ЛЮБОВНЫЕ ИГРЫ
Полдневная жара стояла над долиной,
по солнечным лучам с небес струился зной,
и каждый луч тянулся пуповиной,
вселенной плоть соединив с землей.
Горячий, светлый сок, казалось, истекает
из солнечных сосцов на землю – знай лишь пей -
и с материнской нежностью питает
всё, что растет и движется на ней.
К нему с ветвей тянулись пальцы листьев
и раскрывался чашечкой цветок,
на всё и всех не уставал он литься,
и каждый пил тот жизнетворный сок.
К нему слетались бабочки и пчелы,
беспечный мотылек, суровый шмель, -
все суетились кутерьмой веселой,
всех насыщал и будоражил хмель.
Так, следуя своей какой-то цели,
в свои затеи летняя пора
влекла их, а, напившись, все хмелели,
и начиналась брачная игра.
Всех затрясло в любовной лихорадке,
всех увлекла и закружила страсть,
в них жизнь вдохнул напиток этот сладкий, -
и нежность в воздухе повсюду разлилась.
Весь мир живой объединился в пары:
в кустах с голубкой голубь ворковал,
и всяк зверек, любви поддавшись чарам,
в укромном месте самку обнимал.
То – клич Небес, то – зов Вселенной властный
достиг Земли и приказал: - Живи!
И всё откликнулось на голос этот страстный
и, словно, помешалось на Любви…
Я чуть не задремал под жаркими лучами,
средь зарослей разнежась на траве,
но тут почувствовал на голове
возню, затеянную муравьями.
Наверно, запах мой пришелся им по вкусу;
я резко встал, чтоб их стряхнуть с волос,
не дожидаясь их болезненных укусов.
И в тот момент как раз – такое! началось…
Подняв лицо, вперед взглянул едва лишь,
увидел парочку в просвете меж ветвей,
мужчину с женщиной, но если быть точней,
там парень с девушкой на пледе загорали.
Они смотрелись юными богами;
и родина их – греческий Олимп;
резвясь, сошли они с горы под сени лип,
блестя на солнце голыми телами, -
и узких «мини» лишь материал
места интимные лукаво прикрывал.
Невольно став свидетелем случайным,
ну разве же – простой и смертный – мог
я помешать божественным тем тайнам? –
и, крадучись, назад опять прилег.
Я думал: как мне быть, боясь открыть утай свой,
и чувствовал себя как тот несчастный вор,
укрывшийся в углу с шкатулкою хозяйской, -
услышал их негромкий разговор.
Она
… У вас, парней, одно лишь на уме –
быстрей бы девку обломать суметь.
На нас посмотрят мартовским котом –
и отдувайся мы одни потом.
В ход пустите всю вашу хитрость, лесть,
чтоб замарать, отняв у девки честь.
А сами, как всегда, останетесь чисты,
свое лишь дело сделал – и в кусты.
Как только разглядят у девки брюхо,
такая свалится наголову проруха…
Задолбят мать, отец и вся родня;
без злых нападок не прожить и дня.
Враз для тебя закрыты все пути.
Что делать тут, поддержки где найти?
Вот и кукуй одна…
ОН
Ну почему ж,
так и одна? А где виновник – муж?
Она
Ха! Не смеши. Откуда взяться мужу.
Нагулянный – кому ребенок нужен?
Он
Но через чур не гни. Не все ж такие…
Она
Не все… Но где их взять? Где те – другие?
Нет. Надо быть поосторожней с вами.
Не расслабляйся лучше с мужиками.
Вам, мужикам – лафа. Вам не рожать.
Зажал, засунул, вынул – и бежать.
Лишь зазевайся, ноги разведи, -
и вставят в щелку клин, того гляди.
Он
Ну, зря ты так. Проблемы и у нас.
Как заработать, обеспечить вас…
Она
Ой, ой! Вы посмотрите-ка на них.
Да много ль добродетелей таких?
Мы вам с детьми не больно-то нужны.
Вас, алиментщиков, едва ль не пол страны.
Заботливых таких хватает лишь на час.
Потом ищи – свищи с ищейкой вас.
Он
Несправедливы на мужчин наветы.
Все ваши беды ведь совсем не в этом.
