, глупить.
Спасибо за уверенность, что я найду девчонку.

Когда смотрю на репродукцию  Крамского:
Просвечивают в «Неизвестной» черты её лица,
Но голову не спрятать от камней мирского
И потому смиренье с уцелевшей головой я отрицаю.
И есть идея выше, чем любовь двоих:
То к ближнему любовь и дружба наций.
Но о последствиях тех встреч двусмысленных договорив,
Придётся начинать с элементарнейших понятий.
Меня пронзает эта тема болью
И мучает сомнение: а стоит ли касаться?
Но я движим не ненавистью, а любовью
И если громко говорить: во мне жив дух гражданства.
И было бы, по-моему, преступно-подло
Скрывать всё это ширмой: «нетипично».
А польза будет – не было бы поздно,
Поскольку дружба наций всех – не утопична.
И как молчать, когда в любовь двоих,
В источник счастья, человечества родник –
Свиное рыло национализма. Я творить
Отказываюсь, коль это ради рубликов одних.
Случайно я узнал, что муж был инородцем,
Зато: «высокай, белай, красавец-мушшина!
Да ты, как русскай!» - ему, а наорётся
На земляков: «Не слушай дуру!» - смущённо.

Глазами пожирая: не виделись давненько.
Но померещилось: друг-ангел – чёртом:
Он мне пощёчиной перелистнёт гримасу удивленья:
«Тебе не кажутся вон те людьми второго сорта?»

Как в детстве вызывало омерзенье
Несправедливость дикого деленья.
«По роже захотел, заступничек?» В землю
Глаза упёр я. Орать бы да на всю деревню.

Как за несхожесть лиц преступно ненавидеть!
Я понимая положения такого вредность –
Смолчал. И мне сантехник -  в подвале ставим вентиль:
«Ты не еврей случайно? Нет? Не перевариваю евреев!»

В чужих руках кусок всегда ведь толще,
А в крысиной грызне самолюбий – не до угрызений;
Есть голоса, не притворюсь  глухим святошей:
«Живут, как короли, со сталинства, грузины!»

Обида есть которую я вспоминаю с болью:
«Фамилия? Родители?»  -- великолепный
Игрок заценил как плохо я футболю –
Влепил пощёчину и в пах коленкой!–
Чужой дохляк и батя не начальник.
А через пару лет я на суде, он – в загородке;
Фамилию запомнил: Скалозуб; национальность
Не при чём, когда берут за глотку.

Мы только после школы поняли друг друга;
Потом в Магнитогорске поступали в горный;
Простая суждена была ему дорога,
А я плутал: я был рождённый гордым.
Уж были позади дороги, канители;
Едва успели в комнату вселиться,
Услышали вопрос: «Нет ли у вас гантелей?»
Мы видим в парне том не меряна силишка:
«Тебе – зачем?» -- «Чтоб быть нормально развитым!» -
В ответ ему собрание ухмылок жиденьких.
Когда обнюхались, подтрунивать я стал: «Да разве ты,
В натуре, не прототип героев положительных?»
Острогой остроты центр самолюбия нашёл;
Зверел нормально развитый фатально.
Друг – срезал, фраера пугнув ножом.
Рискнуть средь русских зачем татарину?
Не объяснить тот жест не Библией и не Кораном,
А просто юноша мужая вырастал в мужчину.
Кликуху в школе прицепил он мне: Корявый.
А я упорство уважал его: исчеркан лоб морщинами.
Во многом я тогда был зелень и салага;
И страх был для меня ужаснее, чем кнут,
Но видел я пример как защищают слабого
И верил в мой черёд на ближнего рискнуть.

Армейских лет ничего важнее;
И вновь сомнительно, что скрестятся дороги,
Но буду до конца я удивляться уваженью
Какое мне оказывали други.
Стройбатовцам, на перекуре, в припадке дружелюбья
Я трепеща прочёл своей бригаде стих.
«Дай! Дай почитать!»-- пристал сеньор Желудок;
Не дал, тогда: он черепом пустым в лицо мне – тык!
Злопамятным, по-моему, быть очень аморально;
Хоть бережём мы ближних архибеково,
Но будет случай: я помогу, братан Маратик,
Забывши дерзости придурка Абдибекова.
И чтоб не оставлять ту клятву голословной;
«Безумству храбрых…» - как там у Горького про Сокола? –
Припёрся Кент к нам во поле на геосъёмку:
Бухой; шрам на шеке, словно сопля присохла…
А мне до фени конкуренция ходячих туалетов:
В них души есть, но в форме унитазов;
Нашёл блатнейшего он из понтовых дуэлянтов,
Который тоже, как аппендикс совесть уничтожил;
Его, шакала, обзывали фраера Сайгаком…
(А в будке нашей не ступали сапоги тов. Капитана:
Для тех кто знает рознь между строителем военным и солдатом.)
Сайгак – в пузырь! Я на башке его повис капканом!
Ещё и потому я за Марата заступился,
Что жлоб в залупе харкнул: «Глохни, чурка!».
Суть выбора не в том: кто ближний – умник или тупица;
Где национализм, там приключенья Шурика.
Не знаю сколько в честь меня кукушка куковала,
Пока Сайгак рычал и буквой «г» корячился,
Но пырхать перестал – я отпустил – вдруг – хац! – кувалдою –
Смагнить не успел я – долго остывал, горяченький…

Расистов русских обличать мне тошно:
Плевать им на судьбу Анжелы Дэвис;
Им – слухи: сигары гасят обезьяны-негритосы
На гордых лбах российских девиц.
Что для нормального бесчеловечней самосуда Линча?
У нас: дуплетов буркалы из-под кепчонки
Не раз расстреливали человеческую личность,
Свирепо ненавидя непохожего: «Хиляй, копчёный!»
Чувства расового превосходства нет во мне:
Я наше равноправие не подвергал сомнениям.
(Хоть наяву не очень получалось – так во сне:
Казахские я песни пел с Олжасом Сулейменовым.)

Другой мордоворот, не повалить его кувалдой,
В казарму взвода пьяный ворвался:
«Все по местам!» - заблажил командой. –
«Трояк верните! Не потерплю, подлюги, воровства!
Три рваных – среди вас, паскуды, черномазых!»
Тут гневом праведным бесить быка не стоит,
Но допингом ему страх слабосильной массы:
Не тормозни его сейчас – мы в роковой истории –
Как заземлить? Не ведают дебилы что творят,
Лишь попади под хвост презрения вожжа им!
«Плюнь! Коль нужен позарез – я дам тебе трояк!»
Сказал он, к койке подходя: «Не надо. А тебя я уважаю».
И бывший зэк, всё ж, оценил уменье разрядить;
А оказалось – три рубля взял друга из бушлата.
(Знакомство помню наше: «Принеси воды» - гожусь в ряды?
«шестёрок»? И как щенка топил  меня в пошлятине…)

В ресторанном раю обмывая дембель,
Я поймав тоску в глазах его узких,
Продирался в души его тайные дебри:
«Я женщину люблю. А предки против: нужен русский».
Да: стадо может научить и по-коровьи…
Великими ты именами обрывай придурков:
А Пушкин, Лермонтов не были чистой крови,
Но чище русских этих можно ли придумать?!
Возможно, наши внуки спросят: кто же был семитом;
Заумной будет им проблема межнациональных браков;
Людьми, я верю, будут из одной семьи той,
Где женщина – сестрой, мужчина – братом.
Решать и мне пришлось проблему эту
В счастливейшие, золотые дни любви.
Бывают в жизни каждого ужасные моменты
После которых говорят обычно: се ля ви.
В сладчайшие для каждого мгновенья вдохновенья
Из переполненной души лишь черпал анекдоты:
Внимала некоторым ты не вполне обыкновенно,
Я это замечал, однако, не задумывался: кто ты?
В чём суть тирады состояла я не помню,
Но помню – завершил её вопросом: «Мы ведь, россияне?» --
«А я – нерусская!» -- ответом был я пойман;
Нелепей – некуда; расстаться хотя б друзьями;
В глупейшей форме я шлёпал оправданья:
«Мы русские.  Законно требовать и уваженья:
Мы выволокли всех из ямы…» -- и так далее…
Я оскорбил тебя, а это логики любой важнее;
За глупость мне пощечину ты не влепила:
В перчатке шрамов после швов кисть показала,
Мол, добивай, но я – поцеловал. Любимая –
Навзрыд, наверно вспомнив клинику в Казани;
Другие – от других – нахлынули обиды;
Иль ты во мне жестоко, неожиданно ошиблась.
Себя я проклинал. Я чувствовал, что – быдло;
В твоих глазах – я заурядный шибздик.
Но мысль была: как жить с моими стариками? –
С национализмом их тупым до идиотства;
С больными легче жить, чем с дураками:
Под их помоями смириться, что ль, придётся?
И правильно, что до сих пор меня ты не простила,
Но жаль: воспоминание твоё неверно и примерно –
Я повторяю – в том удивлении  нет ничего постыдного;
Ты вспомни как прекрасны поцелуи примиренья.

