* * *
Уходят, что ни год, о смысле жизни споры…
И нет уже тебя, кто был других верней.
Трезвее воздух дней. Но юных женщин взоры
всё ярче по весне – прощальней и пьяней.
Истаяла зима. И глина снег впитала.
Просел, чуть покосясь, простой сосновый крест.
И с тополя скворец, бесстыжий зазывала,
опять, на весь погост, взахлёб зовёт невест...
* * *
Волчище, друже с русыми усами,
с фамильными овражными глазами!
Скрипичный ключ носил ты в кулаке,
дабы движенье нот проистекало
из логова, из времени провала,
из цикла нулевого на песке.
Певун, игрун с гитарою, любимец
спортсменок смуглых - на два дня счастливиц -
ты мог звучать как нищий и как принц.
Кто смел бы думать, шахматист успешный,
что так необязательно-поспешно
турнир твой обратится в гибель-блиц?
Соратник ли, каникульный приятель?
Лишь время, неподкупный дознаватель,
все пункты взыщет, подпись и печать.
Но я - не Хронос. Проще и теплее
моих рукопожатий эпопея,
и не устал я до сих пор прощать...
Зевок в дебюте, в эндшпиле ошибка.
Портвейн "Агдам" и сигареты "Шипка"
не станут извиняться за подвох.
А русый волк поёт о талисмане
хранительном и о сирень-тумане,
поёт о камне на кресте дорог...
И мне всё виден жаркий корт таврийский,
луч Радонежский, отсвет Мирликийский, -
лет двадцать-двадцать пять тому назад.
Ни ты, ни я предать уже не в силах-
на пристанях, на росстанях, в могилах -
ни песню-юность, ни Кучук-Ламбат...