У меня по квартире крест-накрест заклеены окна,
голубь мира – рисунок к стеклу приторочен изнанкой,
и холодные ветры до одури лупят морзянку
по немецкому пластику, что поцарапан и вогнут.
У меня за окошком тревожно сигналят машины,
их колёса похожи на хищные чёрные лапы.
Я стою у окна, мне предательски хочется плакать
от того, что потери и боль бесконечно большие...
От того, что в сегодняшнем дне нет ни капельки счастья,
от того, что у неба войною распорото брюхо,
и оно улыбается криво от уха до уха,
и, свернувшись клубком, посылает на землю ненастье.
Будни странной войны встали в круг: первый… третий… который?
Мне не хочется в них утонуть, я — заправский летатель.
Мне с них нечего взять и, наверное, нечего дать им, —
не стратег, не герой я, не мастер политразговоров.
Звуки боя привычны, а тихо — становится страшно.
У военной зимы в дни затишья ни ритма, ни пульса,
только изредка слабые токи незримых конвульсий
вышивают снегами по крышам, дорогам и башням.
А воронку от взрыва засыпало снежной порошей.
Я теперь точно знаю, что в жизни считается главным.
Нарисованный голубь летает красиво и плавно.
Эй, вы там, наверху, нарисуйте нам мир за окошком!