сб. стихов Свет любви. Цикл 1 Свет любви

Глава   10.
Владимир Мономах. Детство. Усмирение мятежа. Победы. Черные Клобуки. Дела с греками. Гида. Кончина.

      В первый раз маленький Мономах увидел всех своих родственников в церкви и почувствовал недобрые взгляды на себе. И после, на пиру во дворце великого князя, где дети поначалу сидели рядом со взрослыми, Владимир чувствовал разлитые в гриднице напряжение и тревогу: что-то происходило между детьми и старшими внуками Ярослава Мудрого. Там, в Пореяславле, Владимир не чувствовал этого напряжения от своих братьев и племянников. Князь Всеволод говорил мало и глухо, а при детях вообще не касался их имен. Здесь же вдруг все они предстали перед взором маленького Мономаха, и он почувствовал, что некоторые из родственников вовсе не являются истинными друзьями его отца и его самого. Тяжелые взгляды бросал на него захмелевший белокурый красавец Ростислав Владимирович. Черниговский князь Святослав все время обращался к великому князю Изяславу с какими-то непонятными словами, от которых Изяславу было явно не по себе. Всеволод настороженно молчал. Упоминались княжеские столы в Новгороде, Ростове, Владимире-Волынском, Смоленске.
Лишь на следующее утро боярин Гордята открыл Владимиру немногое из того, что волновало князей в хмельном застолье. Он пришел к княжичу, когда тот готовился к прогулке, положил руку на плечо: «Пойдем, княжич, погуляем, отец велел рассказать тебе кое-что». После этой беседы впервые в душе Владимира были нарушены та стройность и спокойствие, которые царили в ней с тех самых пор, как он помнил себя. «Ростислав враг всем, сказал тогда старый боярин» Гордята рассказывал, что после смерти отца в 1058 году сыновья польского короля - Болеслав, Владислав и Мешко - разделили по отцовскому завещанию, как и на Руси, землю между собой. Сейчас они живут мирно, но неисповедимы пути господин, - все люди, а власть кружит человеку голову, долго ли будет мир между братьями… Уже тогда Владимир понял, что стремление к власти страшная и злобная сила.
      А Всеволод учил тогда сына: «Переменчива жизнь. Вчера мы были победителями, сегодня побили нас. И не раз еще так будет в жизни. Она поворачивается как колесо - то счастливым, то несчастливым боком - все катится и катится вперед. И если плохо тебе придется в жизни - не унывай, знай, что повернется снова ее колесо и засияет для тебя солнце. Вся ведь жизнь состоит из тени и света, потому и не скучно людям жить, все время они между радостью и страхом, между отчаянием и надеждой».            
       Ростислав был в гостях на пиру и стратиг угостил Ростислва вином, куда влил яд. Ростислав умер на восьмой день, освободив место на княжение. Владимир был поражен этим известием и спросил у отца: «Не покарал ли Бог стратига за такое коварство?»
– Когда сам станешь князем, то поймешь, что ныне власть нельзя сохранить только честью. Избави тебя господь, сын мой, но думаю, что и тебе придется испить горькую чашу душевных мучений, когда станешь выбирать свой путь в борьбе с врагами. Власть любит людей, которые способны идти без оглядки. Увы, но власть любит также людей скрытных и льстивых, коварных и смелых. Зри - простодушие, искренность и власть никогда не идут вместе. А стратиг… его побили камнями херсонесцы. Ведь они боялись, что дружина Ростислава отомстит за него и разорит город».
       В лето 1065 было знамение и в небе, и в звездах, и в солнце не к добру. В этот же год вслед за Ростиславом выступил против старших Ярославичей Всеслав - князь полоцкий. Он напал на Псков, а затем двинулся к Новгороду. В первый свой путь тринадцати лет от роду выехал за ворота Владимир, и оглянулся: пустынными в то время были переяславские валы, закрыты окна, лишь в княжеском тереме одно из окон было отворено. В темном его проеме смутно белела чья-то фигура. Владимир не видел лица, но знал твердо, что это мать поднялась на верх терема, и провожает сына в его первый взрослый княжеский путь. Ему захотелось снять шапку и помахать ей, но он покосился на суровые лица всадников и отпустил узду, ускоряя ход коня. Скоро Переяславль едва виднелся у края неба темной полосой, а вскоре исчезла и она.
      Через несколько дней их со всех сторон окружил густой темный лес, затем появились селенья.  Вначале путники ночевали в небольших селах, что в северных краях уцелели от разгрома. Здесь стояли рубленые четырехстенные избы; где было тепло. Смерды угощали князя и его людей, чем бог послал - молоком, яйцами, медом.  По соседству Ставка Гордятич, остановившись на простой в избе, отнял у хозяина барана и несколько кур, приказал зажарить их для себя и своих людей. Подняли шум люди возле дома, завыла в голос хозяйка избы. Владимир в это время сидел за трапезой. Он быстро вышел на шум, подозвал к себе дружинников Ставки и велел им оставить живность в покое. Затем вошел в избу к Ставке. Тот был на два года старше Мономаха, совсем взрослый воин. Он сидел на лавке, пил мед и ждал, когда люди принесут ему зажаренное мясо. Владимир подошел к своему другу и сказал ему, срываясь на крик: «Боярин, прикажи своим людям оставить смердов. Мы не половцы, и они не враги нам. Ограбим их, кто будет платить положенную дань - и бараном, и курицей, и яйцом, и медом и воском?» Ставка, захмелев, пытался усадить князя за стол, вновь вернуть его к товариществу, но тот упрямо настаивал на своем: «Оставь, боярин, прикажи своим людям уйти со двора, не то я велю cвоей дружине выбить их отсюда!». Ставка опустил голову и вышел из избы…
      Отец предупреждал Владимира, что с вятичами задираться нельзя. Хотя и покорены они были,  и признавали власть Киева, но много раз воевали против киевских князей, стремясь вернуть волю и освободиться от обременительной дани. Вятичей снова покоряли, но они отсиживались в лесах и вновь брались за топоры и палицы. Они требовали к себе уважения.
      Ростов открылся среди лесов неожиданно - высокая из тяжелых бревен стена с частоколом, островерхие крыши домов, теремов и веселых церквей. А начинать отец наказывал с создания полка. Предстоит тяжелая борьба с Всеславом. Он князь удалой, занимается волхвованием и взять его трудно. Выходить против него можно лишь едиными силами всех Ярославичей и с подмогой, какую бог пошлет. А его дело - изготовить против Всеслава ростово~суздальскую дружину и полк вятских горожан и смердов.  У Владимира всего пятьдесят дружинников. Так вспоминал свой первый поход князь Владимир. Но все это было так давно.
       В конце-концов победил, как всегда, настырный, хорошо все рассчитавший Святослав. Недовольный собой и братьями, уступил ему Изяслав, а Всеволод и на этот раз отмолчался. Затем решено было взять Минск приступом. Несколько дней подряд воины Ярославичей валили деревья, делали лестницы, готовили тараны, чтобы бить ими в крепостные ворота, и во вторник поутру пошли на приступ. Напрасно минчане метали в них стрелы, лили сверху кипяток и смолу, отпихивали лестницы баграми, но слишком неравны были силы. Осаждавшие ворвались на крепостные стены, там сбили вниз защитников города и следом ворвались на улицы Минска. И сразу же стон повис над городом. Вошедший в город следом за своей дружиной Владимир с ужасом увидел, как озверелые люди секут на улицах минчан, бьют их булавами и мечами, глушат щитами. Выламывая двери, врываются в дома, а оттуда с истошными криками вываливают на снег разную рухлядь, делят ее между собой, и меду делом убивают, дерущихся засвое добро жителей.
        Стоны, крики и рыдания, победные возгласы, проклятия - все это смешалось в едином вздохе взятого на поток города. Владимир бросился к своему воину, который тащил за волосы упирающуюся молодую женщину, а другой нес узел с набитым добром. Женщина кричала истошным голосом, рвалась прочь, а воин лишь крепче схватывал ее за волосы и волок туда, где собирали пленных, будущую челядь. Воин заметил движение Владимира, бросил ему на ходу: «Не мешай, князь, теперь наше время». Мономах вспомнил, как он сам, сидя в своих ростовских хоромах, соблазнял детей боярских будущей добычей. Вот она, добыча! Русские люди избивают русских людей, не печенегов, не половцев, а своих же единоверцев, которые страдали за чужие вины, вся беда которых была в том, что Всеслав Полоцкий не ужился в мире с князьями Ярославичами. Потом Минск запылал, и Владимир смотрел на бешеную пляску огня и летящих искр, которые метались по городу, сжигая все, что не успели взять нападавшие рати. С треском горели деревянные дома, рушились храмы божии. Сеча затихла, и теперь и нападавшие, и оставшиеся в живых минчане отходили подальше от огня.
       А потом лазутчики донесли Изяславу, что Всеслав вышел с ратью из Полоцка и собирается к Минску, чтобы отбить город обратно. Туда и повернули своих воинов братья Ярославичи.Впервые увидел он Всеслава, когда отец показал ему. «Вон, смотри, князь Всеслав».  Среди полоцких всадников на черном коне крутился в снегу всадник, он размахивал мечом, понукал своих воинов идти вперед. Чародей, закутанный в синюю мглу, как звали его на Руси, задыхался в глубоком снегу на берегу Немиги. Владимир видел мрачное лицо Всеслава, его яростный раскрытый рот. Еще долго продолжался бой, лилась на землю кровь. Но всему бывает конец, еще падали от ран воины и вдруг Всеслав в быстро наступающих сумерках исчез, словно растворился в снежной купели.
        Разгром полончан был полным. Большая часть их войска полегла на берегах Немиги, остальных живых тут же поделили между собой, забрали их в холопы. Поделили и обоз Всеслава, его бояр и дружинников, их утварь и шатры, оружие и пищу. Владимир смотрел на эту радость, и ужасался: за что погибли эти сотни русских людей, за что, как дикие звери, терзали на мерзлой земле друг друга? Не печенеги и не половцы погубили их, не во славу родной земли легли они здесь навечно… Горе! Горе это для всех. Ничтожны злоба и зависть князей, что будет с землей нашей, если дети ее гибнут от руки друг друга на снежных полях.
      А наутро рати Ярославичей двинулись по полоцкой земле - от села к селу, от города к городу, разоряя все на своем пути. Остановились невдалеке от Полоцка, отяжеленные добычей, уставшие от грабежей, от стонов и плачей. Люди Владимира  несли молодому князю то кусок дорогой ткани, вытащенной из сундука, то серебряную херсонесскую утварь, взятую  у кого-нибудь из полоцких бояр, то приводили к нему красавиц полочанок. Владимир пугался. Ему было стыдно, совестно принимать все это. И дружинники видели, что князь подавлен их приношениями. «Бери, князь,  все это добыто честно, с бою; если бы вчера победил Всеслав, то завтра уже шли бы полоцкие воины по нашей земле, хватая наши вещи, жен и детей, и не было бы никому от них спасения!»
      Всеслав заперся в Полоцке и вскоре запросил мира. Полоцкий князь обещал прекратить войну против Ярославичей, не бороться за Смоленск. В ответ в Полоцк ушло посольство князей-братьев. Они клялись помириться с Всеславом, вернуть все его владения. Но особенно неистовствовал Святослав. Ему было все мало. Что ни вечер, он приходил в шатер к Всеволоду, убеждал его еще повременить с переговорами, смущал  его тем, что Изяслав хочет скорее помириться с Всеславом, чтобы сохранить силу на будущее против них - младших Ярославичей. С Всеславом условились заключить мир 10 июля. Изяслав, Святослав и Всеволод в присутствии духовных отцов целовали крест полоцкому послу в том, что на время с Всеславом условились заключить мир. В канун встречи с полоцким князем весь вечер совещались князья. Всеволод вернулся уже после полуночи и сказал сыну, что Изяслав и Святослав договорились нарушить крестное целование и захватить Всеслава,
       Князья встретили Всеслава протянутыми руками, обнялись с ним братски. Изяслав пригласил Всеслава с сыновьями в свой шатер, и князья, молча удалились от берега. Но лишь Всеслав вступил под полог шатра, как на нем повисли сразу же несколько Изяславовых дружинников, тут же скрутили руки и его сыновьям. Некоторых половцев зарубили на месте. И повезли в Киев Всеслава с княжичами. Время летело быстро, Владимир мужал, набирался опыта. Однажды к Всеволоду привели еврейского купца Исаака. Сам раббе Исаак был из Чернигова, но уже давно не жил в родном городе, а вел большую заморскую торговлю. Он только что вернулся из Английской земли, видел всякие заморские страны, узнал про всякие неслыханные на Руси вести, и теперь его приглашали по очереди   к князьям и боярам, чтобы он доподлинно поведал о том, что видел и слышал.