Напрасно всю вину вы валите на нас,-
«обидела» сама природа вас,
что бремя материнское взвалила;
но в то же время счастьем наделила, -
жизнь длится на земле благодаря
лишь вам, высоким слогом говоря.
Увидеть жизнь, тобой рожденную, - не счастье ль!
Но ведь и мы к тому – не скажешь « не причастны».
Лишь Дух Святой зачать дитя мог в Оно время,
у нас же для того нужнО мужское семя.
Так что, красавица, долой свои штаны!
Улучшим демографию страны.
Она
Не торопись, дружок! Какой ты больно прыткий.
Не тронута еда, не выпиты напитки…
Еще не подошли мы к нашей важной цели,
вести свои дела не просто ведь хотели.
Для битвы, для сраженья страстных тел
никто из нас покамест не созрел.
Любовь и страсть свою ты вырази словами,
и можешь петь иль говорить стихами.
И так, бери скорей свою свирель,
она помощница теперь в твоей игре.
Представь нас у подножия Олимпа,
ты – пастушок, а я - лесная Нимфа.
Ум, добродетель, красоту воспой,
способности, нрав и характер мой,
овал лица, длину и цвет волос,
румянец щек, блеск глаз, ресницы, нос,
мой гибкий стан, упругость бедер, грудь, -
ну, словом, ни одной детали не забудь.
И примени здесь все свое искусство,
любви во славу весь свой дар употребя, -
лишь только так мои разбудишь чувства.
Ну, начинай. Я слушаю тебя.
О н
Тащусь от твоего… чарующего взора.
В нем… все отражено: любовь… богатство, власть.
Твои глаза… чернеют… ы-ы… как озера…
в какие… нефть из скважин пролилась!
Твою фигуру… мастерски скроили…
В своей красе… цветешь… как райский сад.
Достоинства твои… мне сердце покорили…
мне обещая… ы-ы… тысячи услад.
Приятно здесь бродить… хозяином угодий…
и … грудью всей вдыхать… подмышек аромат…
и … ощутить в руках упругость тяжких бедер…
Всегда… по случаю… я их раздвинуть рад .
О н а
Стоп! Стоп! Ни стройности, ни внутреннего лада.
Не к месту и сравненье с нефтью – глаз.
И эти бедра… сад… Коряво и нескладно
всё вышло у тебя на этот раз.
Нет! То – не Песнь Любви, какая-то порнуха.
И, в общем, все стихи не слишком хороши.
Не чувствуется как-то в них души,
и многие слова мне не ласкают слуха.
Слова твои, без преувеличенья, -
неискренность, притворство и вранье.
Прости, певец, но таково уж мненье –
правдивое суждение мое.
Ты грубоват, несешь невесть чего,
и плебсом отдают твои повадки;
нескладен стих, хромает ритм его,
хотя и есть какие-то задатки.
Но ты соришь словами без оглядки,
любовь и страсть ты подал кое-как,
без огонька, и в том – посредственности знак.
О н
О мастерстве, отделке – помолчим;
я не знаток в стихах – готов признаться.
Но - по большому счету – веских нет причин,
ты просто повод ищешь, чтоб придраться.
Она
Серо, пестро, несешь тут что попало,
сравненья все – случайностей набор,
как будто в кучу собран разный сор
с застолий пьяных иль российских свалок.
Здесь искренности – ноль, а страсть – не ночевала;
цель не достигнута – таков мой приговор.
Он
Увы, неумолим характер, принцип твой,
не угодить ничем твоим капризам, вижу,
но я ведь не злодей, не грубый зверь лесной,
намеренно тебя поступком не обижу.
Она
Ты нехотя, с ленцой слова все еле цедишь,
и небрежение какое-то здесь есть;
и так невысоко, я вижу, ценишь,
не дорого совсем, мою девичью честь.
Здесь настоящей искренности нет,
хромает ритм и слог шероховатый;
все не закончено, все как-то мелковато…
Конечно, ты – не Пушкин и не Фет,
но… подтянись. И мой тебе совет:
трудись! Ведь высока за это плата.
Он
Пристрастным ты, неправедным судом
без надобности судишь так сурово.
Ведь видишь, что с большим трудом
дается мне рифмованное слово.
О н а
Но… в силе уговор остался наш.
И поединок ведь пока не кончен.