Естественно, что для меня мои стихи бесценны:
И без поэзии, уверен, я давно б загнулся!
Пускай не суждено мне проповедовать со сцены,
Но только б доказать, что было то не гнусно!
Без поползновений на суперстатус гения,
Стихи мои олицетворяют пусть:
Народов дружбы вечное горение
И сына нашего – тебя, меня, наш путь.

И вот минуло много-много лет…
Как будто нас – в мир параллельный
Забросили без помощи ракет
Родною дуростью нелепой.
Но это – разговор отдельный
И с подготовкой дельной…
1974г.


МОНОЛОГ    БЕЗЛОШАДНОГО

Я линзою окна частенько изучаю
На пятаке парковки владельца «Москвича».
Проблемка: человек с машиною меня чрезвычайно
Интересует, великий грех её не замечать.

Его автомобиль не средство передвиженья:
Пусть временный, зато роскошный пьедестал себе.
Я на права водителя и прочие священные
Не посягаю, другое провоцирует шипеть.

Как он стоит! – о! – это надо видеть!
Как буква «Ф» - букв фараон, форсист,
Пошляк эпохи НТР, блестящий винтик;
В открытках окон размножен, как артист.

Наполеон! – он лицезрел нас в стоптанных тапулях!
Стирает с кузова росу нежнее слёз ребёнка;
Поглаживает, как любовницу. Смертельных слов откатывая пули,
Я критикую (про себя) – приятнейшая работёнка.

Загнило яблоко раздора техреволюции!
Вон копошатся: черти, человеки, червяки.
Не соблазнишь их подобрать с шоссе валютой,
Хоть на коленях стой: им пешие – все! – чуваки.

Пусть заработано авто в местах крайне тяжёлых:
На Крайнем Севере, а всё-таки, я крайне недоволен,
Когда жена его рукой в кастете золота
Захлопнет дверцу – в нос шибает вонью!


ДВА    БРАТА

Два брата – разные – как день и ночь.
Один – начальник, а другой – рабочий.
Начальник в жизни очень уж разборчив,
У брата к этому подход иной.
      
 --Давай учись и в партию вступай,
И будешь жить как я – преуспевая:
Жись будет полная, как кружечка пивная;
Быть работягой – это же, труба.

--Но без трубы какая ж тяга, брат?
Ты без меня замёрзнешь тараканом!
Вы на печи лежите дураками:
Вас научили не давать, а драть.

--Построю дачу, «Жопарожца» укуплю,
А ты считай-подсчитывай копейки.
Учиться надо – выгодно! – кумекай!
И корки партбилета – плюс!

--Вас много «кумунистов» развелось:
Без чистки расплодилось сволоты!
Продали Ленина и всех святых,
А работягам напихали в рот волос!

--А ты, брательник, всё-таки дурак:
На свете быть легко давалкой.
--Хлебай дерьмо! – о нас не вякай!
--Уж как-нибудь, да много вас, -- дерьма!


МЕСТНАЯ    ЗВЕЗДА

Погиб игрок: звезда хоккейной
Команды, местной, городской.
Смерть после травмы. Что характерно,
Его игры девиз: «Рискуй!»
Он бил в ворота – шайба на резинке? –
Удар кумира динамик-стадион
Усиливал стократно. Рот разинув
Я не орал восторженный, как идиот.
Я не поклонник игр, но вот его запомнил:
Работа мастера – любого! – хороша.
Мой постоянный друг – сапожник
И люди прочие мне кореша.
Я знаком восклицательным не бесновался,
Но я своих кумиров не предал;
Чужою клюшкой загребать легко: «Бей, Вася!!!»
Ищи-свищи поклонников вдова…
Не соберут полсотни местные поэты,
Но торт успеха, всё ж, и я лизнул,
А комплименты над могилой бесполезны
За честную игру – не за грызню.
Кто больше может, тот всегда мешает:
Хребты ломать, что ль, - силовой приём?
На смерть твою чихал мещанин;
Как на буфет мы на кумиров прём!
С российского он подоконника скатился –
От смерти не ушёл… По кличке – Колобок…
Но ходят на хоккей не только пьянь, скотинки…
Да здравствует болельщиков любовь!
Хоккейной шайбой он поставил точку.
Цвет – чёрный, траурный, - чёрт бы его побрал!..
И бьются в кровь головками цветочки –
Там, на могиле, где мой собрат.


МОЯ  БОРЬБА  ЗА  МИР

Трепещет мой сынок во сне,
Проснулся: «Папа, мне война приснилась!»
Отцу любому ясного ясней:
Он головою отвечает за сынишек.
«Они бомбили школу! Мы
От взрывов прятались, нам было страшно!»

Чтоб кровью сыновей когтей не мыл
Империализм-стервятник
Не только здесь, под крышею своей,-
Под голубою крышей мира –
Спасая Землю – спасаем сыновей!-
Кто тяжким молотом, кто нежной лирой.
Подрезать ему крылья на земле.
Чтоб чёрной тенью он не ободрал планету.
О мире думайте, как о своей семье,-
Боитесь люди! – в бездействии спасенья нету.


БРАТСТВО

«Уж больно много братьев развелось!
Не меньше у Союза и сестрёнок!»
Я слышу это и охватывает злость:
Я этих взглядов не сторонник.

Свирепствует по миру нищета.
У нас от голода не умирают.
И наша помощь миру - не тщета
И не чета щедрот американцев.

В России нищие перевелись.
Мы делимся ведь не куском последним.
Богат Союз и мощен и велик!
Хороших ждём от доброты последствий.

Мы вам поможем, сестрёнка и браток!
Мир злом не удивишь, а удивляют добротой.


ПЬЯНЕНЬКИЕ

Как всё же мерзок пьяный человек!
Я пьяных добрых редко вижу:
Типичный пьяница – разбойник-соловей,
На нём наклейка: «В рожу – врежу!»

Меня не испугал бы наш сухой закон
И без бутылки, думаю, мы – братья.
С обратным, правда, я более знаком…
Не верю в благородство я пирата.

Пьянеть мы будем только от любви
В 2000-ном году каком-то…
Я сам пьянел от водочки – увы!-
Но трезвым я завидую потомкам.


В  ЗДОРОВОМ  ТЕЛЕ  -  ЗДОРОВЬЯ ДУХ

Как поражает к спорту интерес;
Реклама бесподобная здоровья.
Где же пределы человеческих телес?
А как душа? Как зрителя – в сторонку?

Но мало здоровеет от рекордов кто.
А государству надобна рабсила
И вовсе не для сдачи норм ГТО.
Поэты о духовности ропщите!

Пока ещё опасен умный человек.
Но хлебом зрелищ душу не насытить.
Мой мозг сосёт отчаянья червяк:
Над сутью человечества – насилье!

Жаль, к мысли всё ещё спортивный интерес.
А человека суть – не тело – интеллект.


ПОЭТ

О судьбах мира и Отечества поэт
По долгу службы философствовать обязан.
Но как Самсон он путами обвязан,
Его же строчки – для него же плеть.

Идеи-девы в сухоручье стариков
Вдруг превращаются в противоположность.
Метаморфоз чудовищная ложность
Ведёт к неверию и каре роковой.

Поэт воспитывается на красоте,
Он знает: асимметрия – смертельна,
Между словами –  делом, головой и телом;
Его симметрию проверят на кресте.

За мысль поэта ценят и за смелость;
Смешно реабилитировать посмертно.

 
ТУПОВАТЫЙ   ЮМОРОК

Маловато юмористов на Руси:
Всё серьёзные до ужаса писаки!
«Не сметь высмеивать, не то посадят!»
Давно от смеха я не мочил трусы.

Дубровинские вещи не достать;
Кино и теле ставить не хотели?-
Серьёзные мешали: эти, те ли…
Серьёзных много на Руси,- тоска!

Народ умеет посмеяться от души;
Начальство наше чересчур серьёзно…
Нам нужен и Владимир и Серёжа.
Почаще следует менять трусы.

Боюсь: наследники над нами похохочут!
Трусливые трусы провентилирует пусть кочет!




ИДЕАЛЬНЫЙ  ЧЕЛОВЕК

Нам требуется идеальный человек,
Продукт советского развитья:
Чтоб Запад сдох от зависти, завистлив
И для рыбалки нам наплодил червей.

Как золотая рыбка, человече-эталон:
В нём всё по госту, без изъянов.
Из нас сегодняшних, из обезьянов.
Создать стандартный экземплярчик тяжело.

Но надо пробовать: получится авось…
А не получится – невелика потеря!
Над идеальной личностью как гении потели!-
Неподходящий матерьялец мы – навоз.

Умеют юмористы пряники лепить,-
На это я не потеряю аппетит… 


ИСТОРИКИ

Историю пером и топором
Писали предки, мы теперь читаем…
Пусть недоступны нам архивов тайны,
Но пишут пальцы только впятером.

