Пришёл с работы. Запер дверь и задвинул шторы.
Скинул овчинный тулуп и папаху, снял вышиванку и шаровары, отклеил с лысины чуб, с подбородка – усы.
Надел косоворотку, льняные штаны и лапти. Побренчал на балалайке. Немного отвёл душу.
Выключил свет. Посмотрел в дверной глазок. Никого.
Опять разделся. Надел чёрные колготы. Заправил их в белые гетры. Надел жилетку, лапсердак и ермолку. Приклеил бороду и пейсы. Послушал в наушниках Хава Нагила.
Посидел немного и совсем успокоился…
«В 1830-е, после смерти Гнедича, в России практически не осталось людей, толком знающих древнегреческий.
Министр просвещения, министр юстиции, один профессор СПб. университета — немец Грефе — и все, обчелся». (С. А. Лурье)
Министр просвещения и министр юстиции, мама дорогая!
Пока я обдумывал эту ситуацию, подоспела следующая новость.
На сегодняшний день в мире остался один человек способный по почерку на глиняной табличке определить, писец какого фараона в Древнем Египте писал данный текст.
Речь идёт только о третьем тысячелетии до Новой эры. Со вторым тысячелетием ситуация получше, а в четвёртом ещё не было письменности.
В те времена языком международного общения был аккадский. Датировка аккадских текстов многое проясняет в истории нашей цивилизации.
Неспособность вникать в детали, начавшаяся, как мы видим со смерти Гнедича, заметно влияет на нас сегодня.
Сразу пришёл на ум сюжет, которым поделился со мной один инвестиционный менеджер с варшавской фондовой биржи.
При торговле акциями важно продать их подороже, но ещё важнее удержать высокую цену в дальнейшем, потому раздувать цены опасно.
На бирже есть игроки, а есть ответственные торговцы, как мой менеджер.
Он продавал акции одной украинской угольной компании.
И надо же было такому случиться, что одновременно с началом торгов стало известно о крупном пожаре на шахте в Австралии.
Покупатели решили, что в мире наступит угольный голод и как обезумевшие набросились на акции. Началась паника. Цены взлетели сначала вдвое, а затем вчетверо.
Первые покупатели пошли зарабатывать по третьему кругу.
Мой менеджер сначала пытался объяснять, что даже если весь австралийский уголь провалится сквозь землю, то никакого дефицита угля в мире не будет.
Потом он пробовал объяснять взбесившимся спекулянтам, что австралийская шахта производит уголь для металлургии, а украинская – для электростанций и общего между ними нет ничего кроме слова уголь.
Осознав бесполезность своих усилий удержать цену акций в разумных пределах, менеджер махнул рукой и даже сам купил и продал немного украинских акций, что запрещено, но все торговцы балуются.
В результате украинская фирма вместо запланированных 20 миллионов долларов получила за свои акции 100, не смогла ими распорядиться и обанкротилась, нанеся серьёзный урон нескольким банкам и фондам.
Это можно сравнить с ситуацией, когда слишком усердная молитва о дожде во время засухи приводит к ливням и наводнению – оба хуже…
Скоро в мире останется пару человек, понимающих в марках углей. Это древнее искусство станет сродни умению собирать целебные травы или бить рыбу острогой…
А ведь мой случай похож на случай варшавского менеджера.
Я строил коммунизм вместе со всем советским народом – ну, не совсем строил и не совсем вместе, но фигурально выражаясь.
Потом по зову партии и комсомола вступил в кооперативное движение, в приватизацию, в частный капитализм.
Я тоже пытался объяснить взбесившимся спекулянтам, что дело не в названии и нужно вникать в детали, а потом махнул рукой и стал с отвращением приторговывать потихоньку.
Теперь мы, по крайней мере, знаем, откуда ноги растут…