       Было это в 1066 году. И в тот же год Елизавета Ярославна, тетка Мономаха, пришла в Датскую землю и вышла замуж за тамошнего короля Свена. «Красивая, умная женщина, - раббе Исаак качал головой, - она вдосталь кормила и поила меня на своем королевском дворе, просила передать вам, Рюрикову племени, поклон». Рядом с мачехой; молча и хмуро стояла десятилетняя девочка - старшая дочь короля Гарольда Гита и смотрела на радостную игру пальцев своей мачехи, щупающую меха. Король Гарольд недавно отослал в монастырь свою первую жену Эдит - мать Гиты и еще четверых детей - трех сыновей-погодков: Годвипа, Эдмунда, Магнуса, бывших уже юношами, и маленькую Гунхильду.
      Эдит сильно и бескорыстно любила Гарольда.  В борьбе с наседавшими врагами король нуждался в помощи других английских властелинов. И Эдвин, взял за себя их сестру - вдову влиятельного графа Гриффида, присоединил его земли к своему королевскому домену, Эдит безропотно уступила мужу и лишь испросила разрешения видеться с детьми, особенно с младшими
  дочерьми Гитой и Гунхильдой. Владимир с интересом слушал рассказ купца о делах в далекой Англии, о жизни королевской семьи. О какой-то незнакомой девочке, и, конечно, не знал и не мог знать, что пройдет всего шесть лет, и Гита станет его супругой, проживет с ним счастливо тридцать три года и родит ему семерых сыновей
         Проведя зиму 1067 и  1068 года в Киеве, братья Святослав и Всеволод готовились, лишь подсохнут дороги, двинуться в свои пределы. На север в свой Ростов предполагал отправиться и Владимир Мономах, но половчане опять напали на Русь. В лето 1068 снова началась война. Как только степь стала твердой, половецкая конница устремилась на Русь. Это был большой поход: сразу несколько половецких колен собрали силы. Ханы знали, что в Киеве до сих пор находились княжеские дружины, но также знали, что полки распущены по домам, а дружины немногочисленны. Их соблазнило то, что князья вывезли из полоцкой земли богатства, и теперь стремились взять их. Осенью 1067 года в половецкую степь ушло из Киева посольство князя Всеволода. Посылал князь своих людей к хану донецких половцев, чтобы сосватать за себя одну из его дочерей. В зиму 1068 года полочанка. уже была в Киеве. Ее крестил сам киевский митрополит, и скоро во Всеволодовом дворце появилась новая хозяйка.
        Владимир встретил мачеху спокойно. Он понимал, что не может мужчина жить один, но и не может князь долго сожительствовать с наложницами и рабынями. Половецкая же степь опасна, и нужно было постоянно чувствовать биение ее сердца. И половецкая княжна в Переяславле обещала мир с донецким коленом половцев. Через нее можно было получать вести из степи, а в случае опасности просить у ее отца помощи. Все это учитывал Всеволод, засылая сватов в степь.                Она вошла во Всеволодов дом, не зная ни слова по-русски, с черными волосами, зоркими глазами, быстрыми движениями. При крещении половчанку нарекли Анной.
         Владимир, скорбя о матери, старался понять и то, чего хотел отец. Он был ласков с мачехой и внимателен к ней. Янка же с младшей сестрой Марией заперлись в своей половине, не выходили к общему столу. Особенно неистовствовала Янка. Она плакала, требовала избавить ее от этого «половецкого чудища», вспоминала, сколько зла сделали половцы переяславской земле.  И хотя унял князь дочерей, но мира в доме больше не было. Янка объявила, что она никогда не смирится с позором, и уйдет в монастырь. Но на Киев пришли не донецкие половцы, мир нарушили донские колена. Хан Шарукан Старый вел половецкую конницу на Русь.
        И сразу были забыты все мелкие дрязги и споры. Смертельная опасность нависла над всеми русскими землями. Враги свирепствовали: городки и села сжигались дотла, людей убивали: брали в плен самых сильных мужчин и красивых женщин для продажи на невольничьих рынках юга. Князья наскоро собрали дружины, не дожидаясь подхода полков из Чернигова и Переяславля. Лишь киевский тысяцкий Коснячко успел привести с собой ремесленников и смердов. Но чем-то недовольны были простые киевские люди, кричали на воеводу, что дал он им старое плохое оружие. Коснячко приказал тогда отхлестать крикунов батогами, и тут же воеводские люди пошли по дворам, собирать войску на пропитание:  хлеб,  мед и сыры. И хотя враг грозил Русской земле, неохотно расставались люди со своими припасами, гнали сборщиков из домов и кричали: «Ваши амбары ломятся от наших бед и лишений, берите себе еству оттуда». Многих тогда похватали и заперли по погребам.
       Потом рати двинулись на юг. Владимир вновь ехал стремя в стремя с отцом. Дружины торопились на Альту, куда уже пробились половцы. Через день впереди, у края неба, появилась дымная пелена: горели окрестные деревни и леса. К вечеру стали видны мерцающие костры половецкого стана на том берегу. Прямо под открытым небом князья держали совет, что делать дальше, долго спорили. Наиболее решительно был настроен Всеволод. Владимир никогда не видел, чтобы его отец, всегда спокойный и рассудительный, находился в таком волнении. Он сказал:
– Надо ударить тогда, когда поганые ждут нас меньше всего, ведь ночь и внезапность скрадывают число. Надо развести костры, обмануть врага и тут же начать переправу. Сейчас Альта почти пересохла, и можно спокойно перейти ее вброд.
 В ночь руссы ударили по половецкому стану и вначале добились успеха, потеснили врага, захватили первые его кибитки и даже поволокли в свой лагерь пленных. Но чем глубже шли они, тем больше из степи на них с визгом выплескивались все новые и новые конные половецкие воины, затаптывая малые дружины руссов. Шла яростная ночная схватка, и враг стал одолевать. Князья видели, если до восхода солнца, не повернуть назад, то половцы вырежут всех до конца.          
          И русские дружины повернули обратно. Половцы их не преследовали.  Но утром воины заметили, как половецкая конница шла вослед княжеским дружинам. И руссы рассыпались в стороны. Святослав с сыновьями повел свою дружину на север, желая отсидеться в Чернигове. Изяслав со своим сыном Святополком уходил к Киеву. Вместе с ним скакали Всеволод и Владимир Мономах. Пути в Переяславль были заняты врагом. Владимир впервые испытал страх. Дружина разбита, и нет теперь никого, кто бы мог их спасти. Всех оставшихся дружинников, и отца, и его самого, захватят в плен, и прощай жизнь: плен, рабство, позор, в лучшем случае выкуп и потом на всю жизнь несмываемое пятно половецкого отпущенника.
        Киев встретил князей настороженно. На горе горожане собирались кучками, горячо обсуждали беды, навалившиеся на Русскую землю. Люди кричали, что князья их предали. Изяслав, Всеволод и Владимир все вместе закрылись в старом Ярославовом дворце, дружинники охраняли к нему все подступы. А ярость народная нарастала. Среди толпы появился печерский монах, который указывал перстом на небо: «Наводит ведь бог в гневе своем иноплеменников на землю, и, только пережив это горе, жители ее вспоминают о боге; на междоусобную же войну соблазняет людей дьявол».
Воеводские дружинники разгоняли народ, но люди вновь собирались толпами, выкрикивали накопившиеся обиды.
        Владимир вместе с отцом уже несколько дней назад ушли из дома и вместе с мачехой, Янкой, ближними дружинниками перебрались в старый Ярославов дворец. Его охрану усилили. Денно и нощно караулили воины все подходы к княжеским палатам. Владимир смотрел через узкие оконца верхних сеней, как бурлили толпы на киевских улицах, слушал, о чем кричали все эти смерды и ремесленники. И поднималась в нем ненависть к этим людям, хотевшим изменить раз установленный богом порядок. Все, что накапливалось в народе годами, выплеснулось наружу в эти сентябрьские дни 1068 года.
– За все плати, все отдавай! - вопил народ. - Плати дани и виры, плати ветто за невесту, плати десятину церкви… Им не нужны пустые, дикие земли, а подавай угодья, пастбища, ухоженные земли с деревнями и селами! И приходят с мечами и отбирают земли, называют их своими, и примучивают нас, и закабаляют нас долгами… И бредем мы, убогие, от села к селу, кормясь работой, попадаем в закупы, рядовичи, становимся холопами. И уже не свободные мы люди, а рабы, и господа наши что хотят, то и делают с нами! Карают нас побоями и штрафами, обращают в полное холопство за бегство.
       Потом прибежали княжеские люди с Подола, рассказали, что внизу, холопы растерзали новгородского епископа Стефана,  и теперь весь Подол двинулся на Гору, к святой Софии. А гул все нарастал и вот уже новые людские толпы прорываются через Подольские ворота и бегут мимо Ярославова дворца, через Софийские ворота во Владимиров город, ко двору воеводы.  С другой стороны, от слобод кожемяков и гончаров, такие же толпы бежали по улицам старого города.  Никогда позднее Владимир не забывал этого страшного вида разбушевавшейся толпы, ее грозную силу. Он видел, как Киев становился игрушкой черни, и ничто: ни власть, ни деньги, ни сила не способны одолеть ярость людей.
         «На вече воеводу!» - завопила толпа, и люди пошли на приступ. В раз были разбиты в щепы топорами тяжелые ворота, и толпа ворвалась во двор воеводы. Везде стояли испуганные воеводские люди, но самого тысяцкого в хоромах не было. Он с сыном на двух конях ускакал из Киева в Чернигов. Люди пошли по палатам. Двор был разграблен. Тащили посуду, ковры, еду из погребов и медуш. Разбили даже изразцы, которыми были выложены стены. Затем толпа двинулась ко двору Брячислава, где сидели в погребах люди, брошенные туда тысяцким еще перед уходом на Альту. Другие побежали к Ярославову дворцу и потребовали, чтобы к ним вышел великий князь Изяслав. Князь колебался. Но тут на княжеский двор ворвалась другая толпа, ведомая освобожденными из погребов узниками. Люди кричали и нарастала энергия, собирающаяся в грозную силу.
       Изяслав продолжал колебаться. Владимир всматривался в эти горящие гневом глаза, жилистые, темные от работы руки, в их холщовые рубахи и видел их иными, не робкими просителями, не жалкими холопами, а хозяевами этого мира. И в свои пятнадцать лет, он усвоил, что: там, на площади, враги лютые, готовые извести весь Рюриков род с боярами и дружинниками, с церковниками и богатыми купцами. А толпа уже удалилась от княжеского дворца и бросилась к порубу, где томился Всеслав.  Взломали двери, и Всеслав, чародей, такой же мрачный, как всегда, уже на людских руках едет к дворцу.  Изяслав на ходу крикнул Всеволоду: «На коней, брат!» и  бросился вниз. За ним бежали его сыновья, следом Всеволод и Владимир Мономах и поскакали на конях в Берестов, где ждали их свои люди.
       В Берестове беглецы немного успокоились: здесь их ждали свои люди, здесь они запаслись едой и питьем. Изяслав с сыновьями уходил отсюда на запад, во владения своего родственника, польского короля Болеслава II, а Всеволод и Владимир поскакали на северо-восток. Всеволод хотел найти убежище в землях Святослава, куда еще не дошли половцы, а Владимир уходил в свои северные леса к Ростову. В лесу под мрачными елями стояли вятичи, выкрикивали свои языческие богохульные слова и грозили князю высоко поднятыми палицами. Ставка Гордятич хватался за меч, но Мономах успокаивал его. Для себя князь решил, что лучше никогда не доводить людей до крайности, не вызывать их на яростный взрыв и жестокость. И теперь он спокойно поднимал руку вверх, приветствуя вятичей, словно не замечая их ненависти.
         К исходу октября Мономах был уже в Ростове. Закрылись за всадниками тяжелые ворота. Молодой князь как владетель собственного стола, занимался хозяйством: расширял пашню, строил новые амбары, следил за поступлением от смердов хлеба, мяса, прочих съестных припасов. Затем судил провинившихся, отстаивал молебны в местном деревянном храме, охотился. И все чаще думал о Киеве и большим общерусским делам. Он не знал, что происходит в русских землях, и где обретается отец. В ноябре в Ростов пришел гонец из Чернигова. Всеволод посылал весть, но мало утешительного узнал он. В Киеве народ объявил князем Всеслава.  Киевская голь со смехом и радостью тащила с княжеского двора золотые и серебряные сосуды, дорогие ткани и денежную казну. Теперь в княжих палатах хозяйничают полоцкие люди, враги Киева. Изяслав вместе с сыновьями ушел к польскому королю Болеславу. Всеволод укрылся у своего брата Святослава в Чернигове. Чуть было не погибла в те дни Русь от половцев.