Нам указующий ствол пистолета – перст?
«Мизинцем, стерва, ноздри ковыряешь?
В начальстве не ходили на Руси варяги!
Шукшинских  не транслировать пьес!»

А уж Распутин Гр. – антисоветский миф;
Антисемитом пахнет у черты последней!
И не Пикуль истории наследник,
А мелкобуржуазность ищущие – мы!»

Кто эти «мы» ведущие подкоп
И возводящие на «Современника» поклёп?


МОНОЛОГ  СОВЕТСКОГО  ИСТОРИКА

Распутин Гришка – вот так чёрт святой!
Бледнеют: Дон-Жуан, Великий Инквизитор;
Все шарлатаны века – вшивотой!
Россия-матушка, тебе лечиться надо!

Лечил царицу коновал и конокрад.
Лечил по-русски: этим самым… хреном!
И высших не искал «папашиных» наград.
Не только клоуны выходят на арену…

Мужик с царицей – это ей-ей-ей!-
Таких чудес Россия не видала!
Знамение конца! А кошельки с землёй?
Из спермы хороши Распутина медали…

«Монетный двор»  и вор чеканил - будь здоров!
На заднице России Гришкино тавро.


БЕЗРАБОТНЫЙ    ЖАН    МАРЭ

Мне жаль его: он так прекрасно пел.
Хоть я в вокале маловато смыслю,
Но жаль мне, жаль, что он смирился!
И непризнанья гнев перетерпел…

Женился. Народил трёх сыновей.
Учился пожилым. Был коммунистом
И настоящим. Профработа – смыслом.
Везде во всём он начинал с нулей.

И пел, конечно, и на смотрах пел,
Но выше клубной он не поднимался,
А чтоб парить – нужна не малость.
И добровольный он отказ перетерпел.

Когда я вижу на экране телеви-
Зора юнцов слюнявых и нахальных:
Шестёрок кодлы, чей пахан – Захаров, -
Не говорю я злобно: се ля ви…

Мне просто жаль искусство наших дней:
Вас жаль, себя – мы много потеряли…
На Жанчика Марэ шёл тот же матерьялец:
Наш Жан Марэ так и сгниёт на дне.

Да, жаль мне тех, кто больше б сделать мог,
Но не сумел – условий не создали;
Кто не раскрыт умрёт состарясь,
Чей рот закрыт на маде наш замок.

Нет, он себя счастливым не считал,
Хоть за работу он имел и орден;
Ведь  он для пенья больше был пригоден:
Вот без таких в России – нищета.





НЕТИПИЧНЫЙ    ТИП
  (рассказ кабельщика)

Мы в паре с ним на ТЭЦ разделывали кабель,
За пазухой у НТР, немыслимую тесноту ругая…
Теперь не вспомнит пота ядовитых капель:
Он ходит в мастерах – глянь! – и походочка другая.
Вульгарно говоря: он в люди вышел
И, слава богу, дальше – не пойдёт!
Откуда что взялось! – я, удивляясь, видел:
Он жесты и глаза сменил, как я – пальто.
Он стал закатывать немыслимые речи:
«Где совесть ваша?! Я спрашиваю вас?!»
Раз дёрнул чёрт меня ему сперечить:
«Вас премии лишат – живите на аванс!
Не  думать головы у вас, а кепаря носить!
Мы вас заставим! Даже – убирать дерьмо!»
Чего там вспоминать? – по горло сыт.
Бывает хуже: этот – не пугал тюрьмой.
Тип нетипичный не задержался долго:
Культурненько турнули – по собственному рассчитался.
Он в нас не загубил святое чувство долга.
Где он нашёл местечко? – государственная тайна…
Там брюхо он катает, как Сизиф валун;
Не нашу кровь – кровь наших братьев портит.
Мы выжили его, но не изжили, не хвалюсь…
Рассказывали: как таскает важно портфель…

А мой рассказ: такая, брат, тщета!..
Но, может, пригодится? – не с потолка накапало…
Случайно встретились, тип мне: «Здорово, нищета!» -
И лапу ткнул: я – в сторону! -- как от разделки кабеля.


ДЕВУШКА    С    ЛОМОМ

Тоска таскать носилки целый день…
Да ладно б мужики, -- вчерашние девчонки!
О техпрогрессе не пищите – дребедень! –
С такою НТР пошлю вас всех я к чёрту.

На трактора сажаем мы девчат,
За это – надо бы сажать в тюрягу!
О равноправьи научились мы кричать.
Ишачить – равноправье? О. большая радость…

Вон та красотка в ресторан пойдёт;
Она не замужем, она устала –
Её носилки раздавили! Идиот,
Ты восторгайся соловьями и кустами!

А в тех кустах красотку ту… дерут;
Она любви, быть может, не узнает.
Досталось ей лопатою хлебнуть
И вены на руках её узлами.

Что есть нежнее этих жёстких рук?
Её ладошечки – мозоли! – украшают.
Даём мы к коммунизму несусветный крюк
И жизнь хвалёная настолько хороша ли?

Когда начальство на машинах сплошь,
А девушки корячатся с ломами, --
Я в вас плюю! – вы нашей жизни ложь:
И надо действовать, но только – не словами.


ГЛУХОВАЯ САТИРА
   
Он был неправ – начальник дорогой,
Он землю рвал, опровергал, зараза.
А я себя вот не считая дураком
Творить работу обезьян не собирался.
Мужские комплименты я ему дарил;
Мы рвотой слов друг друга окатили:
Принципиально спорили, как дикари
И были оба – разъярённые скоты мы.
Но только я был стопроцентно прав.
Гипнотизировал мой дорогой начальник.
(Но нет такого крепкого пера,
Чтоб описать и после – напечатать…)
Что за начальник, если он неправ?
Иду за ним к объекту по тропинке…
К чертям уволиться! Давно пока!
Кондёхает начальник торопливо…
А я отстал… И вижу – чёрт возьми! –
Следы копыт козлиных на тропинке:
И образ чёрта со спины возник.
За чёртом семенил и усмехался, терпеливка…


ГРАНЬ

Между физическим и умственным трудом,
Как нож тупой, ещё опасны грани.
Я верю, что к гармонии придём,
Но мои руки ещё долго ранить…

А эта грань – между людьми барьер;
Не дружит с инженером работяга…
Я – раздражённый дисгармонией поэт,
Хотя мне руки разные протягивают.

Стирает грань мозолей миллиард
И наши инженеры рук не покладают.
Художник – гармоничен. (В пример меня
Вы не берите, с моим Клондайком.)

Работа, творчество родились близнецами:
Мы, на беду, их разделили сами…


СТРАШНЫЙ    СУД

Какой разлад, какой в душе бардак:
Я деградирую душевно и телесно;
Я думал, что в поэзии я стану, как Спартак,
А кем я стал и говорить не интересно.

Ума не прибыло, а прибылью – грехи.
Счастливым никого, неверное, не сделаю.
Друзья разъехались, остались корешки
И я сачкую иногда неделями.

Я всё ещё надежды подаю.
А в возрасте Христа учеников имеют.
Надежды не теряю я и потому
Я мучаю ближайших, очумелый;

Ведь со счетов не сбросили меня
И кто-то что-то там во мне приметил,
И по ночам просиживаю я,
Что за болезнь – не разберёт и медик.

А можно просто, очень просто жить:
Растить детей не надрывая душу;
Живут так миллиардов пять, кажись.
Таких, как я… немного нас – недужных:

Ни людям, ни себе и для искусства ноль,
Тиранчики с претензией на оригинальность.
Я жилы из себя по честному тяну,
Но мало этого, запомните, канальи.

Талант, как и любовь даётся ни за что:
Есениным, как не горбаться, всё равно не станешь.
И на суде твой потик не зачтут,
Как дикариный авторучки танец.

А вред твой тот, что ближним причинил,
Как бумеранг – он же к тебе вернётся.
Я, в лучшем случае, не жил, а прочудил;
А чудики смешны, но знай: не носик к носу.

Я толком ничего в сей жизни не умел.
История болезни только нас рассудит:
Не вышел из меня ни меценат, ни метр
И даже здраво и – шукшинский чудик.

О, как ужасно правду сознавать
И пережить мертвящие минуты!
Но жизнь мне эту не начать уж сызнова,
Как не признать: я обманул и обманулся.


МАХАОН

Залетела в город бабочка случайно,
Золотая бабочка – махаон;
Бабочка редкая, как счастье,
И попала в каменный хаос.
Лабиринт бетонный бабочку пугает;
Я помочь прекрасной не могу:
Бабочек не трогают руками,
Нежных, как прикосновенье губ.
Провожу её я грустным взглядом,
Потому что знаю я наверняка:
Кто-то не упустит эту радость –
Биться ей в безжалостных руках.

Так любовь летит, как бабочка вот эта,
И не видит тоненькой иглы,
Той, что стартовала, как ракета;
Целит в сердце, в сердце, друг, увы!..

