Василь Стус. Вiками iде вертепна драма

Александр Купрейченко
с украинского

 Вертепная проходит драма
 все девять Дантовых кругов,
 сам Ирод лучше не сыграл бы
 Тут Вельзевул сбежать готов

 со сцены.
 Тут шальное солнце
 летит, как с плахи голова
 велеречивая. И сходится
 у места лобного Москва.

 Молчит в крови народной плошадь.
 Империя, как ночь молчит.
 Напрасно месяц скрыться хочет,
 сыч ошарашено кричит.

 Идёт парадом поруганье.
 Взлетает нож над кровью плах.
 пылает ужас, но в закланье
 молчит безумно тихий плац.

 Упёрлись взгляды ошалело,
 нож режет ночь и режет крик.
 Разнявши голову и тело,
 кат, красный выхватив язык

 рукою левою, а в правой
 зажав косматую главу
 народу выставил забаву –
 пусть смотрит сверху на Москву!

 И окровавленный топор
 сквозь строй людишек ошалевших
 он мечет в чёрный коридор,
 в толпу раздавшуюся спешно.

 Летит топор к стенам собора,
 в полёте перебив крыло
 ночному филину. И споро
 глазами ведьмы потекло

 средь нащетиненных багнетов
 вздыханье – бульк – как в омут труп –
 круги качнулись онемело...
 И лишь метель мела вокруг

 белоголовая... Кремля
 зубцы щетинились стенные,
 сны проносились… И под Киевом
 глухая горбилась земля.

 Оригинал

 Віками йде вертепна драма
 у дев’ять Дантових картин,
 сам Ірод краще не заграв би,
 тут Вельзевул покине кін,

 не витерпить.
 Червоне сонце
 летить, як з плахи голова
 велеречива. Мовчки сходиться
 до місця лобного Москва.

 Мовчить червона з крові площа.
 Імперія, мов ніч, мовчить.
 Сховатись марно місяць хоче,
 сич ошелешено кричить.

 Немов парад, іде наруга.
 Ніж падає у темінь плах.
 Палає плач. Волають руки
 в несамовито тихий плац.

 Уперлись погляди, як клиння,
 ніж ріже ніч і ріже крик.
 і ката піднімає ліва
 рука, як полум’я язик,

 а права — голову відтяту,
 і пара плаває очей
 в очницях розіп’ятих ката.
 І через голови і через

 криваву площу — у собор
 Блаженного верга скажений
 сокиру. Чорний коридор
 ударився об навіжене

 мовчання. Перебив крило
 нічного пугача. Жовтавим
 відьомським оком потекло
 поміж багнетами наставленими

 зітхання. Гульк — як в нафту труп —
 побігли кола і затихло.
 Занімувало все навкруг.
 Лиш билася об браму віхола

 білоголова. Об Кремля
 шпичасті зазубні. Мулькі
 сни сновигали. І під Києвом
 оглохла горбилась земля.