      Шарукан Старый, узнав о смятении в Киеве, о падении князей, совсем осмелел, и его сторожи появились около самого Чернигова. Новая битва с половцами произошла на реке Снови. Навстречу войску Шарукана Святослав вывел в поле черниговскую рать, которая насчитывала всего три тысячи человек, но руссы дрались отчаянно.  Копьеносцы отразили натиск половецкой конницы, а княжеская дружина разгромила остатки половецкого войска. Половцы бежали в свои пределы через реку Сновь, многие из них потонули в ее осенних водах. Изяслав, пробыв несколько месяцев в Польше, вывел оттуда против киевлян войско во главе с польским королем Болеславом. Всеслав с киевской ратью вышел ему навстречу к Белгороду, но ночью, не дожидаясь битвы, бросил киевлян и бежал в свой Полоцк.
      Видать почуял вещий князь дурное, заподозрил киевлян в неверности. Оставшись без предводителя, киевляне повернули обратно и учинили совет. В тот же день в Чернигов к Святославу и Всеволоду поспешили киевские гонцы. Они просили князей известить Изяслава, что Киев добром откроет ворота великому князю и повинится перед ним, Если же Изяслав не внемлет просьбе, то горожане грозили сжечь Киев и уйти в Греческую землю. Князья-братья обещали киевлянам послать гонцов к Изяславу, заступиться за них.  С тех пор расположил к себе сердца киевлян Святослав. Но прежде чем поутихла Русь, много еще бед пришлось вынести ей. Ляхи начали обижать жителей киевской земли, и люди стали их тайно избивать, и Болеслав с остатками своего отряда ушел на родину.
      И вновь князья принялись за дележ Ярославова наследия. Послали гонца в далекий Ростов за Владимиром. Он передал князю явиться в Киев для совета и отдал Владимиру тайную грамоту от отца. Всеволод извещал, чтобы готовился Владимир к смоленскому столу и расставался с Ростовом уже надолго, если не навсегда. Смоленск! Семнадцатилетний Мономах не мог об этом и мечтать, тем более в обход Святославичей. После споров на нем и сошлись старшие Ярославичи. Но Святослав выторговал себе Новгород, и туда отправился княжить его старший сын Глеб. Близкие люди Мономаха с удивлением смотрели, как поспешно, но основательно собирался князь в дорогу. Он выехал налегке, наскоро, с небольшой дружиной. Возы с добром, разной утварью потянулись следом.
      Уже давно шла драка за Смоленск между Ярославичами, и никто из них не смог перетянуть город на свою сторону, без конца покушался на Смоленск и князь Всеслав. И теперь отдают его Владимиру, потому что тяжкие времена наступили для Изяслава.  Против него стоят братья Святослав и Всеволод, и Изяслав, уступая им, попытался вбить между братьями клин, отдав Смоленск Владимиру. На следующее утро Владимир направился в Смоленск. 1070 год приближался к концу. Но не все беды, отпущенные на его долю, прошли по Русской земле. Уже на пути в Смоленск Владимир и его дружинники вновь столкнулись с беспокойными толпами лесных и приречных людей.
      На лесных полянах, собирался народ, слушал громкие слова волхвов и грозил проезжавшему князю. В Смоленск прибыли под вечер. Крепость и княжеский дворец были пусты, но дома стояли исправные и город был многолюден и приволен, и большой храм Успения сиял недавно позолоченными крестами. «Буду жив - отстрою каменный храм», - подумал Мономах, и тут же над городом поплыл колокольный звон, возвещающий горожанам о прибытии в Смоленск нового властелина. А уже на следующий день Владимир столкнулся с первыми неприятностями. Неспроста шумели смерды по прибрежным селам и лесным деревням, неспроста внимали они лохматым, одетым в звериные шкуры волхвам. Порядок, сломавшийся в Русской земле еще в 1068 году, так и не налаживался, всюду волновался народ. Отзвуки смятения потрясали и Смоленскую землю.
       Смерды отказывались платить оброки. Владимир негодовал. Кто дозволил холопам менять столетиями сложившийся порядок? Кто дал им право захватывать имения, им не принадлежавшие? Так сложилось, что наиболее даровитые и трудолюбивые оказались у власти, стали владельцами дворцов и богатых домов.  Но своим еще юным сердцем, пытливым умом Владимир понимал, что порядок, данный богом людям, нуждался в добром и разумном поддержании - где силой, а где и лаской и нельзя доводить людей до неистовства, как это сделали своими вздорными делами Изяслав и его воеводы в 1008 году. Поэтому с первых дней княжения в Смоленской земле, он постарался сохранить этот порядок всеми силами. В одни волости он направил дружинников взыскать с непослушных холопов, в других волостях наказывал судить людей по справедливости, и если измывались богатые люди над бедными и убогими, то наказали бы их. В третьи послал хлеб, чтобы спасти людей, обобранных богатеями, от голодной смерти.    
      Удивительный князь юный Владимир, ведь ему было всего семнадцать лет. А вокруг Смоленска бушевал пожар народного смятения. Возмутились смерды во владениях Святослава,  оттуда смятение перекинулось в Ростово-Суздальскую землю, в те леса, которые не раз проезжал Владимир. Объявился еще один волхв в Киеве. Он вещал, что на пятое лето Днепр потечет вспять, и земли переступят с места на место: Греческая земля встанет на место Русской, а Русская на место Греческой. Многие смеялись, но многие смущались душою. Когда княжеские люди бросились на поиски кудесника, он исчез ночью и сгинул без вести. Но тревоги не исчезли. Некие разбойники вышли из лесов и напали на Печерскую обитель. Они хотели снести монастырь прочь, захватить все монастырское имение. Были разбойники из смердов, чьи земли прибрал к рукам монастырь. С большим трудом монахам удалось спасти свое достояние.               
      А войны никогда не прекращались. С малых лет Владимир видел половцев. Половцы творили много беды, все дороги под городом переняты половецкими сторожами. Первого февраля княжеская дружина во главе с тысяцким вышла из крепостных ворот в поле, и снова, их провожал весь город. И снова в тревожном ожидании застыли люди в каждом доме, и тревога эта была больше прежней. К войнам с торками и берендеями привыкли, с ними в течение долгих лет уже научились воевать и научились держать их в страхе. Здесь же надвигалась неведомая страшная гроза, враг был велик числом, беспощаден и свиреп в бою. О чем рассказывали бежавшие от ударов половцев те же торки. Владимир запомнил те дни: зарево далеких пожаров, окруживших во тьме Переяславль со всех сторон, быстрые сборы русской рати, тревога, разлитая в воздухе, в глазах людей, в тихой, приглушенной речи, а потом тягостные часы ожидания известий об исходе сражения.
      Третьего февраля беспорядочные толпы руссов появились близ городских ворот. Маленький княжич видел с крепостной стены их испачканные кровью и грязью брони, разорванные плащи, помятые от ударов половецких сабель шишаки, пробитые стрелами щиты. Понурые и усталые входили они в город, и тут же по улицам, на соборной площади заголосили, запричитали женщины. Но войны продолжались. Горели полоцкие селения, а позади дымил   сожженный Смоленск, а еще позади сожженный им же самим в жестокой войне Чернигов. На первых порах мирно текла жизнь в Чернигове. Борис и Роман убиты, Олег сгинул в неизвестности - после гибели Романа хазары захватили его неподалеку от Тмутаракани и отправили в Византию.
      Поговаривали, что к заговору хазар был причастен и Всеволод, заплативший: им за поимку Олега немало золота. Тихо сидели под надзором Ярополка и Ростиславичи с Давыдом во Владимире-Волынском. После возвращения из Смоленска Мономах принялся отстраивать свои города. Из подгородных сел и слобод потянулись в Чернигов, Смоленск, Ростов, Суздаль тележные обозы с кирпичом, известью, деревянным и железным припасом. Надорванные междоусобными войнами, пожарами, грабежами, хозяйства смердов и ремесленников уже не выдерживали новых повинностей. Они отказывались давать лошадей и телеги, прятались от княжеских тиунов, которые гнали их на каменную работу. Свои нивы стояли неубранными, сгоревшие дома не отремонтированными.
       Но Мономах бы неумолим. Вначале надо достроить храм божий, где можно было бы преклонить колени, затем надлежало обновить, отстроить заново крепостные стены, башни, ворота.  К тому же половцы, чувствуя слабость Руси, усиливают свой натиск на русские земли. Надо было княжеские хоромы отстроить, дворцы бояр и дружинников. А затем, пусть смерды и ремесленники строят свое жилье. Но дни летели за днями, и разведчики донесли в Переяславлъ, что, замерзнув в сожженных русских селах, половцы ушли на юг к своим становищам. И тогда князь Всеволод выехал из стольного города осмотреть округу. Ехали в санях в сопровождении конной дружины. Владимир сидел рядом с отцом, закутавшись в баранью шубу, всматривался в стылую дорогу.
       Знакомство уже с первыми близлежащими поселениями показало всю губительную силу половецкого набега. Стояли спаленные дотла дома, и лишь торчащие среди пепелищ очаги указывали, что здесь жили люди. Половцы разорили и сожгли подгородную княжескую усадьбу, села, принадлежащие самому князю и княгине. И Владимир увидел из высоких сугробов люди - промерзшие, с узелками в руках, со скорбными глазами. А в других местах уже начинали стучать топоры. Оставшиеся в живых люди валили деревья для постройки новых изб, амбаров, бань. Медленно оживала переяславская земля. Воспоминания детства навсегда врезались в память молодого князя.
       А теперь тревожные вести шли из-за рубежа. Ляхи напали на владимиро-волынские земли. Турки теснили со всех сторон, войска византийского императора подходили к Константинополю, откуда рукой подать до русских земель. 19 августа 1071 года Роман IV Диоген проиграл туркам битву при Манцикерте. После чего был захвачен в плен и как раб с кольцами в ушах брошен в прах перед султаном. Тот огрел его плетью по спине и пнул носком сафьянового в жемчугах сапога. Руссы дрались рядом с греками, бежали с поля боя вместе с ними, и донесли тревожную весть до Киева, Чернигова, Переяславля, Смоленска и иных земель. Турецкий удар по Византии больно отозвался в сердце Мономаха, привыкшего чтить родину своей милой матери и гордиться своим византийским родством.
      До него дошли вести о том, что в Переяславле родился в 1070 году его сводный брат Ростислав, а затем с промежутком в год сестры Евпраксия и Екатерина. Новая семья Всеволода разрасталась. Княгиня пускала в Русской земле глубокие корни. Постоянными нитями был связан Смоленск с Новгородом, Полоцком, Ростовом, Киевом, Черниговом, Переяславлем и другими русскими городами. На исходе 1071 года великий князь снова позвал Владимира в Киев, А в Киеве готовилось большое общерусское торжество. Хитроумные монахи Печерского монастыря подсказали Ярославичам мысль о провозглашении Бориса и Глеба, убиенных Ярополком, первыми русскими святыми. И действительно, у всех народов, исповедовавших православную веру, были свои святые, которым люди истово молились и которые совершали великие чудеса во славу церкви Христовой. Лишь Русь стояла и молилась без своих святых, и это принижало русскую православную веру и киевскую митрополию перед другими церквами. Напрасно противился митрополит-грек этому, как он говорил, святотатству.
         Феодосий надеялся, что торжества по освящению мощей Бориса и Глеба всколыхнут всю Русь, примирят бедных с богатыми, объединят князей, укрепят православную веру и возвысят Печерский монастырь. Напуганные народным смятением Ярославичи согласились с Феодосием. У каждого из них была надежда использовать устанавливающийся мир в своих тайных делах борьбы против братьев. Изяслав хотел торжествами укрепить свой стол, Святослав вновь в эти дни надеялся встретиться со своими сторонниками в Киеве, в Печерском монастыре, выказать себя ревнителем православия.      
      Всеволод, используя недовольство киевского митрополита, хотел заручиться поддержкой митрополии для продвижения своих дел. Русь стояла на краю новых потрясений, новых  распрей, и торжества в Киеве должны были прикрыть их, обмануть людей видимым миром. Всеволод успел сказать Владимиру, что истинный смысл княжеского съезда - утвердить новую «Правду русскую», над составлением которой сидят сейчас бояре и воеводы трех Ярославичей. Ранним утром 2 мая 1072 года от старенькой деревянной церкви в Киеве, где лежали мощи Бориса и Глеба, в сторону Вышгорода с его новым каменным храмом направилось торжественное шествие. Сюда собрался весь княжеский, боярский, дружинный и духовный мир Руси. Здесь были все трое Ярославичей и, их сыновья.    
