Танец с саблями

Иван Могила
 
 Роман Хуторяк - цыган украинского происхождения - был человек не странный, обыкновенный, однако для всех непонятный, даже для самых близких...  для них особенно. Его танец вызывал в людях странное чувство, заставляя воспринимать жизнь (смерть). Это ощущалось людьми одинаково неприятно, но трактовалось настолько по-разному агрессивно, что танцевать он уже не хотел - не хотело сердце, но продолжал из любоБытства. Он периодически, впрочем  не очень часто, уходил в запой, ибо только там Рома чувствовал, подводил промежуточный итог. Понимание того, что он изо дня в день умирает, в запоях обострялось и дарило надежду на будущее. Когда ему становилось невыносимо, он прикладывал руки ко лбу, чтобы остановить поток мыслей. Так маленькие дети закрывают рот, чтобы не врать.
   Уткнувшись в очередную смысловую улитку своей беременной жены, которая всегда заканчивалась сужающимся, не дающим надежды метафизическим тупиком, ставшим почти ежедневным её состоянием,  в эти моменты она напоминала корову на забое, которой уже проломили голову, но она ещё жива и смотрит сквозь мир на то последнее, что больше обескураживает чем пугает, Рома вдруг перестал танцевать. Лишить её секса, толкнуть к измене!..и простить. - эта мысль создавала завихрения, поднимая ил с дна его души, но какой-то противоречивостю природы своей укладывала сознание в некое подобие формы. Он с удивлением обнаружил - дарила перспективу и уверенность в завтрашнем дне, и его существовании. Это будет мой последний, самый великий танец! только для неё! И неважно сколько он продлится. Время теперь для него не имело значения, оно как бы растворилось внутри момента . Смотри как я танцую, любимая! Теперь только для тебя! Я всем им покажу, но увидишь только ты!.. - это была последняя мысль в ужа...угасающем сознании Романа, она окрасила собою всю его  жизнь - капля акварели в стакане чистой воды, придала значение всему, теперь уже вовсе не сущему.
    Жизнь вытекла на асфальт вместе с кровью и внутренними органами, глаза его, направленные в Божье небо, смотрели как бы внутрь себя и были полны такой пустотой, что никто из зевак, тут же собравшихся возле трупа, не только не закричал, но даже не стал шарить по его карманам, а одна соседская девочка лет семи  подумала, что он похож на грустного принца, о котором она мечтает, вот даже лужа в форме лошадки.
    Потом всё было согласно процедуре - констатировали, собрали в кучу, увезли. Соседи же, чтобы даже не позабыть, а как-нибудь перевести этот случай из области бытия в область воспоминаний и обсуждений, устроили субботник на следующее утро, то была,кажется,  среда. Однако всю работу сделали за них уличные собаки, за ночь вылизав асфальт и оставив только мокрое пятно из голода и похоти.
   Жена Романа всегда считала себя кем-то вроде жены декабриста, правда мужа декабристом не видела даже близко, хоть и любила. Она вообще о декабристах имела смутное представление, помнила что-то про их жен. И после всего случившегося решила отправиться за ним. В Сибирь. Там, в городке, где, кажется, кроме вокзала и его обитателей больше ничего не было, её и нашли. Местные алкаши мракобесы долго  не могли забрать у неё маленький трупик, она не отдавала и просила, чтобы её оставили, наконец, в покое, что у неё два билета, и она ждёт своего поезда.