Так тонко и сложно мир поделён на миры,
что застывают в глазах, звёздно-утренние, кучевые –
как в городах во всех вечный сужается Рим
в фокус своей бесконечности, видимой свыше.
Ловкими пальцами утро считает их все.
Лишь серебристое пламя твоих ожиданий
чуть приубавившись, всё же не гаснет совсем,
тихо плещась в эти лужи, ветра, окна зданий.
Входишь во времени тонко очерченный круг,
в лопнувшей музыки белый заказник печальный.
И фонарей этих странных подобия рук
тянутся к первым снежинкам, как будто встречая.