      Впереди шли черноризцы с зажженными свечами, за ними дьяконы с кадилами и пресвитеры, епископы и митрополит в новых богатых ризах, в митрах, сияющих драгоценными каменьями; следом за ними трое Ярославичей вместе с младшей дружиной тянули на санях раку Бориса, за ними шли несметные толпы людей. Вся дорога была расцвечена дорогими парчовыми одеждами, плыли в воздухе княжеские стяги с ликами Христа. Князья внесли раку с мощами в храм и открыли ее. Владимир видел, как колебался митрополит Георгий, и как потом решился он не противиться всеобщему воодушевлению, не вызывать к себе народный гнев.   И, решив, разом создать себе имя ревнителя русского православия, рухнул ниц, распростер руки по каменным плитам.
      А за окнами дворца на площади за большими столами, уставленными в изобилии едой и питьем, шумит киевский люд, радуется единству Руси, миру и братству князей. Через несколько дней, когда затих Киев после радостей и гуляний, князья вместе со своими боярами собрались в Вышгородском загородном великокняжеском дворце. Статью за статьей обсуждали Ярославичи новый устав Русской земли, и Владимир узнавал, сколько выгоды для сильных мира сего вложили в новый свод законов его дяди, отец и их советники. В законе князья и бояре всей силой своей власти защищали не только свое добро, земли, но и тех, кто был их верными помощниками, охранял их доходы и покой и были крайне несправедливы к простому народу, который фактически кормил их.
      Владимир следил за этой прихотливой игрой, постигал ее суть, понимал, что происходят в княжеской семье небывалые вещи.  Владимир видел, как добивался Святослав первенства и почестей для себя и для своих сыновей - вероломством, клятвопреступлением, клеветой и наветом. Едва отзвучали торжества в Киеве, и Русская земля получила из рук князей и воевод новый устав, Изяслав принялся собирать рать на Волынь. Уже несколько месяцев как польский король Болеслав II Смелый воевал русские пределы. Ляхи не могли смириться с бесславным уходом из Киева на исходе 1060 года и с тем, что верх там постоянно брали Святослав и Всеволод.
       Собрав войско со всех русских земель, Изяслав летом двинулся на Волынь. В составе его рати шла и смоленская дружина Владимира Мономаха во главе со Ставкой Гордятичем. Самому же Владимиру великий князь наказал возвратиться в Смоленск, блюсти город от Всеслава как зеницу ока, охранять днепровский путь. С неохотой воспринял Владимир этот приказ. Ему не хотелось расставаться с дружиной. Это были преданные ему люди, прошедшие с ним его первый военный путь.            Владимир направился в Смоленск на княжение, а дружина его с Изяславом ушла воевать против ляхов. Лишь осенью дошли до Смоленска вести, что шли на Волыни упорные сражения, что хотел Болеслав взять у Киева не только Владимир, но и вернуть себе утерянные города.
       Вскоре в Смоленск пришел гонец от великого князя. Изяслав был уже в Киеве и наказывал Владимиру оставить Смоленск и принять княжеский стол на далекой Волыни. Там нужен был князь смелый и рассудительный, спокойный и решительный. Изяслав льстил Владимиру, заставляя его переместиться во Владимир-Волынский стол. К тому же киевский князь извещал племянника, что его ростово-смоленская дружина смело дралась в дальних землях, и теперь великий князь надеялся, что Мономах со своими воинами сумеет отстоять русские города от ляхов.  В те дни Владимиру едва исполнилось девятнадцать лет. Владимир сильно отличался от своих дядьев и братьев, он был крепок душой, добродушен, устойчив к соблазнам и не властолюбив.
      Что было не удивительно, ведь Владимир был воплощением Ярослава Мудрого, Ярослав же Мудрый был воплощением Святослава, которого сравнивали с Македонским. И далее ниточка воплощения князей благословенных тянулась в славные     древние ведические времена. Конечно, Мономах не помнил прошлых воплощений своих, и это редко с кем случается. Природа мудра и милостива, и закрывает память о прошлых жизнях человека, чтобы человек не сломался духом. Если бы вдруг он узнал о своих жестоких прошлых деяниях, ведь это не просто воспоминания, а порой это был провал в то далекое время, где он становится участником тяжких бедствий.
      Кроме собственных грехов, человек принимает на себя карму далеких предков по генетической программе, еще карму страны, народности и прочее. Добрые духи чаще воплощаются в своих потомках, чтобы помочь им в тяжелые годины. Злые же духи чаще воплощаются в семьях врага, чтобы отомстить им. И когда родичи убивают друг друга, то это преступление чаще тянется из прошлых жизней. Так же как ни с чего вдруг возникает ненависть к незнакомому человеку, это неприятие тоже тянется из прошлого, ум не знает ничего, а душа может узнать врага.               
      А войны на Руси продолжались. Новым и трудным был для молодого князя путь на юг в неведомые для него владимиро-волынские земли. В степь ушло с ним едва ли тридцать дружинников. С собой Владимир взял из вещей лишь самые необходимые. И рать не заставила себя ждать чуть ли не с первых шагов. Через два дня пути на юге показались половецкие сторожи. Приднепровские половцы следили за передвижениями в русских землях, и сопровождали поодаль русских всадников, готовые при первой опасности умчаться в степь. Владимир знал, сторожи уже дали знать, что выехал русский князь из Киева и скачет на запад. Можно было ожидать, что половцы попытаются напасть на всадников. Поэтому на ночь Владимир приказывал углубиться в лес и ночевать в какой-нибудь лесной деревне. Через несколько дней, когда руссы были уже на подступах к Берестью, половцы отстали.
     В Берестье въехали неожиданно. Только что перед всадниками было чистое поле, и вот уже вокруг лежат обугленные бревна домов, одиноко торчат из земли печные трубы, зияют обгорелыми провалами окна домов, слышен редкий стук топоров. Кое-кто из жителей восстанавливал свои дома. Владимир остановился возле одного работника, спросил, куда делись остальные люди. Человек махнул рукой в сторону чернеющего вдали леса: «Да там попрятались и от руссов, и от ляхов: кто берет город, тот и жжет его, грабит». Через несколько дней пути въехали в западно-русский стольный город. Здесь все радовало глаз - веселые холмы, прозрачные речки, прочные невысокие каменные дома, отделанные белым галицким и зеленым холмским камнем. Дома обнесены каменными оградами; кирпичный приземистый однокупольный храм, расписанный по гладким белым стенам картинами из священного писания. Владимир поселился в одноэтажных княжеских хоромах.
      На Волыни Мономаха встретил Ставка Гордятич со всей Владимировой дружиной. Смотрелись удальцы хорошо - сытые, коричневые от солнца, отдохнувшие. Ставка рассказал, что рать, с ляхами шла всю весну. Берестье переходило из рук в руки, но когда город окончательно сгорел, ляхи сдали его руссам Владимиру, решать, что делать дальше. Изяслав наказывал отбить червенские города, успокоить край, овладеть пограничным Берестьем.
     И теперь Владимир начал с главного.  Надо добрать  дружину, привлечь туда боярских детей, а когда смерды уберут урожай - позвать в полк и их.  Он побывал в Галиче, Холме, Львове, других городках Волынской земли, набрал там в дружину молодых людей, прельщал их богатой добычей и подвигами. Еще намекал, что не засидятся они с ним, что он внук византийского императора, князь смоленский и ростово-суздальский. А Владимир продолжал свои заботы – вернул, разбежавшихся людей по рудокопям и по берегам рек.  Повсюду поставил вооруженную охрану от набегов ляхов и угров. Расставил сторожи на всем торговом пути по Висле, Западному Бугу, Днестру. Послал людей в Половецкие степи, чтобы договорились с приднепровскими и черноморскими коленами о пропуске торговых караванов в волынские города Болгар.
       К исходу сентября во Владимир пришли вести из польских земель о том, что началась рать между ляхами и чехами, что польский король увел войско на запад и восточные земли оказались открытыми. В лето 1072 в осенние дни, когда обычно войско не выходило в поле, боясь распутицы, он неожиданно ударилно Червенскому краю, почти без боя овладел Перемышлем и другими городками, поставил там свои отряды, приказал накрепко запереть ворота и установить дневные и ночные сторожи. В лето 1073 вновь началась междоусобица в Киевской земле. В начало апреля во Владимир прискакал гонец из Киева от Святослава и Всеволода. Братья совместно держали киевский стол на Берестове, и Изяслав был лишен великого княжения. Братья разрешили ему выехать из пределов Киевской земли - куда хочет с княгиней и сыновьями.
       Позднее Владимир Мономах узнал, что распря между старшими князьями началась сразу, как только они разъехались по своим владениям. Боясь братьев, Изяслав послал своих людей в Полоцк для установления союза с Всеславом в случае, если кто-либо покусится на киевский стол. Святослав уговаривал Всеволода выступить против старшего брата, прогнать его к ляхам. Всеволод колебался: «Изяслав коварен. Напуганный первым изгнанием, он может опередить возможных противников и, если договорится с Всеславом, тот отнимет и Смоленск и Ростов, доберется и до Новгорода, где сидит Глеб Святославич. Тогда поделят киевский и полоцкий князья Русь между собой.
       Коварен и Святослав - если не поддержать его, он сойдется со своими теперешними врагами, прогонит его, Всеволода, с переяславского стола и посадит на его место своих взрослых сыновей, которые сидят без своих столов. Встанут тогда стеной племянники на пути Владимира Мономаха, и превратится его сын в бездомного изгоя. В случае же успеха затеянного дела он станет вторым князем на Руси, а там… что бог пошлет».  Так сидел в раздумье и сомнениях князь Всеволод и затем дал согласие. И рати обоих братьев пошли на Киев, от гонцов узнали, что киевляне ненавидят Изяслава и его сыновей, и ждут прихода Святослава. Черниговско-переяславская рать вдруг появилась под Киевом. Изяслав затворился, и братья сначала обступили Киев. Киевляне были против, поминая, что Изяслав давно уже предал их.
       Испугавшись, Изяслав решил не противиться и отдать братьям стол. Братья вошли в Киев. Великим князем киевским объявил себя Святослав Ярославич, оставив за собой и Чернигов. Всеволод возвращался назад в Переславль, но перед отъездом братья направили гонца к Владимиру, чтобы шел княжить на Берестье. Они предполагали, что пойдет к ляхам Изяслав и наведет снова Болеславову рать.  И вот теперь Владимир слушал гонца, размышлял над случившимся: «Надо ехать в Берестье, ждать там Изяслава из Киева, а потом, возможно, встречать его с войском из Польши». К Берестью Владимир и Изяслав подъехали почти одновременно.  Хотя и не был Изяслав более великим, князем, но оставался старшим в роде, и Владимир оказал ему подобающие почести, потчевал, его обедом, и сразу постаревший князь, слезливо жаловался племяннику на его дядю и отца.
       Владимир слушал его, хитрого, неумного, стареющего человека, и у него не было к нему жалости. Конечно, Святослав опасен своей неуемной жаждой власти, но и Изяслав должен понимать, что власть не дается богом человеку просто так. Она требует разума и расчета, смелости и хитрости, спокойствия и стойкости. И если нет у тебя этих свойств, то все равно более сильный человек столкнет тебя прочь. На следующий день Изяслав отбыл в Польшу. Болеслав, увязший в войне с чехами и германским императором и опасавшийся ссориться с Ярославичами, отказал в помощи Изяславу. Он принял от него дорогие подарки, и отослал его прочь. Разрешил лишь остаться в Польше Изяславовой княгине - польке с детьми. С малой дружиной, но с большим количеством золота и серебра. Изяслав вместе с сыном Ярополком двинулся в земли германского императора Генриха IV и сгинул в безвестности.       
       Владимир собрался на пасху к отцу в Переяславль. Пасха была лишь предлогом. Ему предстояло встретиться с отцом, чтобы договориться об общих действиях, узнать, что происходит на Руси. К кому отойдет стол черниговский, за кем останется переяславский. Владимир двинулся в дорогу налегке, верхом, с малой дружиной, рядом бежали сменные кони. Кончался сорокадневный пост, поэтому еды с собой всадники везли немного. Владимир свято соблюдал постные дни ради пользы духовной и телесной. Он давно заметил, что постное время очищает ум человека, освобождает тело от тяжести.  Он прибыл в Переяславль как раз в канун светлого христова воскресенья. С волнением въезжал двадцатилетний Мономах в город своего детства. Отстояв пасхальную полуночницу, а затем заутреню, князья отправились на покой, наутро встретили пасху и потом удалились для решения дел. Отец и сын сидели друг против друга, говорил Всеволод:
- И, восходя вверх, не теряй себя, сохраняй, береги живую душу, по это трудно, почти невозможно.
 Этими свойствами князь отталкивал людей.