И когда зимою с внуками в музее
Золотой увидишь махаон –
Не задерживай надолго зренье,
Спрячь слезинку в шарфик меховой…
Отвечая на вопросы «почемучек»
Промолчи ты о невидимой игле,
Что пронзила сердце… мучает,
Мучает, как самый сладкий грех…


ОТЧАЯНИЕ-70

Так почему не пишутся стихи?
Иль вымерли в душе мгновенья,
Которые теперь тихи,
Как кладбища трава забвенья?
Нет-нет! – я верить не хочу:
Не может умереть такое!

А сам, как сумасшедший хохочу
И весь в слезах, как плаха, подоконник…


ЧИСТОТА

Пропитан город запахом дерьма:
Сифонит ветер ароматы очистные;
Парашный день и неуютный, как тюрьма…
Мир стал вонюч. Природа-мать честная,
Тебе зловонья наши не впитать:
Давясь, отходы, бедная, глотаешь.
Как нищенке тебе на очищение – пятак:
Спасение природы – задача из глобальных.
С природы загрязненьем мировую бы войну
И чистотою первозданной завершить, как пактом.
Курить я бросил: как подъезд вонюч! –
Технический прогресс неблаговонно пахнет.
В деревне воздух слишком чистоват:
Смирился город от деревни отставать…


ДВОЙНИК-ДУРЬНИК

Мне завтра стукнет тридцать три;
Итак: я – в возрасте Христа…

«Холодный пот со лба сотри –
Ты не дорос, микробик, до креста.
К твоим годам успели сгнить:
Есенин, Лермонтов и Галуа.
На черепе земли ты рядовой из гнид;
Как лысина ты бледный, голова.
Давно пора бы подвести итог
Бездарно прожитых твоих;
Ты очень много всякого исторг
И книжек начитал ты за двоих.
Бумаги туалетной потомкам подарил
Аж до седьмого, может быть, колена.
Но чёрное подобие дыры
Твоя душа: ты – литкалека.
Смирись самодовольный идиот:
Не сбудется мечтишка идиота
И счастлив тот, кто вовремя уйдёт:
Вот формула моя, как идиома».

Двойник, я загибаться не хочу –
Да выцветут слова твои! Измором
Судьбу возьму! Бессмертному хрычу –
Тебе! – ещё я плюну в морду!


ИЗМЕНА

Художник-Солнце Зимке изменил
И жёлтые цветочки, как улика;
А слёзы в три ручья красавицы-Зимы –
Все в бликах Солнца, как в улыбках.

А ночью – белый ужас! – был её скандал:
Последний снег – расклоченная книга жалоб;
Поскрёбыши – всё подчистую на складах;
Снабженцы-Тучи к Ледовику бежали…

У Солнца краски в гневе отобрать
Зима пыталась. Миллионы капель –
Кровавых, голубых… Снег – подобие ковра;
Я утром всё ходил и проверял рукою.

Меня в фантазиях не стоит обвинять:
Снег шёл со стороны в которой – химкомбинат…


БРАК

У портала вишенка растёт
И цветёт – дневное приведенье.
Здесь сажать, наверно, был расчёт:
Приукрасить НТР произведения.

А кругом, куда не кинешь взгляд:
Мёртвое и скучное железо.
Мы к природе начали возврат,
Плохо раньше мы её жалели.

Понимаю, что без НТР нельзя,
Но в трубу мне дымовую не влюбиться!
Как невеста, в царстве железяк
Нищенка цветёт – самоубийца.

Замуж вышла вишня за портал;
За железный, стройный и надёжный…
Но не знает: ждёт её беда,
Слёзы ждут похожие на дождик.

Ветки нежные придётся обломать
В соответствии с лимитом расстояний.
Хочется кричать: «Природа-мать,
Ты прости нам наши злодеянья!»


НЕСЧАСТНАЯ

Что же, молодушка, наделали с тобой?
Как изменилась ты невероятно!
Вкусила горя адского ты явно:
Проигран поединок твой с судьбой.
Попался муж – ужасный человек.
Младенец. Папочка – в тюрьме,
А жизнь твоя – в кромешной тьме.
Вернётся ли он – бабочек ловец?
А я всё помню твой цветущий май
И как к тебе я подступить боялся.
Представлю королеву и паяца:
То ты и я. И не было ума
Каким сейчас я чересчур богат.
Счастливой наглостью не наделённый,
В тебя влюбился юноша зелёный –
Возможный муж, отец и брат.
Сквозила, помню, в неприступности твоей
Трагическая нота – обречённость.
Ужель ты чуяла девчонкой:
Тебе стоять у запертых дверей
И слабым кулачком своим стучать,
И знать, что не откроют, не откроют?!
Кричать слова проклятий с кровью!
Иль это я придумал всё сейчас?
Но ты всё та же, та же для меня,
Какой тебя я недотрогой помню.
Слова мои – да разве, помощь?-
И жгут они, как не прощённая вина.


МОНОЛОГ   ЛОПУХА

Любила ты, спасибище тебе,-
Я не ответил даже и намёком.
Сейчас мне стыдно, понимаю: мог бы
Такой соблазн и не стерпеть…
Встречаю мужа каждодневно твоего,
Здороваюсь – несостоявшийся любовник.
Я губ твоих не пробовал шиповник –
Знать от того здороваться легко.
Теперь я знаю как тебе жилось.
И я любил когда-то безответно,
И плотскую мы сохранили верность.
Так от чего же меня душит злость?
Дурак, лопух, реликтовый дурак!
Любовь чужая – незаслуженный подарок!
Я отказался глупо и бездарно,
Что равносильно – загубить талант.
Любовь – отдушина. Я погубил любовь,
Я умертвил её нелепо, некрасиво.
Прости меня. А за любовь – спасибо.
За май спасибо и за полдень голубой.
(Теперь не откажусь я от любой.)




КОРОЛЕВА   МОКРОРАЙОНА

Вы так прекрасны – невозможно описать!-
Сухие губы облизнул – о! – не один я.
Такие ангелы живут на небесах,
Седьмого неба (этажа) богиня?
Красивых мало – это вижу я.
Талантов мало, но не столь обидно.
Богиня, с вами параллельненько живя,
Скажу: полупуста моя копилка.
Хотя б одна – красавицей – из десяти…
О, женщине необходимо быть красивой!
Топорностью не бог же досадил?
И красота бывает жуткой силой.
Среди красивых куда приятней жить.
К душе мне вашей, знаю, не добраться:
Она прекрасна, верю, что не жуть;
Во всяком случае, я верю в это братство…
Живите, радуйте глаза таких, как я.
Но если мужу вы ужасно надоели –
Я принесуся, папиросою коптя,
И муженёк меня пркончит на дуэли.


СТРАШНЕНЬКАЯ

Женщина на грани безобразья
Мать двоих – от разных – сыновей.
Сварочный щиток ей, как забрало.
Если и везло ей – только на свиней.
Каплями усыпана, как жаба –
Пекло! – капитальнейший ремонт.
Как мужик потеет. Жалоба?
«Я ещё не просыхала, мать их в рот!» -
С просьбой я, как пушка откатился.
А ведь помню: десять лет назад
Соблазняла меня эта не картинка.
Почему тогда сказал себе: нельзя?
«Я тебе и пузырёк – придешь? – поставлю!
По шестому я, красавчик, развлеку!
Будешь мою «сварку» вспоминать под старость!»
Отказался гордо. На моём веку,
Думал, будет ещё прорва знойных,
Поприличнее, покрасивее и т.д.
Что осталось от холодных дочек-ночек
Не потевших отроду в труде?
Трепетал и я, как холодильник,
А ведь мог запомнить хоть одну…
А просила ведь по-честному, скотинку,-
Не любви просила. Что? – обиделась? Да ну!


