Региональный литературный журнал "ЛиФФт"№1, 10 ноября 2016г.
Подборка стихов Валеры в разделе Литературная гостиная.НАСЛЕДИЕ.
Журнал "ЛиФФт" №1, 2016
ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН
(1959-2009)
ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ
***
Сад осенний, сад вишневый, сад больничный —
То ли Чехов, то ли Бунин&Толстой.
Разговаривать о Боге, как о личном,
С пожилою, некрасивой медсестрой.
Вдруг сравнить себя с собакою на сене —
Между ангелом и бесом… А вокруг
Сад вишневый, сад больничный, сад осенний
По библейски замыкает ближний круг.
Вот и бродишь в нем почти умалишенный
С продолжением истории простой:
Сад больничный, сад осенний, сад вишневый —
Гефсиманский, год две тысячи шестой.
***
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Бред бродячий, дух сиротства,
Дух скитания во тьме.
Призрак страшного уродства
То сплетается, то рвется
В разыгравшемся уме.
Жить бы, жить, не зная муки,
Жить! А там, глядишь, весна.
Но в огне лицо и руки,
И душа в разгар разлуки
Все выпрашивает сна.
Бред собачий, звуки, лица…
Все смешалось в липкой тьме.
В переполненной больнице
Всем одно и тоже снится,
То же самое, что мне.
РЕЦЕПТ
Ларисе Курсовой
Итак: преднизолон, ранитидин и но-шпа,
И капельницы плач, и редкий снег в окне,
А по утрам тошнит, а вечером так тошно,
Как будто жизнь сгорает на медленном огне.
Итак: рентген груди, потом — бронхоскопия.
Под подозреньем все: и сердце, и душа.
По венам яд течет, страшней, чем ностальгия,
И пахнет спиртом кровь под лезвием ножа.
Итак: девятисил, ромашка и фиалка —
Все выпито до дна из Чаши "Общепит".
Душа летит на свет. И ничего не жалко —
Душа на свет летит…
***
Больничный сад почти совсем заглох.
И все сплелось: и место, и причина,
И волхв залетный, и летящий лох,
И ангел перелетный – made in china.
Летит листва на грязный тротуар,
И дети вновь играют в чьи-то игры:
И гонят прочь волхва, кричат ура,
Не зная, что уже приехал Ирод.
Но все сплелось: и век, и лох, и сад,
И свет звезды, и ангельское слово,
Как два тысячелетия назад.
Ничто не вечно и ничто не ново.
***
Мне холодно, мама. Январь
Безумствует, всеми забытый, –
Сжигает земной календарь
Недавно прошедших событий.
Теперь, после стольких потерь,
Вся здешняя жизнь — нелюдима.
Оскалилось время, как зверь,
В сугробе табачного дыма.
Теперь только маковый бред
Сжимает бессильное сердце...
Мне холодно, мама. И нет
Такого тепла, чтоб согреться.
АВГУСТ
Лето катит последние вроде недели,
Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели.
Август бродит в садах, а дожди — стороною,
Яблок в этом году, будто перед войною.
Но я чувствую вечную жизнь пуповиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.
Яблок вкус соблазняет до райского хруста,
Слово может быть вещим, — считал Заратустра.
В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты,
Слово может менять даже судьбы и даты.
Пусть все так же сгорают закаты рябиной,
Мне б дожить до шестидесяти с половиной.
И я в первую очередь и даже в третью
Все пытаюсь себя оправдать перед смертью.
И хочу передать на хвосте у сороки:
Что для вечности наши ничтожные сроки.
Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе,
Тишина и покой на российском Фаворе.
Скоро осень, и кажется: что еще надо?
Август смотрит, как из Гефсиманского сада.
***
нагрешил, говорит, не глядя, мол, все заповеди нарушил
даже те, говорит, которые и писать было западло
свет, горевший внутри стекла, обжигает теперь снаружи
тьма мешается под ногами, молча дергает за подол
нагрешил, повторяет, сука, мол, поймал, говорит, с поличным
и показывает, мол, fuck you и прикуривает от свечи
и стою голышом, как в детстве, пожимаю плечом по-птичьи
прижимаю нательный крестик — он же сам меня приручил
нагрешил, говорит, с лихвою, поколений, примерно, на пять
не отмыться, не отстираться, не отмазаться одному
свет, скользящий поверх стекла, выжигает напалмом память
серафимы стоят в прихожей, безразличные ко всему
нагрешил, говорит, и баста, собирай, мол, свои манатки
и ступай типа по этапу, отправляйся, куда скажу
и идут эти трое следом, наступая почти на пятки
свет, горевший внутри меня, льется сваркою по этажу
ВОРОВАННЫЙ ВОЗДУХ
вот те Бог, он сказал и кивнул то ли вверх, то ли просто вбок
вот порог, он добавил, ступай. И я шагнул за порог
я дышал ворованным воздухом — и надышаться не мог
я не мог говорить — я боялся, что мимо спешащий Бог
попрекнет ворованным воздухом, взятым как будто в долг
что ему все эти тексты, фразы, слова, или даже слог
я боялся Бога — Он был справедлив, но капризен и строг
я молчал все утро, весь день и весь вечер, я падал с ног
и ворованный воздух, сгущаясь, чернел, превращался в смог
ночь упала плашмя у ног, как непрожитой жизни итог
итого: ворованный воздух гудит в проводах вдоль дорог
все напрасно, Господи, слышишь?.. Слышит, слышит — на то и Бог
не воруй, говорит, даже воздух, добавил. А сам-то, сам
то и дело шепчет, я слышал, вздыхая: сим-сим, сезам
видно, трудно ему не дышать, привыкая к чужим слезам