      Против Святослава открыто выступил преподобный Феодосий. Когда братья после захвата Киева послали за игуменом, пригласив его на обед и прося присоединиться к их союзу, он ответил отказом. Хуже того,                Феодосий впал в неистовство, видя распадение братского союза и предугадывая гибель Русской земли; и     написал Святославу письмо, в котором грозил ему: «Родос крови брата твоего взывает к богу, как крови Авелевой на Каина». Владимир спросил отца, что хочет он. «Сын мой, - ответил князь, - ты же видишь, что … не злодей я, но есть законы выше человеческих чувств и разума. Если бог дал тебе в руки княжеский стол, то ты должен либо исполнять божью волю, либо отказаться от власти». Заповеди, отцовские поучения, высокие слова о благе Русской земли, о едином отечестве разбивались о жестокую мирскую борьбу за личную славу, столы, доходы. Эти думы тревожили Владимира, пронзали его душу, разъедая ржой неверия. 
      После пасхи Владимир снова вернулся на Волынь. Там ему надлежало выполнять приказ великого князя Святослава и охранять русско-польскую границу от выхода на Русь Изяслава.
 Из Польши купцы доносили, что скитается Изяслав с сыном по западным землям, предлагая в обмен за помощь германскому императору и римскому папе русские земли. Новая угроза нависла над Русью: Изяслав преподнес богатые дары Генриху IV. Генрих взялся быть посредником в борьбе братьев и отослал Святославу письмо, в котором грозил Руси войной в случае, если трон не будет возвращен Изяславу.
       В лето 1073 сменился римский папа и новая метла стала мести по-новому. Гильдебранд заявил о притязаниях папского престола на господство не только в духовных, но и в светских делах. И сразу же римская церковь столкнулась с германским императором.  Григорий VII направил европейским властелинам свое послание, в котором утверждал божественное происхождение римской церкви, право папы на владычество над ней. Он может отменить распоряжение любого лица. Никем он не может быть судим, а сам может осудить любого. Каждый властелин при встрече с папой обязан лобызать его стопы. Он даже может назначать императоров и так далее. Борьба между папой и императором началась.
       Зная о трудных днях германского императора и понимая, что ни о каком военном вмешательстве Германии в дела Руси говорить невозможно, Святослав тем не менее постарался укрепить свою власть в Киеве. Он пошел на поклон к Феодосию, просил разрешения у преподобного прийти к нему для беседы, и тот наконец принял князя. Но все равно по-прежнему в Пе-черской церкви в ектинье поминали Изяслава как киевского князя, но вторым, как киевского же князя, стали поминать и Святослава. Во-вторых, Святослав, чтобы расстроить союз Генриха IV и Изяслава, послал императору богатейшие дары. Судьба Изяслава в германских землях была решена: Генрих отказал ему в помощи. Владимир Мономах, сидевший на Волыни, получил от Святослава наказ начать мирные переговоры с поляками.  Теперь Мономаху надлежало выступить в качестве великокняжеского посла и замирять русско-польскую границу. Владимир звал поляков на переговоры, обещая прочный мир на русско-польской границе, и обнадеживая Болеслава киевской помощью в войне с чехами. Стоящий лицом к лицу с враждебными ему Генрихом IV и Братиславой, польский король быстро откликнулся на приглашение и направил в Сутейск послов.
       И вот уже Мономах и польский посол ведут разговор в шатре на берегу пограничной реки. Ляхи требуют червенские города, грозят поддержать Изяслава. Мономах, собравший к этому времени вести о делах в соседних странах, спокойно и рассудительно говорит совсем о другом: «Червенские города принадлежали Руси еще во времена прадеда нашего Владимира Святославича, а еще раньше владели ими племена волынян и, уличей, которые платили дань Киеву при Святославе Игоревиче». Владимир упомянул о войне ляхов, о том, что за ним стоит немецкая сила и Болеславу вряд ли удастся добиться успехов в борьбе со своими врагами и не лучше ли сделать границу с Русью мирной. Все это было верно, и ляхи сидели, думали, смотря в спокойные глаза молодого русского князя. И дивились, что для него не было тайн в хитроумных сплетениях интересов окрестных властелинов.
      После чего   Болеслав предложил мир при условии нынешних границ и отказа от поддержки Изяслава. Владимир дал согласие. Послы поклялись в верности договору на честном кресте с распятием. Владимир клялся на своем кресте и целовал его от имени великого князя киевского. Гонец ускакал в Киев с хорошими вестями. Руссы возвращались домой с честью, отяжеленные великой добычей и дарами. В Польше они узнали, что войско Болеслава завязло в Поморье и польские вельможи недовольны своим королем. Владимир ехал стремя в стремя с Олегом. Оба на вычищенных конях, в пурпурных плащах.  За эти четыре месяца, проведенных вместе в походе, Владимир сдружился со своим двоюродным братом. Тот был легок во всем - не жаловался на трудности похода, не мешал Мономаху распоряжаться войском, был искренен, и Олег требовал той же легкости в отношениях от Мономаха.  В каждом его слове, движении Олег угадывал какой-то высший смысл, и это его тревожило. И все же они приехали к Киеву друзьями, иначе и быть не могло, так бывает в ратных походах.
      Колокольным звоном, толпами ликующих людей, богатым пиром в княжеской гриднице встретили Киевляне победителей.
Но Владимир уже знал, что в июне  в Чернигове у него родился сын, что до сих пор он еще не наречен. И вот уже молодые князья скачут в Чернигов на крестины. Гита, все такая же тонкая, неулыбчивая, встретила Владимира на княжеском крыльце, не таясь людей, повисла у него на шее. И он понял, как ему не хватало этой молчаливой, тихой женщины. Сладко и радостно ему стало на сердце, и впервые при встрече у него закружилась голова.
       Олег Святославич был посажен крестным отцом. Княжича нарекли двойным именем, как и Мономаха, - русским в честь славного предка Мстислава Владимировича и Гарольдом в память погибшего отца Гиты, короля Англии. Святослав не спешил отблагодарить Владимира, жил во дворце отца, не спешил на Волынь. И великий князь не торопил его. Всю осень Святослав был занят еще одним великим трудом, который должен был увековечить его имя.  По указанию Святослава грамотеи Печерского монастыря составили Изборник, куда поместили многие известные труды тех дней о суде, власти и рассказали о праведном судье, о добром князе, писали: «князь бо есть божий слуга человеком милостью и казнию злым».  Таким хотел видеть себя Святослав перед будущим поколением.               
      Теперь Святослав направил Владимира в Туров, куда он выехал с Гитой. Но недолго довелось пробыть князю в Турове. Новый гонец из Киева позвал его в стольный город…Владимир ехал в недоумении, кажется, всем может быть доволен великий князь. Владимир пришел на совет к отцу, и тот в нескольких словах рассказал сыну о новых затеях Святослава. Тот хотел встать вровень с византийскими императорами. Долгими столетиями боролась мужающая Русь за это равенство, но византийские императоры свысока смотрели па киевских владык.
       Киевский князь наказал воеводам готовить войско в поход на Балканы. Неожиданно 27 декабря от великого мучения преставился великий князь Святослав Ярославич. По всему телу у него пошли желваки, и в несколько дней князя не стало. Мечтал он о долгих годах жизни, о власти, славе и богатстве, прожил же недолго, и ушел как все в том, в чем пришел на землю. И, конечно, по ту сторону встретят его не ангелы, если только черные ангелы и с рогами. При жизни человек притягивает соответствующие своему поведению сущности, с ними и уйдет на тот свет и получит то, что заслужил. Многие пытаются купить в церкви подачками теплое место возле Бога, но напрасно они на это надеются.
       В тот же день Всеволод распустил войско по домам. Люди удивлялись: всего достиг Святослав Ярославич в свои неполных пятьдесят лет - уселся на киевском столе, устроил сыновей, подчинил себе Печерский монастырь. Считался книгочеем и любомудром. По сути же был властолюбив и надменен. И вот он лежит поверженный, жалкий, завистливый и злой человек. Тело князя повезли в Чернигов, для того чтобы отпеть в храме Спаса. Туда же собралось Рюриково племя, оплакать своего родича. Снова, как и у гроба Ярослава, они стояли в молчании: чуть впереди Всеволод - старейший в княжеском ряду, а чуть позади - Святославичи: Глеб, Олег, Давыд, Роман; стоят рядом с мачехой Одой, а возле нее малолетний единственный сын ее от Святослава Ярослав. На него уже никто не обращает внимания.  Владимир Мономах стоит рядом с шестилетним братом Ростиславом, княгиня Анна с маленькой Евпраксией, недавно родившейся сестрой Мономаха и другие Рюриковичи помельче, их жены, дети.               
       А над Черниговом тяжко вздыхал колокол храма Спаса и испуганные галки, метались из конца в конец над затаившимся городом. Всеволод выехал в Киев. Теперь ему надлежало управлять всей Русской землей. И уже до отъезда он отдал свои первые приказы. Прежде всего освободил от Святославича свой родной Переяславль. Сына Владимира он свел из Турова, послал туда своих людей за невесткой и внуком. Владимир ехал в Киев в возке вместе с отцом, и Всеволод втолковывал сыну;
– Сядешь в Чернигове, надо выбить это родовое гнездо из рук Святославичей, а как бывший смоленский князь будешь держать за собой и Смоленск!
      Обычно спокойный Всеволод был возбужден. Владимир угрюмо слушал отца. Судьба снова круто возносила его, двадцатитрехлетнего князя, вверх. И это при живом еще Изялаве, его сыновьях Ярополке и Святополке, при Святославичах, считавших Чернигов своей родовой отчиной. Занять черниговский стол - значило нарушить всю лестницу, вызвать междоусобицы или ждать до скончания века. Начался раздел столов между родственниками.                На этот раз Владимир двинулся на север не как подручный других князей, а во главе войска. Ему впервые предстояло воевать против опасного соперника князя Всеслава решительного и беспощадного. С Мономахом шла смоленская дружина, полк и Всеволодова дружина из Киева. Всеслав в эти дни разорял новгородские пограничные с полоцкой землей пределы, а Мономах шел напрямую в Новгород. Для него важнее было сразу же обезопасить от полочан этот старинный и богатый город. Глеб встретил его приветливо. Сейчас ему было не до родовых споров с Мономахом: того и гляди его могли выбить с новгородского стола.
        Братья, оставив Новгород за спиной, двинулись на поимки
Всеславовой рати, которая скрытно обегала новгородские городки, села и погосты. Князь грабил их, и уводил в плен людей, как шли когда-то половцы по земле переяславской. И не было у новгородцев, смолян и киевлян умения, чтобы на Всеслава напасть неожиданно. Понемногу отвоевывали назад новгородские городки. Нападали на полоцкие отряды.       Мономах все более убеждался, что занимались они с Глебом бесцельным делом: Взять князя можно было бы лишь ударом в самую сердцевину. В который раз Всеслав наносит удар Руси в спину, и сеет междоусобицу, открывая Русскую землю степнякам. С таким врагом нужна борьба насмерть. Гибнут русские люди ради корыстных и честолюбивых замыслов полоцкого князя. И вот из Смоленска пришли вести о военных приготовлениях полоцкого князя.  Теперь он мог нанести удар и по  Новгороду и по Смоленску, и если поход будет успешным, то станет князь господином всего севера, разделится на части Русская земля. Такого допустить нельзя.
      Едва просохли дороги, объединенное киевское и смоленское войско двинулось на Полоцк. Вел его великий князь Всеволод . Расчет князей был правильным: Всеслав поспешил на выручку к своему городу и закрылся в нем. На этот раз князья не дошли до Полоцка, а лишь попугали Всеслава. Гонец из Киева известил, что Изяслав двинулся с войском из Польши на Волынь, затем на Киев. Вновь нависла над Русской землей опасность. На Волынь Изяслав с сыновьями и княгиней вышел после долгих скитаний. Ни польский король Болеслав II, ни германский император Генрих IV не оказали ему особой помощи, А Изяславу, чтобы сокрушить братьев, нужно было войско. Но войска не было. Киевскими князьями заинтересовался римский папа Гильдебранд.
       В борьбе за первую роль римской церкви ему хотелось бы подмять сильное Киевское государство под себя. Изяслав послал к папе Ярополка. И вот сын Изяслава лежит ниц перед могучим первосвященником, целует его туфлю. Григорий VII диктует Ярополку условия, на которых будет оказана помощь, где указывалось: «…Мы, Григорий VII, дали свое соизволение и от лица св. Петра вручили ему власть над вашим королевством (Киевском)». Для русских князей это означало признание вассальной зависимости от папского престола. Взамен Изяслав получал поддержку римской церкви, весьма влиятельной в католическом мире. Григорий VII направил письмо в Польшу с приказом вернуть Изяславу его сокровища, оказать ему помощь войском. И теперь киевский князь вел на Русь отряды Болеслава II, наемников из немецких земель. Он прогнал из Волыни Олега
 И тот бежал в Киев. Над Святославичами нависла страшная опасность.
