Скопились в ящике конверты
и паутина по углам.
Непрозвучавшие концерты
внутри афиш свернулись в хлам.
Он помнит день, в огне и саже,
и как визжали тормоза,
он помнит час, минуту даже,
когда слепящий свет в глаза
его толчком отбросил за…
за грань реальности, в которой
детальна каждая черта.
В дыму горящего мотора
картина памяти пуста.
Нещадно давят стены комнат,
где он, попавший в личный ад,
что было час назад, не помнит,
и даже пять минут назад.
Нет сил, чтоб силами своими
пробить себе проход вовне.
Но очень важно вспомнить имя,
такое ласковое имя,
такое нежное во сне.
Он открывает пианино
(привычный, вроде, жест) и вот
смывает музыкой огни, но,
увы, совсем не помнит нот,
а пальцы помнят, звук живёт.
Живёт, парит, взлетает выше,
и нот не меньше, чем пятьсот.
Сгоревший мир его услышит,
и имя вслух произнесёт.
Он вспомнит всё.