МОНОЛОГ   ФОРМАЛИСТА

Но бывают у женщин невероятные формы:
Ах, огромные груди! Во – фантастический зад!
Может и вам по душе отклоненья от нормы?-
Плохо, если они вдруг начнут исчезать.
Жаль: ласкает один или трое от силы,
А остальной нищете – дать на память фото.
«О, порнография это! -- скажет дядечка хилый. --
Буржуазнейший секис! Осторожней! А то…»
Жаль мне женщин: они загубили таланты –
Муж сокровища эти – ах! – устал целовать…
Ну, а мы бы смогли! Мы – облизали б, телята!..
(Если б только об этом болела моя голова…)


ТАЙНА

Ты – королева! Невозможно описать.
Ты – девушка замужняя! Ты – тайна!
Ты – солнышко земное; в небесах
Светило отгорит, как ты – фатально…
Царит над миром серый, скучный цвет,
А красота – из правил исключенье.
У губ твоих и конкуренток нет:
Красивы бесподобно – честно.
Я целовал тебя и, разумеется, во сне,
И поцелуй был сладок несказанно!
Лишь два таких запрятаны во мне:
Второй был – за первый наказаньем! –
От удивленья я проснулся в тот же миг
И рот открыл я, ошалевший: почему же?!
Не будем вместе, слава богу, мы,
Твоим не быть мне, слава богу, мужем.
В тебя, прости, ничуть я не влюблён:
Тобой я наслаждаюсь, как картиной.
Природы чудом – не тобою опьянён:
Моя душа, ты знаешь, в карантине…
Любовь – не вечна.  Не спасенье -  красота:
С тобою многим, подглядел я, неуютно;
Тебе она досталась ни за что, за так;
Ты очень долго будешь очень юной;
Ты будешь женщиной в волшебном буйстве форм,
Которые мужчин доводят до безумья:
В глазах которых муж твой – вор!
(Мужское самолюбие – Везувий.)
И бедный муж от ревности умрёт.
Ты будешь неприступной стопроцентно.
Прости, богиня, я закрываю рот.
Твоя сверхидеальность панацея
От приставаний – слишком красива:
С тобою флирт возможен лишь на равных –
Твоё вино на пол не разливать,
Ведь ты не женщина покуда – рано.
Живи и радуйся: девчонок нарожай,
Чтоб волосищи – золотистым ливнем.
Златую красоту не тронет ржа,
Родившейся красивой и счастливой.


ВЕДЬМА

Ты некрасива – видит и слепой.
Ты некрасива – в папу – ведьма.
Кто подберёт тебя – неведомо,
Когда смазливых-то берут слабо.

Тебя я в первые минуты целовал.
«Я – ведьма! Зачем меня ты обижаешь?
Меня ты будешь избегать, как заяц.
Ты свои губки завернул бы в целлофан!»

Мне стало стыдно: я тогда ушёл…
Я деву эту изредка встречаю.
Она не замужем. Не красоты редчайшей…
Относимся друг к другу хорошо.


ЗАВИСТЬ

Жил человек – завидовал всему,
Но более всего: мужьям соседок.
Имел нормальную работу и семью,
Но вот чужой успех хватал а сердце
И мял его, ну, как дырявый мяч.
Как безобразит зависть человека!
Любой из нас проигрывает матч,
Любой уходит с поля битв калекой.

Я зависти предпочитал восторг
И никогда я не завидовал поэтам.
Меч зависти, подвешенный за волосок, -
Отвесом в темечко, при этом.
Десятка три не прочитал великих книг
И умирать, не прочитав их, не желаю!
Они – моей души истошный крик,
Моя единственная зависть злая.
Насчёт чинов, деньжонок и машин:
Меня они, по правде, не волнуют, -
Не хочется мне за решётку собственных морщин…
Мне б вот – цыганом стать! Да – вороную!
Или -- ударником в ансамбле-поп!
Или – геологом! Вот моя зависть!
А чья-то зависть, как тавро на лоб…
Мои, пожалуй, стайкою красавиц –
Завидуйте же завистям моим!

Не зависть – восхищенье вызывать
Я бы хотел и жизнью и работой!
Не раскидать нам зависти завал
И будет жизнь – напрасной тратой пота.


СОНЕТЫ
1978-1985


МОНОЛОГ   АМАЗОНИСТОГО

Я женат был, чёрт возьми, на амазонке!
Она горда была, как тысяча чертей.
Мне лапоть этот душу намозолил:
Сил не было порой терпеть.
И простота её меня заколебала;
Она швыряла всё что попадёт.
В мужья ей надо бы амбала;
Отличною она была бы попадьёй.
С моими амазонками дралась…
А я пером её да в сердце ранил.
Для ссор семейных я тренаж.
Он красивее – гнутый – рог бараний…
Синильной кислоты сильнее яд чернил:
Я ни за что ей горести чинил.


ТАРЕЛКИ   НЕ  ОТ  ПИКАССО

Сражён я буду не летающей тарелкой –
Тарелкой, пущенной супругою моей:
В семейных сценах ей поднаторевшей,
Война столетняя милей.
Как мы друг друга ненавидим, боже мой!
Я виноват пред нею невиновный;
Моею по ошибке ставшая женой,
Она сплетёт мне из петли веночек.
Но это днём. А ночью… Рассказать
Какие знали с ней мы золотые ночи?
О, наших игр незатухающий азарт!..
И крепче рук меня сжимали ноги.
Живых цветов я ей всё как-то не дарил.
Ну, а бумажные – неважные – стары.


СИДЯЩЕМУ   НА   ЦЕПИ

Уходит время золотое, нелюбимый мой:
Мы каждый день чуть-чуть стареем.
Что делать, господи? Мы надрываем мозг,
А время, как битлы: скорей-скорей-скорее!
Уходит время через пальцы – золотой песок…
Мой нелюбимый, что же будет с нами?
Гордиться будешь ты сынами,
А я гордиться не целованной… звездой?
Ну, погоди же! Любишь, чёрт, меня?
Конечно, любишь и слепому видно!
Захомутала тебя, фраер, выдра.
Иль, может, слаще, чем моя манда?
Ты – запасной мой полк на поле Куликовом.
Цепочкой от часов ты к жёнушке прикован…


ВЕЧНО   ВТОРЫЕ

Два человека: ты и маленький мой сын:
Вот все, кто мне остался от любимых.
Да будут у тебя красавцы-малыши!
Да будет муж твой  не любви убивец!
А я убил. Когда она почувствовала смерть –
Второго родила: сын – кислородная подушка…
Любимого сыночка бросить не суметь.
Сынишка – якорь. Зело умна подружка.
Мне так хотелось дочку от тебя!
Моя семья развалится, я знаю…
Дальше меня тебе не отступать:
Не пропасть – пашня – за спиной, за нами.
Что мы посеем, то мы и пожнём.
Но второй не согласишься стать женой.


СЛАДОТРАСТНОЕ

Любовь и секс. Любовь и половая страсть.
Но для меня – они – несовместимы.
Не твоё тело жажду по ночам, с утра:
Ты, дамочка, не в масть, хотя маститой
И козырной в моей олимпиаде (в дурочка) была.
Но ты, как женщина, меня не соблазняла:
Ты – из точёных, сухостойных, «штадтпаласс»,
Не из чертовок: обезьянок-лесбиянок.
Несостоятельность от недоступности твоей?
Козлу понятно: я б не отказался…
(Для прочих строк – уместней туалет;
Я застегнул все пуговки, красавка).
Мной управляет аппарат не мочевой.
«Как жизнь-то?» - «Половая – ничего…»



УМЕСТНАЯ   МЕСТЬ

Приснилось вот: жена мне изменила,
Ну ладно б, с другом – со скотом!
Она, конечно, не жена министра:
Терпенье лопнуло, как кондом…
Мести жаждет моя ненаглядная:
Шкуру с живого охота содрать!
Не содержание – форма ей главное:
В бабьей трясине застрял я, дурак…
Страшным Судом меня не пугайте!
Я, как предатель, удавлен был здесь
И грехов моих список богатый
Что ж передай, подруга, судье.
Не оправданья мне нет, не прощенья.
Не душа ли – за дверью – по-щеньи?


ДАНТЕ   И   ДАНТЕС

Твой друг бесцветный – это мой Дантес.
Я – мини-Данте. Я – любви изгнанник.
Петь о тебе, как проклятый я нанят,
Хотя душа моя – сплошной протест.
Он знает тайну, читаю по лицу:
«Люби, дурак, спать с ней  - я буду!»
Мерещится в нём склонность к блуду:
Я отношусь к нему, как к подлецу.
Не может – сытый он! – как я любить.
Дуэль меж нами, друг мой, неизбежна.
И тень твоя небесная, как бездна.
Не безразмерен и любви лимит.
Суметь, как Пушкин защитить любовь!
Спать можно в принципе с любой.


ЛЮБОВЬ   И   ЛОЖЬ

Учиться лгать, а правду говорить
Тем, кто, действительно, её достоин.
Запылились наши души, как ковры:
Мы улучшаться не желаем по Толстому.
Не менее чем правда, в жизни ложь нужна:
От многого, что я тебе сказал, я бы отрёкся,
Но совесть не аппендикс, не отросток…
За правду и возненавидела жена.
Когда мы любим – не умеем лгать.
Любовь и ложь – несовместимы:
Влюблённые чисты и совестливы.
Тебе я правду говорил лишь гад.
«Всю попу мужу, дура, не кажи!»
Из «рассуждениев» о пользе лжи.
ЖЕНСКИЙ   ПОЧЕРК

Телевизор – бельмом. Отключён. Я один.
На диване. В тоске. На стекле кинескопа:
Профиль… женин – пожинаю плоды,
Этот ужас меня не волнует нисколько.
Здесь пропитано всё: я сам – до костей
Сутью женщины той, роковою обидой.
Держит нас, разумеется, не постель.
Хоть у нас всё о кей (по Фрейду) с либидой.
Человеку хочется душу приткнуть.
Человек одиночества не потерпит.
На Нефертити шарж… Ей для меня бы кнут:
Её затмили чёрные потери…
Тебе её рукою переписаны стихи.
Иметь бы под рукою – как его? – стрихнин.