       В лето 1077  Всеволод, наказав Владимиру блюсти Чернигов и Переяславлъ, двинулся с войском на юго-запад. Изяслав двинулся навстречу Всеволоду. Братья встретились у Горыни.   Они стояли в поле друг против друга - с одной стороны польские отряды и владимиро-волынский полк, с другой - дружина и полки из Киева и Смоленска. Братья сидели на конях в боевом облачении, всматривались в противную сторону. Потом от Изяславова войска всадник помчался в стан Всеволода, и Всеволод выслушал предложение Изяславова посла - людей не губить, жизнью своей не играть, а встретиться  один на один  и  поговорить как братья.
       Всеволод задумался. Все равно, даже если он сейчас одолеет
Изяслава, не будет покоя от его сыновей и от ляхов. Святослав уже погиб в борьбе за киевский стол, и ему придется воевать за неправедно доставшийся ему стол. А с другой стороны - его и сына будут сгонять обделенные Святославичи. Он поехал на встречу. С той стороны поля выехал Изяслав. Потом братья спешились и пошли друг другу навстречу. Они сошлись посреди поля, подали друг другу руки, потом Изяслав всхлипнул и обнял Всеволода, уткнулся седой бородой в его плечо. Всеволод всматривался в постаревшее лицо Изяслава, в его запавшие глаза, и ему стало жаль брата.
      Мономах говорил о разоренных половцами селах, о спаленных городах, о том, что русскими пленниками сегодня торгуют во всех причерноморских городах, их видели в Сирии и Палестине, в Багдаде и Тире. «Здесь смерть нам: станем же крепко», - закончил князь, и все русские воины повторили за ним эти слова. На конях рядом с Мономахом четыре его сына - Вячеслав, Ярополк, Юрий и Андрей; Ярополк и Вячеслав уже взрослые воины, князья, владеющие столами в огромной Всеволодовой отчине. Юрий подозрителен, завистлив, скрытен, но храбр и решителен. Девятилетний Андрей был напряжен, его охранял дядька. Если половцы начнут одолевать - судьба всем будет одна - либо смерть, либо плен.
      Был март 1111 года. Брань была крепкая. Битва закончилась, враги бежали, но война не кончилась; когда она начнется снова - этого не мог сказать никто Мономах приказал вечером воздать хвалу богу за дарованную победу, и попы отслужили благодарственный молебен, а обозные люди начали хоронить мертвых, и класть на телеги раненых воинов. Тут же Мономах выслал вслед за половцами сторожевой полк, остальным воинам разрешил присесть у костров, не снимая броней и кольчуг и не выпуская оружия из рук. На этот раз половцы, используя огромный перевес в силах, решили не тратить их на бесполезные удары по частям, а полностью окружить русское войско. Но Мономах не стал ждать, пока половцы со всех сторон обступят русские полки, и сам повел их вперед.
      Впереди войска держался киевский полк, но руссы стали ослабевать, потому что именно сюда направили половцы всю тьму своих войск.  Святополково войско изнемогало. Тогда Мономах отдал полк правой руки сыну Ярополку и с переяславской дружиной поспешил па помощь киевлянам. Он въехал в самую гущу сражавшихся и громко кликнул, зовя руссов к мужеству, это укрепило дух воинов. Руссы дружно налегли на врага и стали одолевать половцев.
     Они разомкнули половецкие ряды, раскидали их полки в разные стороны, и степняки потеряли нить битвы.  Потом вдруг половцы дрогнули и бросились стремглав к донскому броду, бросая свое имущество, оружие. Их догоняли, рубили; пленных князья приказали не брать, потому что Мономах хотел истребить всех тех, кто мог носить оружие, всех, кто-либо уже совершал набеги на русские земли, либо, оставшись в живых, рано или поздно вновь пойдет войной в Русь. Более десяти тысяч половецких воинов погибло в этой сече; бой закончился. и уже нельзя было убивать не сражавшихся людей; половцы сами брели в русский обоз, прося жизнь к плена. Тысячи голов скота и коней досталось руссам.
       Мономах выехал вперед, поднял правую руку, и сразу наступила тишина: «Настал час, которого долго ждала Русская земля. Наше войско стоит на Дону, теперь настал конец половецким набегам. И этого добились вы, воины Русской земли, и весь полон и весь добыток - ваш. Вы клали головы свои за землю и за нас, князей, и вся добыча ваша. Ни один из нас сегодня не возьмет себе ничего.» Удивленные и радостные воины громким криком встретили слова Мономаха. Вверх поднялись мечи, копья, сабли. Поспешили гонцы и в русские города и за пределы Руси.
       Мономах отдыхал, читал книги и все чаще задумывался о том, что слишком уж долго, почти двадцать лет, держится на Руси установленный после смерти Всеволода порядок. В Киеве у власти сидят одни и те же люди, а долгое пребывание в силе  вселяет чувство безнаказанности за зло, причиненное другим людям. Так было с Всеволодом на исходе его жизни. Так нынче стало со Святополком.
       В лето 1112 сын Святополка Ярослав сосватал за себя дочь Мстислава, внучку Мономаха. Долго веселились люди Мстислава и Святополка и в Новгороде, и в Киеве, празднуя союз двух княжеских домов. В мае умер злосчастный князь Давыд Игоревич, принесший столько несчастий и раздоров Русской земле. Летом этого же года Владимир Мономах отдал в Угры, за короля Коломана свою дочь Евфимию. Евфимия уехала в Венгрию, обливаясь слезами: Коломан был немолод, болен, был космат, крив, горбат, хром и шепелявил. К этому времени он ослепил своих возможных соперников - младшего брата Альму и его сына - пятилетнего Белу. Евфимия должна была стать его второй женой. Первая же умерла восемь лет назад неведомо от чего, наследников у Коломана не было, сын его ушел вслед за матерью. Мономах утешал дочь, уговаривал: угры нужны, необходимо оторвать их от союза со Святополком, а Евфимия молча плакала, и не отвечала отцу. Слезы дочери его не трогали, суровая жизнь требовала жертв. В этой борьбе гибли дети, дочери уезжали в неизвестность.
       Мономах действовал уже спокойно, хотя и видел, что русская церковь всегда будет против обращения русских княжен в противную веру. Внучки Мономаха, дочери Мстислава новгородского, Малфрид и Ингеборг, незадолго перед отъездом Евфимии в Буду, вышли замуж за западных принцев. Малфрид, будучи в гостях у ярла Щлезвига Эйлафа, вышла замуж за Сигу, сына норвежского короля Магнуса III. Будущий жених Мономаховой внучки, возвращаясь в те дни из крестового похода к себе на родину, увидел ее при дворе и был пленен красотой русской княжны. Ингеборг стала женой датского принца Кнута Лаварда, ставшего впоследствии бодрицким королем.
      Проводив Евфимию, Мономах продолжал неделя за неделей неторопливую, размеренную жизнь. После похода на Дон в 1111 году степь затихла. Ни в 1112-м, ни в начале 1113 года оттуда не было ни одного выхода. Очистились пути для выхода в южные и восточные страны, и их караваны, что ни месяц, проезжали через Переяславль на юг. Дружественные Руси торки и берендеи укрепились в русском степном приграничье, смерды тихо и упорно осваивали новые завоеванные плодородные, пахотные земли. 19 марта 1113 года смутились русские люди. В этот день  солнце затмилось, оно напоминало месяц рогами вниз. И поползли слухи, что это знамение к худу. Вдруг внезапно умер великий киевский князь Святополк. После трапезы князь внезапно занемог и 16 апреля умер в своем загородном дворце.   
       Смерть его была настолько поразительной и неожиданной, что близкие к нему бояре и дружинники растерялись. Да и неясно было, кто же мог наследовать великокняжеский стол. Согласно Ярославовой лестнице великим князем должен стать кто-то из внуков Ярослава: Олег или Давыд Святославичи, но Давыд давно отошел от большой княжеской игры. Олег к этому времени все чаще болел, третьим по старшинству был Владимир Мономах. Пока приспешники Святополка размышляли, тело умершего князя отправили на ладье в Киев, а потом на санях в церковь святого Михаила, которую Святополк построил в честь своего покровителя. Начались заговоры одних наследников против других. Пошли разные слухи в народе, в плоть до того, что Подол сожгли специально.
      Разъяренные толпы заполнили улицы на Старокиевской горе, ворвались в старый Ярославов город, начали громить дворы богатых, купцы и ростовщики бежали прочь, евреи спрятались в синагоге, их дворы были пограблены и все имение разделено. Со времени большой смуты 1068 года киевские богатые люди не ведали таких потрясении, к вечеру мятеж утих, и люди ушли на Подол, грозя вернуться. После смерти Святополка граждане киевские в совете решили выбрать Мономаха и звали его властвовать в столице, ибо нашли его достойнейшим. Добродушный Владимир забыл несправедливость и вражду Святополкову,  оплакивая его кончину, и в горести отказался от такой чести. Этот отказ привел к тяжелым последствиям. Отказ привел к тому, что мятежники стали грабить дома и всех жидов, из-за их лихоимства, так как брали очень большие проценты. Гонцы уехали ни с чем, а мятеж в Киеве все разрастался.
       Испуганные граждане снова звали Мономаха: «Спаси нас от неистовства черни, спаси от грабителей дом супруги Святополковой, собственные наши дома и святыню монастырей».   А гонцы везли Владимиру короткое и грозное письмо от больших людей Киева: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут на невестку твою и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».
      Мономах после встречи с горожанами близ киевских стен в город не въехал, а направился в княжеское село Берестов, потому что в Киеве было еще неспокойно. Кроме того, он хотел здесь, в отдалении от города, встретиться с верными ему людьми, допросить соглядатаев, выявить смысл народного недовольства и истинные причины мятежа. Он решил начинать
не с распрей, не с войны, а с мира и согласия. Владимир приехал в столицу, народ обрадовался добродушному князю, и назначили его на главный престол российский. Даже Святославичи не противились этому назначению. Все торжествовали перенесение мощей святых Бориса и Глеба, убиенных своим братом Ярополком Окаянным, из ветхой церкви в новый храм Вышегородский. Россия признавала этих мучеников главными небесными заступниками и подпорой воинов. В свое время он украсил серебряную раку золотом и хитрою резьбой. Всякий хотел прикоснуться у святым мощам, и Владимир, чтобы очистить дорогу, бросал народу ткани, одежды и сребреники. Олег сделал роскошный пир для князей, бедноты и странников.
        Мономах щадил кровь людей, зная, что лучшее средство, это быть грозным для неприятелей. Сын его Мстислав дважды победил чудь и завладел городом под названием Медвежья Голова в Ливонии. Новгородскую область отдал юному Всеволоду. Практически всюду был голод. Младший брат Мстислав, княживший в Суздале, ходил на судах к Казанским болгарам, победил их и вернулся с добычей. Третий сын Ярополк взял три города, пленил много ясов и красивую девицу, на которой женился. Тогда же Мономах выгнал из России берендеев, печенегов и торков, сбежавших от половцев, из-за неуемной жажды к воровству. Но часть их осталась, и их назвали Черными Клобуками или черкесами. Великий князь принял к себе беловежцев (козаров), спасшихся от половцев, которые построили город Белая Вежа.  Эти козары, наученные греками, строили лучше россиян.
      Мономах составил указ, который назвал «Уставом» Он расколол чернь, привлек на свою сторону тех, кто шел в кабалу, не сумев уплатить подать. Долг с них был снят, и они благословили своего избавителя. Но Мономах на этом не остановился. «Устав» был дополнен, и вскоре появились новые законы о закупах и рядовичах, смердах и холопах. Великий князь продолжал, пусть и в небольших размерах, облегчать тяжкую долю сельских зависимых людей. Установил Мономах и другие законы, ограничившие закабаление смердов, закупов и других сельских жителей. Облегчено было и положение холопов, кто больше всего бунтовал и кричал в апрельские дни 1113 года. И вновь утишилась Русская земля.
     Незадолго перед этим Владимиру Мономаху исполнилось шестьдесят лет. Теперь он снова жил в великокняжеском дворце, но уже не как сын великого князя, а как хозяин Русской земли. Он испытывал лишь спокойное удовлетворение, усталость, озабоченность и ответственность, которая обрушилась на него сразу же. Не успел он прийти в себя, как грозные вести неслись с половецкого поля - степняки, почуяв очередную междоусобицу на Руси, вышли на реку Выру. Наскоро собрав войско, Мономах выступил навстречу старому врагу. На этот раз объединились половцы приднепровские и донские. Приднепровских привел в Русь старый враг Боняк, а донских вел за собой сват.
      Половцы захватили городок Выру, пограбили его и пожгли, и встали около Переяславля, а уже объединенная киевско-переяславская рать выступила им навстречу. Мономах не стал ждать помощи из других мест, а отправился в поход, взяв с собой переяславскую дружину и уведя из Киева конных воинов. И важно было удалить из Киева дружину покойного великого князя. Одновременно он послал гонцов в Чернигов и потребовал выступления Святославичей. Мономах вел с собой своих сыновей и внуков. Олег Святославич явился со своей дружиной, хотя был стар и немощен. Половцы еще не продвинулись далее Переяславля, а русская рать уже подходила к Ромнам.
