В будний день, при шуме улиц,
Отощавши, как свеча,
Смерть стояла, чуть сутулясь,
Пустотой сверля в очках.
Оба глаза прожигали
Уходивших без следа,
Но людей не напугали
За спиною холода.
Ни шажок не чертыхнулся
В сердце чёрством, как сухарь.
Только, дрогнув, поперхнулся
Светом собственным фонарь.
Ведь в живых душа пылится,
Но оно не мудрено:
Смерть заглядывала в лица
Тем, кто умер уж давно.
И она не понимала,
Что у этих забирать?
Раз родившись, не пристало
Дважды в жизни умирать.
Ну никак не понимала,
Как же можно помереть,
Но, ни много, и ни мало,
Жизни груз с собой переть?
Всё ходить в толпе унылой,
Без запала, без венца,
Чтоб тащился до могилы
Труп живого мертвеца.
Стороною Смерть ходила,
Глядя в люд издалека.
Жизнь поболе учудила,
Чем костлявая рука.
Если раньше горевалось
По погибшему с мечом,
То теперь же оказалось,
Что Старуха ни причём.
Большинство, кого губила
Смерти вострая коса,
И при жизни всякой были
Без души, лишь телеса.
Та чесала череп гладкий,
Не вникая наперёд —
То ли чудно, то ли гадко...
Чёрт же в жизни разберёт!
Затерявшись в той громаде,
В людях, льющихся рекой,
Смерть ушла, уже не глядя,
Отправляясь на покой.