Я   НЕ   СОПЕРНИК

Твой ненавидит юноша меня.
Доносы на меня нащебетали слухи…
Ой, рано записалась ты в старухи! –
Вон юный за тобой вприпрыжку, как маньяк.
Вот говорят: не женится он на тебе –
Не верь: каких чудес на свете не бывает?
Судьба такую не загонит в аут.
Живёт он, правда, исключительно в тепле,
Но ледяная маска трупа у него…
Он артистично личиков владеет,
Он не живёт пока – балдеет.
Он мне наступит на лицо ногой.
Вне конкурса парниша. Я – не соперник.
Он мне, похоже, разобьёт сопельник…


ВОПРОСЫ   ПО   СУЩЕСТВУ

Никто не верит в то, что я поэт!
Я сам, бывает, в это же не верю.
Ужели графоманством суждено болеть?
А это же, как онанизм, наверно?
Букв семена неужто не взойдут?
И жизнь моя ночная – суходрочка?
И спросит дядя умный: «Что за дуб
Ты стихотворный разыскала дочка?»
Так зря старался, истязал себя,
Просил авансы, портил нервы?
Быть голосом других – редчайшая судьба.
Поэтов много, но каждый – первый.
Поэт в хвосте не смеет семенить.
За счёт тебя я стану знаменит.
МОНОЛОГ   ПОСЛЕДНЕЙ   СКРОМНИЦЫ

Я, скромница, в монашку превращусь…
Свои сокровища мне долго парить?
Где носят тебя черти,парень?
Опять с пипиркой побежал к врачу?
Приятно очень мне свободной жить.
Жуть неохота – старой девой.
А без семян моё засохнет тело:
Хитра я дурочка, как жид. 
Жизнь, нелюбимый мой, перехитрить
Ни целенькой, ни шалашовкой – не удастся.
Раскрою миру я объятья: «Здравствуй!
Любить хочу! Не дашь, ведь, жизни три?»
А ты меня, мой нелюбимый, подстрахушь:
Ведь я не знаю как обращаться с …….


БЕЛЫЙ   ТРАУР

Сыплет снежочек перхотью бога:
Бог мой не знает – любовь умерла.
Снова спешу на работу, убогий, -
Жизнь моя мне совсем не мила.
Покажи мне лохматую фигу –
Больше я ничего не прошу.
Пропил я золотые вериги…
Мне б опуститься – трусы – парашют…
Снимет снежок посмертную маску
С лика любви, что ушла навсегда.
Бабье катать мне – сизификом! – мясо…
Белый десантник меня оседлал.
Снег нас покроет, как простынь покойника…
Спи, любовь моя, спи преспокойненько.


ВЕКТОР

Я ненавижу половую страсть!
Вы не знакомы с Дунькой Кулаковой?
Поэзией не тронут педераст…
Секс-опыт Пабло Н. не истолкован.
Постельные переключенья скоростей…
К возлюбленной на этом не подъедешь.
И после голода – сильней других страстей.
Для Льва Толстого – наивысшая победа.
Не трус и не монах: я, грубо говоря, поэт
И, мягко выражаясь, - я мужчина страстный.
Он – впереди, быть может, наш балет…
Мой минус – уничтожит разность.
Бесплатным приложеньем к члену
Я б не пошёл на Трою за Еленой.
ДУРНАЯ   НЕПРИВЫЧКА

Некрасивость её – вопиюща:
Десять лет я привыкнуть не мог.
Наглотался личек-пилюль я
Раскрасавиц. Это намёк…
На Гелену-певицу похожа –
А не твой ли она эталон?
Надоевший тебе я прохожий
На бессмертье доставший талон.
И она ведь бывает красивой,
Если сравнивать не с кем её.
А бывает… Хуже керосина,
Как и я бываю: скот, хамьё…
Дефицитным зельем отравился:
В рвоте пластаюсь я аравийской…


ЕДИНСТВЕННАЯ

Она не хочет подниматься,
Я не желаю опускаться вниз…
Последний цикл – реанимация:
Он пахнет моргом, извини.
Она… Зачем я эту бабу погубил?
Нашла бы мужика да по размеру.
На кой её жемчуг из глубин,
Созвездия Шекспира и Гомера?
И ты, наверное, такая ж, как она:
На рожицу посимпатявей да и только…
И может, не родилась для меня жена,
И вас перебирать что толку?
Я так заговорил, поскольку не люблю.
Двугорбый и плевачий я верблюд.


СПЛОШНОЙ   СЕКИС

Исчерпаемо  секса чудо:
С нелюбимой невесело спать –
Я стыжусь, еженощный Иуда
И телесный прокрался спад…
Спад – распад – распят сын сукин…
Спермой пахнет иудство моё;
Откопал я словечко «цуцик»;
Не для случек искать мумиё…
Чтобы страсть-сладострасть полыхала,
Чтоб в постели с ума сойти!..
Без любви обниматься похабно –
Вот за это, читатель, суди!
Между строк не подглядывай в щелку –
Авторучкой сломал я целку…
ПОЭТЫ
                Петру Кузнецову

Все нужны: уборщики, вахтёры;
Жизненно необходимы алкаши.
Нам Твардовский нужен? – нет! – Василий Тёркин.
Как электрик я нужней, кажись.

Не нужны для жизни на земле поэты –
Альбиносы совести, иваны-дураки.
Траты на искусство из очень дорогих,--
Футболисты вот и хоккеисты вот – билетны.

Что я лезу, как дурак, с душой?!
«Застегни ширинку!» - говорил Есенин.
Я среди искусственных веселий,
Как до наглости, до правдочек дошёл.

Испишу я душу, как кровавый мел,--
Пусть потомок скажет: «Был поэтик смел!»


НЕДОТРОГА

Не нужен этой женщине никто:
Она устала от липучих приставаний.
И прошлое – кровоподтёком под ногтём –
Уходит медленно и без страданий.

Она намучилась, пожалуй, за троих.
«Я – семя неразумное…» -- мне говорила.
Руками дураков сподручней затравить,
А не ласкать, мужеподобные гориллы!

Растёт мальчишка – это смысл её.
Но встретится мужчина и она полюбит.
Пускай до встречи недотрогою слывёт.
Мужчину ждёт надёжная подруга.

Он прошлое, как глыбу, отпихнёт плечом…
Мои стихи тут не при чём…


ЛЮДОЕДКА

Он говорил: «Готова изменить:
Рогов корону обрету я скоро;
Любовники умеют изумить,
Поскольку человечиною кормят
Голодных баб не знающих любви.
Я из подруги сделал людоедку.
Да, жизнь меня успела залупить,
Но за медовую спасибо пятилетку!
Цилиндр одену, чтоб рога прикрыть
И буду вроде Пушкина-поэта.
Мне пулями из пистолета не метать икры
И лучше скромно умолчать про это.
Любовница по паспорту, способная на всё,
Хоть объяснила б: почему безрог осёл!»

 
ВАМ    ЭТОГО    НЕ    ПОНЯТЬ

Нужна любому, как отдушина мечта:
И к ней возлюбленный во сне приходит;
Душе уставшей сладок отдых;
Романам на курорте это не чета.
Любви необыкновенной хочет человек.
Её сосватали, но за вдовца девчонкой:
Тот, для неё сегодняшней, день чёрный
И с ненавистным проживёт она весь век,
И не изменит мужу никогда:
Ей нужен не любовник, а любимый;
Не встретиться ей со своею половиной;
Она, хоть страшненькая, но горда.
А жить во сне никто не запретит:
У всех на это – волчий аппетит.


ЕДОКАМ    КАРТОФЕЛЯ

Живём мы в окружении чужих
И до того нам тягостно и гадко,
Хотя снаружи: всё нормально, гладко,
А человек вопит внутри: «Хочу я жить!» -
И ищет он, как будто потерял
Давным-давно родного человека.
А скажут все о нём: «Пошёл налево!»
На праведном пути нас ждёт тюрьма?
И человеку встретится сестра иль брат,
И поживёт он человечьей жизнью,
Чтоб вечно помнить, выматывая жилы;
У человека память вам не отобрать.
Питаться можно и всю жизнь картошкой –
Я вам сочувствую, я понимаю: тошно…


НА    БЕРЕГУ   

Целуйте женщину на берегу –
Пусть ветерок вам головы обдует,
Поскольку некогда обдумать –
Вас остановили на бегу.
Куда бежали вы, куда?
Остановил судьбы подарок?
И нам даётся радость даром,
Когда мы ждём её. Когда
Мы ищем счастья и хотим,
Чтоб нас любили безвозмездно.
Там рассужденья неуместны,
Где тот, второй, такой, как ты.
Целуйте женщину на берегу.
Я поцелуй твой сберегу.