       Узнав, что Мономах выступил против них, половцы бежали. Вернувшись в Киев, Мономах сразу же приступил еще к одному важному делу. Он решил перенести великокняжеское летописание из Печерского в свой домовой Выдубицкий монастырь. Мономах знал, что не все великие свершения на Руси в последнее время были связаны с деяниями Святополка. Он и великий воитель, и многократный победитель половцев, он и утишитель Русской земли, и праведный судья, и князь, щедроты которого благословляла вся Русская земля. Мономаху же не находилось места на страницах печерской летописи. А уже на следующий день, он призвал к себе игумена Выдубицкого Михайловского монастыря Сильвестра и попросил его взяться за новый летописный труд.
      Первым шагом Мономаха здесь было укрепление дружбы с Ростиславичами, которые извечно враждовали и с ляхами, и с уграми, и с Киевом. Мономах послал сватов в Перемышль к Володарю Ростиславичу, и уже к середине года в Киеве справляли свадьбу Романа Владимировича и дочери Володаря. Но не дремал и Ярослав. Вскоре из Венгрии поползли слухи о том, что Коломан недоволен своей женой, дочерью Мономаха Евфимией. Между королем и королевой начался разлад.  Евфимия уезжает к отцу в Киев в конце 1113 года. Коломан открыто обвиняет жену в неверности.  Евфимия ожидает ребенка, и, если это будет сын, то станет единственным наследником венгерской короны. Отношения с Венгрией ухудшаются. Но Мономах проявляет и на этот раз выдержку. Он не вступается за дочь. Коломан сильно болел. Вскоре у Евфимии рождается сын Борис, претендент на венгерский королевский престол.
      Заботы одолевают Мономаха. Тяжело заболевает его сын Святослав. Мономах на замену больному Святославу, посылает в Переяславль Ярополка. А 16 марта 1114 года умер Святослав. Мономах выехал в Переяславль на похороны сына. Он был грустен и молчалив, вспоминая о страданиях после гибели в сечах брата Ростислава и сына Изяслава. Но с тех пор вокруг было столько смертей, столько жестокости, столько новых потерь… Ушли из жизни Гита, сестры, двоюродные братья. Он ехал в возке, вспоминал как сажал Святослава на коня, как провожал его, десятилетнего, заложником в половецкий стан, и.
обнимал его, выкраденного воинами из половецкого шатра, испуганного ночной резней… С того часа, как он взял власть в Киеве, Мономах уже не мог, как прежде, дать себе послабления духа.  Теперь жизнь, власть, воля сотен людей, всей боярско-дружинной, купеческой, церковной верхушки, призвавшей его в Киев, вела его.  Он подчинялся этой необходимости, оставляя все меньше места личным желаниям. Он похоронил сына в церкви святого Михаила и в тот же день выехал в Киев. И думы-думы…
      Около Мстислава увиваются латиняне, а это значит, что начнут рушиться древние устои. На берегах Варяжского моря забеспокоилась чудь, не желающая более платить оброк. Волжские булгары, пользуясь молодостью и неопытностью сына Юрия, начинают тревожить границы Ростово-Суздальского княжества. Дерзко ведет себя Глеб Всеславич Минский. По городам на епископских кафедрах сидят еще люди Святополка, их надо заменять своими людьми, ну, скажем, игуменом Даниилом, большим грамотеем, который прошел с ним весь поход 1111 года и составил о нем складное повествование. Вновь ожила половецкая степь, вновь роятся донские половцы и сносятся с приднепровскими людьми Боняка. Нельзя ждать их новых выходов и самому идти на поиск половецких станов. Над Русской землей вновь вставала грозная тень междоусобий и нашествий.
      Но прежде всего, нужно было вновь и вновь ковать единство Русской земли, сплачивать основные силы - Всеволодов дом, Святославичей, Новгород, Печорский монастырь. И еще митрополичью кафедру, и присоединить других бояр, дружинников, купцов и умных людей. Мятеж 1113 года еще раз показал Мономаху, что опора только на верхушку, забвение нужд, угнетенных грозит тяжкими бедами для всех людей.       Занемог Олег и в скоре первого августа умер, а второго был погребен в Спасском соборе рядом с отцом - великим князем Святославом. Весть о смерти Олега Мономах воспринял спокойно. Отныне, казалось, Черниговская земля была неопасна, а горячее заполошное племя Ольговичей, он сумеет держать в узде. Вдруг с севера пришли вести, что Глеб Всеславич вторгся в смоленские земли, разорил дреговичей, сжег город.
       Снова Полоцк, снова племя Всеслава. Сколько можно Руси терпеть невзгод и напастей от заносчивых полоцких князей!  К Мономаху пришла мысль - немедля отомстить Глебу, стереть с лица земли его города, а самого в оковах привести и Киев. Решив сделать это, Мономах тут же успокоился и уже не торопясь обдумал все заново. В лето 1116 по ранней весне идти в поход в донские степи и нанести упреждающий удар по старому врагу, добить окончательно донских половцев. Но передумал и послал к Глебу  посольство с предложением о мире, не затевать войны, не губить людей и городов, не разорять смердьих земель. Однако Глеб ответил заносчиво, что не только не уйдет из смоленской земли, но доберется еще и до киевских городов. Это означало новую междоусобную войну.
       Мономах действовал решительно и быстро. Он сам с киевской ратью выступил к Смоленску и вошел в город, где его ждал с дружиной Вячеслав. Вскоре к городу подошла еще дружины Мономаховых сыновей. Узнав о начале войны, Глеб затворился в Минске. В это время был захвачен Орш, затем Друцк, который был разграблен и сожжен. Но Глеб еще сидел за стенами Минска. Вскоре Мономахова рать обступила Минск. Теперь Глеб приготовился к бою, но каково было его удивление, когда он увидел, как прямо напротив городских ворот, посреди Мономахова стана, воины ставят для великого князя избу. Это означало осаду, голод и жажду и, наконец, сдачу, разграбление и пожар. А вскоре из Минска в стан Мономаха пришли бояре Глеба с мольбой о мире. Но заключить мир с минским князем, дерзко нарушившим единство Русской земли, было немыслимо.
       Мономах сурово принял послов и велел выйти Глебу из города, просить у него прилюдно прощения и пообещал жить впредь мирно. На утро следующего дня из городских ворот Минска вышло печальное шествие. Впереди пешим шел князь Глеб Всеславич с женой и детьми, за ним крамольные бояре, другие близкие ему люди. Мономах стоял около шатра,   слушал, как Глеб просил у него прощения, обещаясь всегда быть с Киевом заодно. Минск был отдан Глебу обратно, а чтобы впредь ему дерзить было неповадно, людей, полоненных Ярополком, вывели из города и расселили во вновь срубленном городке Желде.
       Но  новые  заботы уже накатывались с юга. Там, в причерноморских степях, в союзе с приднепровскими половцами организовал свои силы Леон Диогенович, муж Мономаховой дочери Марии, претендент на византийский престол. Владимир тайно помогал зятю. К нему шли люди из русских княжеств, посылались припасы, переправлялась казна. К детям Тугоркана, которые после смерти главного хана под Переяславлем хранили мир с Русской землей, но зато постоянно тревожили византийские земли. Сам Леон был желанным гостем в половецких приднепровских станах. И вот теперь настало время. Алексей Комин был болен, турки наседали на империю с востока.
       Мономах в глубине души вовсе не надеялся, что Леон достигнет верховной власти в Константинополе: слишком это сложно. Но отнять у империи старинные русские земли уличей и тиверцев, доходившие до Дуная, окружить ими волынскую землю, давно желавшую отделиться от Киева, - это входило в его расчеты. И вот теперь пришли вести, что Леон вместе с половцами вторгся в Подунавье, овладел многими тамошними городами, захватил Доростол. Мономах посылал гонцов на юг, обещал Леону помощь, просил Леона держаться в дунайских городах. Все шло так хорошо. И вдруг с юга пришла весть. Леон убит в Дерестре двумя сарацинами, подосланными Алексеем Комнином. И покатилась на Русь ответная волна; вмиг разбежались люди Леона, боясь византийской кары за мятеж; покинули Подунавье и половцы.
      Теперь можно было спасти дело лишь с помощью русского войска. Руссы появились там раньше греков, и в городах сели наместники Владимира Мономаха, что означало открытое столкновение с Византией. Мономах был другом греков, но теперь жизнь менялась: за ним стояла вся Русская земля - ее необъятные границы, многочисленные города, миллионы людей, интересы бояр, купцов, русской церкви. Империя издавна вставала грозной силой на пути Руси. Надо собирать войско. Вячеслав получил наказ готовиться в дальний поход вместе с Фомой Ратиборовичем. К середине лета они выступили в поход.
      Однако до прихода Вячеслава на Дунай византийские войска выбили оттуда Мономаховых наместников, и те встретили Вячеслава па Днестре. Русское войско продолжало двигаться на юг, но их в пути встретили торки и печенеги, которые два дня бились с половцами. Союзники потеряли много всадников, их станы были захвачены, и теперь, выйдя в Русь, они умоляли Мономаха принять и защитить их. Мономах совещался в своей палате с ближними людьми. Здесь были старые, израненные в боях воеводы - Ратибор и другие, сидели сын Ярополк бывалый воин, и Всеволод Ольгович, который уже успел отличиться под Минском и послушно исполнял все, что говорил ему Мономах.
     Решено было немедленно вернуть Вячеслава и Фому Ратиборовича, оставить на время Придунавье, чтобы окончательно сокрушить самого страшного врага - половцев, которые оправились от жестоких поражений и снова пошли на  Русь. И снова война. Впервые за последние годы неустанных походов в степь Мономах остался в Киеве. Теперь, обладая дружинами послушных сыновей и внуков закаленным в сечах военным опытом и сильными воеводами, он мог уже не садиться в седло в свои шестьдесят три года. Новое поколение русских воинов должно было отныне продолжить его дело.
         Да и надо быть в Киеве и здесь держать в своих руках все.
Покинуть надолго Киев, рисковать собой в степях значило бы поставить под угрозу все дело жизни и судьбы своих   сыновей.
Он следил за каждым шагом продвижения войска двоюродных
братьев, которые захватили половецкие города Сугров, Шарукань и Балип. Половецкие вежи в тамошних местах были захвачены, основные силы половцев вновь оказались отброшенными за Дон.  Жизнь огромного государства, сложная, противоречивая, все больше и больше втягивала его в свой водоворот, и Мономах теперь уже отвык мыслить делами и чаяниями лишь своей степной окраины, одного Переяславского княжества. Новгородские земли терзала осмелевшая чудь, и он дал приказ Мстиславу ударить по ней вплоть до берегов Варяжского моря.
      И тут же, после победоносного похода Мстислава, перевел сына в Белгород, под Киев, а в Новгороде оставил княжить Мстиславова сына Всеволода. Как когда-то отец, он теперь хотел, чтобы старший сын был рядом с ним, вникал в дела всей Русской земли, а новгородцы пусть привыкают к очередному князю из Всеволодова дома. Теперь все чаще и чаще Мономах призывал к себе Мстислава. Среди всех забот его тревожила одна - единство Руси перед лицом, непрекращающегося противоборства с половцами. Силы его убывали, и он беспокоился, сможет ли Мстислав держать в узде - Всеславичей, Ольговичей, Ростиславичей.  Половцы затихли лишь на время, пока Русь хозяйничает на берегах Донца и Дона, не прекратятся походы руссов в степь.
       Мстислав принимал участие и в управлении государством, и в переговорах с иноземными послами.  Постепенно Мономах перекладывал на него всю тяжкую ношу государственных дел. И Мстислав старательно и смело осваивал новые для него области жизни. Вскоре после окончания летописание вновь было передано в Киево-Печерский монастырь. В лето 1117  Мономах вместе с сыновьями и остальными князьями нанес, наконец, решающий удар по Ярославу Святополчичу, волынскому князю. Первым выступил сам Ярослав. В союзе с поляками он попытался овладеть волостями Ростиславичей. До Мономаха дошли вести и о том, что Ярослав хочет отослать от себя жену,  Мономаха внучку, дочь Мстислава. Владимир потребовал от Ярослава явиться в Киев, но тот отказался. Это, означало войну. Мономах послал гонцов к князьям, и вскоре все в Киев послушно съехались. Он сам решил вести к Владимиру-Волынскому объединенное войско.
       Весь путь до Владимира он проделал верхом. На подходе к Волыни к войску присоединились рати, и скоро огромное русское войско обступило со всех сторон Владимир-Волынский. Он приказал зажать Владимир в железное кольцо голода на долгое время. А в городе метался Ярослав. Его гонцы, гнали коней в Буду и Краков, чтобы просить помощи у венгерского и польского королей. Ярослав обещал отдать им пограничные земли, вернуть полякам червенские города. На шестьдесят первый день Ярослав дрогнул и запросил мира.
     И вот Ярослав с боярами выходит из города, пешим бредет по пыльной дороге к Мономахову шатру, преклоняет колена перед киевским князем, просит у него пощады, отдает себя и свою семью, город на его волю. Долго выговаривал Владимир Ярославу все его прегрешения против Русской земли. Затем Мономах потребовал от князя, чтобы тот отказался от союза с иноплеменниками, жил бы с другими князьями в мире и хранил мир и любовь в своей семье. И отпустил его назад во Владимир. Во все времена этого похода половцы Тугоркановичи хранили с Мономахом мир. И после этого похода окончательно решил укрепить мир с ними. И было решено, что Тугорканова внучка, красавица, будет высватана за сына Мономаха Андрея. А к осени, знатная половчанка в сопровождении огромной свиты появилась в Киеве.
     Так во Всеволодовом доме, после второй жены самого Всеволода, жены Юрия Владимировича, появилась третья половецкая жена. Теперь и Русь и степь снова были замирены и утишены. Тихо было и на других рубежах. Конец 1117-го и 1118 года Мономах провел в Киеве. Он стал прибаливать и продолжал передавать дела старшему сыну Мстиславу. С Мстиславом к управлению Русской землей тянулись умные люди. Долгие годы они сидели за спинами старших князей и бояр и завидовали. Теперь пришло их время. Малоопытные, наглые, жадные, не познавшие страданий, искали в жизни лишь услад. Он понимал, что жить ему оставалось не так много, пока голова ясна, нужно все, все, что выстрадано и передумано, отдать людям.
      Взял на столе лист чистого пергамента, задумался, вывел первые слова: «Я, смиренный, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов…». Он работал целый вечер и сумел написать о многом, а главное - о том, что, несмотря на великую силу злоумышленников против праведников, все равно кроткие люди унаследуют землю, а скрежещущие зубами сгинут безвозвратно. Все эти дни с небольшими перерывами Мономах трудился над своим «Поучением». И снова приходилось отвлекаться от писания «Поучения». Шли тайные гонцы, из Новгорода от внука Всеволода, Он сообщал, что в городе идет сговор среди бояр купеческой верхушки. Заговорщики мечтают о старых временах, когда город был независим, о временах Владимировых и Ярославовых.
      Он послал гонцов в Новгород с требованием прибыть в Суздаль Ставке Гордятичу и некоторым другим новгородским боярам, а, чтобы у них не было никакого сомнения в серьезности его намерений, пригрозил в случае непослушания самолично прибыть в Новгород с ратью. Теперь оставалось ждать. В эти дни Мономах много беседовал с сыном, встречался с суздальским епископом, видными боярами, дружинниками, тысяцким. Он видел, как отстроился и укрепился за последние годы Суздаль, как наполнилась людьми вся ростово-суздальская земля. Через несколько дней гонцы принесли весть о том, что вызванные новгородцы подъезжают к Суздалю. Он заставил их долго ждать около дворцового крыльца и лишь по истечении времени велел вести в гридницу.
       Первым появился его старинный друг Ставка. Он был немного старше Мономаха, затем прибыли остальные. Мономах не стал заходить издалека. Не сажая новгородцев за стол, он сразу же начал выговаривать им все их неправды: неподчинение Киеву, давать деньги на содержание князя-наместника, нежелание признавать Всеволода правителем после отъезда на юг Мстислава, мятежные связи с иноплеменниками - чудью и шведами. Он думал о том, если отложится Новгород, Русь снова расколется надвое. Ставка Гордятич поднял руку в знак того, что хочет сказать слово, но Мономах не стал слушать своего бывшего боярина, и сказал: «В оковы его, в поруб!» Тут же были схвачены еще несколько крамольных бояр. Остальным, было приказано подписать грамоту о верности Киеву, о том, что им впредь не принимать на Княжение только Мономахова рода. И так далее. Бояре молча склонили головы.               
     В лето 1119 Мономах отправился в новый поход па Волынь, потому что Ярослав разорвал все свои обещания, отослал в Киев свою жену, перестал платить дани. Но едва Мономах вышел с войском из Киева, как Ярослав бежал в Польшу к своему зятю, польскому королю. Мономах беспрепятственно занял Волынь и посадил здесь своего сына Романа. Вернувшись в Киев, Мономах начал подготовку к новому весеннему походу. Русские города вновь перешли к грекам. Послал гонцов к князьям, чтобы к весне подошли со своими ратями на Днестр для большой войны с греками. Узнав о подготовке Мономаха к большой войне, Алексей Комнин выслал к киевскому князю своих послов.
      Мономах принимал посольство в Киеве, в своем великокняжеском дворце. Город был полон воями.  Почти каждодневно подходили новые силы. К половцам Мономах послал богатые дары, и те обещали всемерную помощь в войне с греками. В Константинополе при еще живом императоре шла борьба за корону между старшим сыном императора Иоанном и мужем его дочери Анны - Никифором, которого поддерживала императрица. Время для похода было самым подходящим. В те дни Владимиру Мономаху исполнилось шестьдесят шесть лет. Уже на первом, посольском приеме греки поразили Мономаха: прося мира, и поднесли ему в виде даров императорский венец. Венец был золотой и богато украшен драгоценными камнями. Вместе с венцом они поднесли драгоценный пояс, скипетр и яшмовую чашу.
      Теперь перед страхом русского нашествия, истерзанная крестоносцами, надломленная турками-сельджуками, опустошаемая половцами с севера и италийскими владыками с запада, расколотая междоусобной борьбой больная империя предлагала царский венец, скипетр и державу киевскому князю.
 Одновременно послы предложили ради укрепления дружеских отношений Руси с Византией обручить третьего сына Алексея Комнитта Андроника с Добронегой, с младшей дочерью Мстислава Владимировича. Все это было неслыханно. Долгие годы возвышения Руси, сломили византийскую гордыню. В обмен Мономах должен был отступиться от дунайских городов, вернуть войско Яна Войтишича, распустить воев по домам, отменить готовящийся поход.
       В эти годы Мономах достиг вершины могущества и славы. Вся Русь была собрана им в единое и нераздельное целое. Имя Мономаха, его дела теперь хорошо знали, не только ближайшие соседи Руси - Византия, Венгрия, Польша, половцы, Волжская Булгария, но и дальние страны. Он был связан династическими узами со многими государствами. Там жили его сестра, дочери, а ныне живут внуки; а дочери западных владык и половецких ханов стали женами его сыновей. Но особенно возросла слава Мономахов в западных странах после знаменитого похода в степь в 1111 году. Эта победа прогремела от Хорезма до Рима, от Багдада до Упсалы. Вести о походе руссов в степь проникали с посольствами, торговыми караванами, гонцами, растекались по окрестному миру. Подойдя к 70-летнему рубежу, он лишь следил, чтобы порядок, им завоеванный и установленный, не был нарушен чьей-нибудь злой волей. Воистину говорят мудрые люди, что сердце человеческое праздно быть не может, оно непременно наполняется либо любовью, либо враждой.
     15 января 1119 года на Волыни внезапно умер сын Роман там, в далеком западном приграничье. Болью в сердце отозвалась весть о гибели еще одного, уже третьего по счету сына, но горевать было некогда. Волынь осталась без князя и, видимо, стояла на грани новой междоусобицы.  Мономах немедленно посылает туда на княжение сына Андрея. Андрей женат на половчанке, Тугоркановичи мирны с Киевом, поэтому, он опирается на свою дружину. Потом снова поднялся с половчанами князь Глеб.
      Мстислав получил наказ немедля с дружиной и воями, при поддержке братьев Вячеслава и Ярополка нанести удар и поймать наконец Глеба. Тот затворился в Минске, потом запросил мира и снова каялся, но Мстислав был неумолим. Город был взят, и Глеб в оковах доставлен в Киев, где вскоре скончался. В лето 1120 Мономах отправил Ярополка в степь: необходимо было держать половцев в постоянном страхе перед русским выходом. Ярополк по проторенной дороге быстро дошел до Донца, но не обнаружил половецких станов. Властной рукой Владимир Мономах останавливал попытки Ярослава вновь и вновь пробиться на Волынь.
      В 1121 году Ярослав напал с ляхами на Червень, но был отбит войсками Мономаха. В лето 1123 Ярослав вторично пришел на Волынь, ведя с собой польские и венгерские войска. Но в коротком и кровопролитном бою под стенами Владимир-Волынского, он был разбит войском Андрея Владимировича, и погиб в этой сече. 70-летний Владимир Мономах, собравшись идти на помощь сыну, лишь дошел с киевским войском до реки Стира и повернул обратно. И трепетали враги Руси. Болеслав Польский и Стефан Венгерский не осмелились более вступить в борьбу с ней. Эта борьба затягивала его и иссушала, и не было сил вырваться из ее сетей, потому что только благодаря свершившимся победам, он достигал великих своих целей.
       И рядом с ним шли жена, дети, друзья. И вот уже многих нет на этом свете. Давно ушла Гита, нет и второй жены. Сходили на нет его боевые соратники Ратибор, Дмитр Иворович, Прокопий.  Нет покоя России, нет покоя Мономаху – все войны с врагами да междоусобицы. Некогда отдохнуть и на старости лет. О занятиях взрослого князя, сидевшего на столе, можно понять из слов Мономаха к сыновьям: «Не будьте ленивы ни на что доброе: прежде всего не ленитесь ходить в церковь; да не застанет вас солнце на постели: так делывал мой отец и все добрые мужи. Возвратясь из церкви, надобно садиться думать с дружиною, или людей творить суд и расправу, или на охоту ехать, или спать лечь: для спанья время от бога присуждено — полдень».
      Охота была любимым препровождением времени князей. По словам Мономаха, он вязал руками в пущах диких лошадей, охотился на тура, на оленя, на лося, на вепря, на медведя, на волка.  Охотились и на зайцев, ловили их тенетами. Мономах говорит, что он сам держал весь наряд в ловчих, сам заботился о соколах и ястребах. Князья отправлялись на охоту на долгое время, забирали с собою жен и дружину; охотились в лодках по Днепру. Но все это было в прошлом, а сегодня нескончаемые заботы о силе и единстве священной Руси. В последние годы Мономах размышлял о жизни и много молился.
      В начале 1125 года ему исполнилось семьдесят два года, а жизнь продолжалась и требовала все новых сил, новых решений. Умирать он уехал на реку Альту, в небольшой дом, построенный для него поблизости от храма Бориса и Глеба. Была ранняя весна 1125 года. Занемогшего великого князя везли в возке. Здесь неподалеку находился родной Переяславль, стояли Змиевы валы - знаки былых сеч и былой славянской славы. Он сам вышел из возка и прошествовал в церковь. 19 мая 1125 года над Альтой раздался скорбный звук колокола, возвестивший о смерти великого киевского князя Владимира Мономаха. К вечеру его сыновья и внуки стали один за другим
прибывать на Альту,
     Тело Мономаха доставили на ладье в Киев, а на причале переложили на сани. Печальное шествие направилось к храму святой Софии, в приделе, которой рядом с ракой великого князя Всеволода белела дорогим греческим мрамором рака его сына  Владимира Мономаха. И в молчании стояли около раки и далее по всему храму и на софийской площади вдоль улиц русские люди, смутившись духом в преддверии новой неведомой жизни, ожидаемой с уходом великого воителя за Русскую землю.     Мономах оставил пять сыновей и супругу третьего брака.  Митрополит Никита написал два любопытных письма Мономаху: Первое о разделении церквей, второе о посте:    «Разум есть светлое око души, обитающей во главе. Как ты, государь мудрый, сидя на престоле, чрез воевод управляешь народом, так душа посредством пяти чувств правит телом…» Таким образом, древние учителя церкви беседовали с государями с христианским наставлением.
     Перед расставанием с Владимиром Мономахом, обратимся  к его поучениям. «Что такое человек, как помыслишь о нем?» «Велик ты, Господи, и чудны дела твои. Разум человеческий не может постигнуть чудеса твои… Ибо кто не восхвалит и не прославит силу твою и твоих великих чудес и благ, устроенных на этом свете: как небо устроено, или как солнце, или как солнце, или как луна, или как звезды, и тьма и свет?...»
«…Убогих не забывайте, но насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте и вдовицу оправдайте сами, а не давайте сильным губить человека. Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его…»
     Удивительна фигура князя Мономаха, живущего среди жестокости и кровопролитий войн, удивительна добродушием и всепрощением, будто он спустился с небес. И это действительно
так. Когда-то высочайшие человеко-духи снизошли в Небесную Россию, в последствие они спустятся на землю с миссиями праведников и родомыслов.  Среди них был будущий родомысл земли Русской, воплотившийся в тело Владимира Мономаха.