ЗАРИСОВКИ  С  НАТУРЫ

МОНОЛОГ    ГОЛОДНОЙ

Я так желаю страстно мужика:
Плоть карантинная моя бунтует.
Не нужен мне поэт и музыкант:
Мне нужно то, чем успокою «дуру».
Я – разведёнка. Сколько можно ждать?
И честной быть, порядочной, не ****ью:
Хитрить я не умею, пошли вы все к жидам! –
Любому встречному я дам не глядя.
Метр эталонный  в руки не берут:
На кой мне плоть голодная, как сука?
Пусть дураки накрякают мне с пуд.
А умные поймут и не осудят. 


ДОМАШНЯЯ    ПРОСТИТУТКА

Она – красавица, он – кирзовый сапог.
Брак по расчёту. Где-то – проститутка.
Она его так ненавидит – о, мой бог! –
Что вам, красавицы, представить трудно.
За рожу страшную он платит ей налог.
Диплом и должность – вот красота урода.
Без денег на такую б ни за что не лёг;
Жена такая – украшение курортов.
Живёт продажная, счастливая вполне;
Красотки – дефицит! – товар ходячий.
Одна забота: чересчур не располнеть
Да чтоб пореже приставал хозяйчик.


КОМПЕНСАТОР

Он был унижен недоступной красотой
И власть и чин ему не помогали.
А похоть бесновалась и простой
Нашёл он выход, мой макака:
И на глазах у этой красоты
Отлитой в форму джинсиков «Монтана»,
Презрев свой партбилет и всех святых,
Меня мытарить принялся начальник:
Он пальцем ткнул, а я, тупой, не внял,
Что мне такое надо здесь ворочать
И он толчками тихими меня:
Ну, как щенка – культурненько, по-волчьи…

Ах, эта жажда ближних унижать! –
Тавро владык и недоносков славы.
Их зло кастрировало без ножа.
А мне красотка улыбнулась. Слабо.


НАШИ  ПЕРВЫЕ  АМЕРИКАШКИ

В джинсах они поголовно ходят:
Чуваки и чувихи – нам не чета.
Да и нюх их на Запад нацелен:
Там свобод и всякого секса,
И дефицита, хоть попой ешь!
Да,- бардака в России хватает,
И у денег страшная власть.
Но ведь мы сотворили попытку:
Сделать братьями всех людей;
Дали крышу, работу, хлеб.
Наша глупость любая им в радость.
Им хотелось бы их порядок,
Свой порядок, здесь завести…
Америкашки – наши какашки!
Нос, квасной патриотишко, не отводи.


БАБЕЦ

Как ты свирепо женщина цветёшь:
Ты возбуждаешь плоть, катализатор!
Ведь ты не знаешь: что там завтра;
Надоедает всем одно и то ж.
Не стоит прелестей твой муженёк:
Тебя ещё не обнимал мужчина;
Пока немного трещинок-морщинок,
Но не даёт покоя… между ног
И ты стремишься это подчеркнуть
Костюмом джинсовым, кокетством;
Тебе, я знаю, в этих брючках тесно,
Но муженёк пугает, словно кнут.
Не выбросишь ты старый чемодан.
Ты не любила и любить не хочешь
И не клевал тебя в джинсовье кочет:
Вы очень сладко дремлете, мадам!
И верность ваша – это мама-лень:
Она вас забаюкает до гроба –
Шикарным телом кормите микроба;
Конечно же, спокойствие милей.
Но есть другая жизнь: она – поток страстей.
Идите вдоль и шевелите задом!
Ваш путь – без проигрыша – задан:
Вы без понятия о веке скоростей.


ТРИНАДЦАТЫЙ    ПОДВИГ

От него сходили девушки с ума:
Молодой Геракл, мужчина без изъяна;
Он не звал – шла женщина сама;
А силён был страшно – обезьянно.
А жена – не то чтобы: ах! ах! –
Не Мэрилин, но милочка что надо.
Ревность скачет и кусает, как блоха.
Женские слова – огонь из автомата.
Кто-то там, чего-то там сказал
И кого-то, с кем-то там увидел…
И Геракла уличать – (в слезах)
В якобы измене – (и в обиде).
И недолго думая, нашла
Друга милого, из юности давнишней.
Роковую связь их не хочу я опошлять:
Мщения желала, но ничего не вышло.
Зато теперь он руки развязал:
Тринадцатый из подвигов Геракла
Описывать не буду я, нельзя…
«Живёте как?» - «У нас – в порядке!»


МОСКОВСКАЯ   ПРОПИСКА

А я-то лез и ручку целовал,
Я думал что – аристократка.
А надо было – на сеновал
И так её – стократно.
О, что я слышу? – боже мой! –
Мой ангелочек – за старикашку.
Саженными плечами пожимай
И преклоняться зарекайся.
Сначала вышла по-людски:
Девчушка народилась;
А муж теряя волоски
Карьерит, что ж – необходимость:
Командировки и т.п. –
Плохой помощник дома.
А из московского КБ
Потёртый ей: «Какая дама!
Проходит молодость, мадам!
Пока карьеру сделает
Твой муженёк… Ты молода –
В Москву поедем, детка!
Тебе – столицу украшать!
Я далеко не мальчик
И не нуждаюсь более в грошах,
Они твои, мой ангелочек-ангел!
Подумай, девчонка:
Мучиться? – на чёрта!»
(За молодую письку –
Московскую прописку.) 


НАГЛОЕ   КОЛЬЦО

Наверно, есть и справедливость на земле.
Но когда видишь: процветает пошлость
И наглость честности смелей –
На чёрный свет и не смотрел бы больше.
Когда я вижу: женщина куда
Умнее многих, красивее и достойней,
Но с прошлым, как дурная клевета,
С душой запутаннее Льва Толстого;
Пять лучших лет не может отыскать,
Хотя б какое-то подобие мужчины.
«Спиральку вставь – ты честная, не ****ь!
И действуй, как  не мы учили!»
Она не хочет, она мужа ждёт,
Точней: мужчину, что ей мужем станет.
Тебе ль сочувствовать, счастливый идиот? –
С собачкой – дама, баба – с тайной.
А честная давалка замужем давно;
Её «беляш» ты, случаем, не дегустировал?
Создание в котором не душа – дерьмо:
Из ГДР за сутки – вон! – жёнку командира.
Не растерялась – эстафетой – по рукам,
Пока сосисок не набрала с экватор.
У шефа – на столе: шеф шефа поругал,
Хотя и сам не против, что тут квакать.
Повисла, всё ж, на мясном крюке:
Старик, вдовец, машина, дача.
Сияет хлестче, чем колечко на руке.
О справедливости вы рассуждайте дальше…


РАССКАЗ    ДОНЖУАНА

А эта женщина не хочет изменять,
Хотя проверила – муж изменяет:
Куда не попадя швыряет семена
И ходит проверяться временами.
А эта женщина не хочет изменять,
Не хочет душу, видишь ли, поганить.
Отказ такой завёл в тупик меня:
Её отказ не разгадал покамест».

А может, надо щёчку подставлять?
А может, в этом смысл есть недоступный?
Без мести наплодим мы дьяволят,
Без мести вовсе распояшется преступник.
А может, каяться в слезах он прибежит?
А я на покаяния мерзавцев не надеюсь.
Быть может, мы стоим на новом рубеже,
А женщина-осечка – воплощённая идея.


СЕМЕЙНАЯ    ВОЙНА

Как ненавидят эти – муж и жена;
Как яростно друг друга ненавидят!
Семья плохая – это не новинка –
Там каждая душа обнажена.
Так ненавидят кровного врага.
Враг – это враг, но эти-то – любили!
Она ему сварганила рога
И он себя оставил не в обиде.
Бывают и затишья, и объятия, и секс;
Иллюзии бывают возвращения былого.
Но вновь – скандал такой, что окосеть!
И снова – мир. И снова – плохо.
И этой мукой большинство живёт:
Семей счастливых, лично я, не знаю.
«В семья я счастлив!» - говорит и врёт,
Иль может они ангелы с женою?
А семьи держатся за счёт детей;
Где нет их – на законе одиночеств,
Но разнесчастны справедливо эти, те
И ждёт команду каждый: делай ноги!
Но почти всех удерживает страх:
Боятся нового – заметил Достоевский.
Ах, мои дети, жёнушка, брат и сестра,
Надгробье мне поставьте: дискобол с тарелкой.


ЛЮБОВЬ    НА    КАРТОШКЕ

Я молод был: я женщину желал;
Вдруг – на картошке – дама подвернулась:
В порядке бабочка и не дурнушка,
да не красавца – рыжего – жена.
В цвету. Но старше на червонец лет.
Она меня так страстно захотела
И как ко мне тянулось её тело.
Муж – не изменник и она мне: «Нет!»
А я её цветочком так ласкал!
А я такие комплименты стряпал! –
Язык – заокеанской тряпкой! –
И всё бессмысленно – тоска!

Год-два спустя: «О! Неласков муж?»
«Кто вы такой? Я вас не знаю!»
«Мадам, пардон, теряю я сознанье!»
Теперь и сам я не узнаю уж.


ТРАГЕДИЯ    С   ВЫХОДОМ

Как жаль тебя, молодушка, как жаль:
Ты вышла замуж за почти мерзавца;
К нему смогла ты как-то привязаться.
Пока он прячет от тебя кинжал,
Что в сердце вгонит сладострастно
И ты ему так сладко отомстишь,
Но не уйдёшь – у вас малыш
И начинать сначала – страшно.
Ты перезрела – он тебя сорвал;
Ты не его – другого любишь.
Замужество расчетливое – глупость;
Ещё ночами посидишь ты, как сова.
Ты знала всё. Твой так печален вид.
Куда несёт, бабёночка, нелёгкая?
Моя улыбка – для тебя – неловкая…
Прекрасно знала и охота выть.
В супружестве есть что-то от госстраха…
Но девочке ты, дурочке, шепнёшь,
Ты ей наточишь женский нож:
«Не выходи,  как я вот, за мудака-кастрата».


х х х

На куртке мелом написать: ПОЭТ –
Исчерпана моя оригинальность.
Вон фифочка идёт – ой! ой! – БАЛЕТ!
(«Ты  в сапожищах, как мужик канаешь!»)


х х х

Что ж, за свободу стоит заплатить:
Не продающегося – не купишь!
Согнули в три погибели, как кукиш,
Но не сломить – ни нашим, ни блатным.
 

ОБЖИРАЛОВКА

И объедаются, конечно, красотой…
Вот эта женщина, почти богиня:
Муж у неё, понятно, не святой,
Но нелюбимого она ведь не покинет.
И муж в камин швыряет не дрова,
А – ревность! – керосин вонючий
Красотка – не уйдёт: она права,
Что вариант с другим – не лучше.
И тот, кто на коленях мельтешил –
Их выпрямил – в столб превратился.
Семейные, без крови, мятежи
Начнутся – вспоминать противно…

Но как приятно зависть возбуждать
Ведя под ручку этакое чудо!
Мне? Ради этого? Была нужда! –
Я лучше уболтаю в рощу чью-то…


КНИГОЛЮБАМ

Он у жены в трёхсменных сторожах.
Историйку я расскажу, там и о жинках.
Литература продолжает дорожать:
Искал я книгу, чуть не полжизни –
Нашёл таки! И счастлив был – не описать:
Читал, листал, к грудине прижимал…
Я был, как бог, почти на небесах!
При чём тут книга и жена?
Через неделю, сытый, позабыл
Где эта книга, бедная, стояла.
Похоже остывает и любовный пыл.
Да, человек – враг постоянства.
Но книга – друг: она стоит без жалоб.
Красотка книгой жалоб не лежала б…


МОНОЛОГ   ПРИЯТЕЛЯ

Выходит так: развод неотвратим
И это правильно: давно бы надо –
Семейного страшнее ада
Нет ничего! Мы хуже, чем враги.
Так ненавидят: только муж, жена.
Где ты, любовь? На кухне испарилась?
Её, как моду завезли к нам из Парижа,
Но мода – в прах! И память – не нужна.
Пора кончать. Жаль маленьких детей:
Я их люблю, а младшего – безумно.
Семейный покидаю я Везувий,
Авось, опапится какой-то из дядей.
Судить начнут: а так? не так ли? –
Но и у них – провальные спектакли.


ОЧКАРИК

Везёт же людям, чёрт возьми, везёт!
Где он такую отхватил, очкарик?
Жену его мы лицезрея – закачались.
Он сам, по правде: крепок и высок,
Но ведь она же – Валентина Терешкова!
А он какой-то мягкотелый, размазня:
За что любить, чёрт побери, такого?
Хотел бы я, как и другие, знать.
Теперь я знаю: любят ни за что.
За что не любят – тоже знаю
И нашу зависть бог в грехи зачтёт.
Нет доброй зависти – есть зависть злая.
Ломайте головы: зачем таким давать?
На радость дуракам  -- она теперь вдова.


ПЛОДОВИТАЯ   

И женщины есть – сучки во плоти!
Есть бабы – хищницы, оторвы, стервы.
У этой алкашом работал первый,
Второй – не лучше и примитив:
Обиженный, не улыбнётся никогда,
А ей, конечно же, хотелось инженера;
Ведь – парня! – окрутила и пожалела:
И по рукам пошла её м… да-да…
К прицепу – двойню  дураку –
шиш убежишь! Герой рогатый!
Свалял – весь в перьях! – дурака ты,
Теперь не петушись, папашечка: гу-ку!
А чтоб не дёргался: четвёртого она
Уже таскает, но под юбкой, сатана.


МОНОЛОГ   ЗА   ДЕНЬ   ДО   РАЗВОДА

Как тяжело тебе, сердце, как тяжело:
Ты задыхаешься в груди, как в душегубке!
Что нас с женой спокойно не жилось?
Всё это сложно, лично всё сугубо.
Как муравейник раскидать к чертям –
Вот что с тобой хотим, жена, мы сделать.
Морщиною подведена черта,
А результат – плохой, судебный.
Мы проиграли оба поединок наш.
Да мы-то что? Зачем страдают дети?
Любовь запретная, как в спину нож –
Её бы в ножны сердца деть бы!
Её не спрячешь: колется, торчит.
Своих любовей все мы палачи.


КОБЕЛИНО    КОБЕЛЕВСКИЙ

В сравненьи с Дон Жуаном, он – кастрат,
Но шалашовок перещупал прорву:
В чужих постелях он встречал Аврору,
Паяльник грея на чужих кострах.
А ведь жена тростиночкой была
И пять ночей он уговаривал медовых,
А через месяц захотелось новых
И в первый отпуск – проститётка-бля…
За свадебным столом не веривший себе,
Что это чудо, эту прелесть раскорячит,
Сидел жених  от предвкушения горячий
И истекал слабеющий, сопел…
«Холодная! Лягушка! Чёрт возьми!» -
Он не семейных ищет наслаждений…
Его жену я вижу каждодневно.
Его и не пытался вразумить.
Бессмысленно порочного жалеть.
Цепной собакою в нас – похоть.
Порой срываемся с цепочки -- плохо…
Ей год от года стало тяжелей:
Она пыталась трижды развестись,
Но без свидетелей и без ночной облавы –
Все остальные аргументы слабы.
Как страшен потерявший стыд!
Жаль женщину и кобелину жаль;
Мстить женщина ещё не научилась:
Со дна лишь оторвался Наутилус –
Всплывёт: куда же Кобелевскому бежать?


ЗАМЕСТИТЕЛЬ   МУЖЕНЬКА

Взбунтовалась бабёнка – развод:
Подвернулся заместитель ей презнатный;
У неё поклонников – толпа и взвод,
Надоел ей мужичонка, значит.
А мужик у ней, скажу вам, губошлёп,
Страхоманный: ей, красавице, не ровня.
(Только: рожа мужиковская – поклёп,
Как и красота её – ирония.)
Лица нам не дали выбирать:
Над лицом души мы – властелины.
Заместитель мужа был пират;
Из медового она из пластилина.
Начал он её крутить и мять:
«Мне второй этаж, по штатику, положен!»
Тут и вспомнила она родную мать,
Поняла, что конкурсочек – ложный.
Выбирай-не выбирай – впросак:
Один чёрт – нам не по вкусу проба!
Содержимое одно и то ж в трусах,
Правда, у неё всех идеальней попа;
Только это заместитель оценил: 
Попок много – гениальную охота.
Нет любви – свирепствует цинизм.
С мужиком опять. По-новому заходу.


СОБЛАЗН

А я не мог твоей любви помочь.
Твоё цветенье было так внезапно.
Во мне кричало всё: нельзя мне
Тебе, прелестнейшая, подарить и ночь:
За это надо подарить себя,
А я прикован золотою цепью –
Ручонки деток держат цепко! –
Так произносим слово мы:  судьба.
Ты женщина изломанной судьбы…
Несправедлива жизнь ко многим:
Тебе – без выигрышный номер.
За это можно разве осудить?
Я преклоняюсь перед мужеством твоим
Остаться женщиной и не терять надежды:
Она тебя, как друг удержит,
Она поможет одиноким вам двоим.
И человек твоей мечты придёт,
И жаркое цветенье повторится:
Не так уж много – вёсен тридцать.
С тобою будет счастлив тот,
Кто от судьбы бессмысленной страдал,
Кто знает цену хлеба, ласки,
Кто видит мир не в серой краске,
Кто делит женщин не по сортам.
А я твои улыбки сохраню,
Как драгоценное лекарство.
Чужой любовью развлекаться:
У пропасти танцульки на краю.
Твою любовь я на смиренье променял –
Я даже памяти твоей не стою!
Пусть будет счастье крепкое, простое!
Живи и радуйся! Не вспоминай меня.