Готовься, если отыграться хочешь.
Вот – на, возьми бумагу, карандаш…
Ты труд – на прилежание помножь.
Потом свое творение прочтешь.
И помни – всем во благо – мой совет:
покрасочней расцвечивай куплет,
чтоб страстью задышала в них строка, -
как это было в прежние века.
Проходит какое-то время
О н
Не осуждай, прелестное созданье,
в том, что моя оплошность велика.
Не глубоки в поэзии познанья,
зато любовь чиста и глубока.
Да, не заслуживает оправданья,
что часто спотыкается строка, -
все потому, что планка высока.
Прости. Ведь нелегко построить зданье,
когда некачествен материал,
когда строитель, на леса что встал,
не тех совсем – увы! – квалификаций.
И посему мораль здесь такова:
когда нам не хватает мастерства,
не торопись, дружок, публиковаться.
Продолжает
Исполнившись настойчивым желаньем,
с надеждою, что подвиг мой зачтут,
заветной лиры сладостным звучаньем
хочу твою прославить красоту.
Твое вниманье – это дар небесный,
и страсть свою я выражу в словах;
лишь о тебе одной свои слагаю песни,
о прелестях твоих в своих тоскую снах.
Дерзну, хотя достанет ли искусства,
чтоб описать божественность твою,
и верю все ж, твои лаская чувства,
тем и эроту славу воздаю.
Молю его не быть ко мне надменным,
ослабить этот сладостный недуг,
он сердце пепелит и нощно мне и денно,
от стрел его изнемогает дух.
А ты, что красотою несравненна,
стройна, обворожительна, нежна,
ты та, которой небом суждена
роль повелительницы, госпожи, царевны.
Тебе одной, моя любовь, отрада,
моя душа навеки предана,
упоена, ей не нужна награда, -
в своих страданьях счастлива она.
Душа горит и пламенеет сердце,
тебя желает, прочим божествам
прохода нет, туда закрыта дверца, -
одна лишь ты царишь по праву там…
О н а
Ну, вот теперь на что-то и похоже.
И ключ к замку – с трудом, но – удалось
все ж подобрать, и, вижу я, что можешь
Открыть его, когда бы ни пришлось.
Что ж, продолжай, свои успехи множа.
О н
Я вдохновлен на подвиг непростой
земною красотой твоей, лесная Нимфа.
Душа твоя полна небесной добротой,
молю щадить меня за бедность рифмы…
----------------------------------------
Бросает солнце с высоты небесной
лучи прямые, прогоняя тень,
лесных певцов прервать принудив песни,
укрыться от жары в густую сень.
Головки долу наклоняя мило,
в траве от зноя прячутся цветы,
и живность вся сомлев от духоты,
в прохладных норах, дуплах вся укрылась.
Все ищут тени в этот час дневной.
Доволен ли хоть кто порой такою?
И лишь тебе не причиняет зной
ущерба, ты одна в ладу с жарою.
Сияя здесь волшебной красотой,
ты как цветок украсила поляну,
царишь, как роза, ты в траве лесной,
как лилия, глазам моим желанна.
Твоих достоинств не воспеть - грешно,
и пусть стихи мои несовершенны,
дерзну, - богиней, Нимфою лесной
предстала ты пред взором восхищенным…
О н а
Похвально, пастушок, уже похвально.
Часть первая, похож, завершена.
Но прав пока что не дает она,
на то, чтоб мною овладеть. Нахально
прошу не напирать своим орудьем
и прекратить дурное рукоблудье…
Давясь от смеха, слушал – но терпел я,
чтоб не раскрыться, - речевые перла.
Меж тем, о чем-то спор там завязался.
Он напирал, старался удержать,
наверно, ею овладеть пытался,
но, вырвавшись, та кинулась бежать.
Она бежала, словно бы, играя
в «пятнашки» детские и, с вызовом смеясь,
ему задорно на бегу бросала:
- А ты попробуй, догони сначала! –
и в ритме бега грудь её нагая
под каждый шаг отчаянно тряслась
двумя тугими млечными шарами
и в такт мелькала темными сосками.
Он бросился за ней, хоть, как актер, заране
знал весь - перед игрой - сценарий, изучив,
а под прикрытьем эластичной ткани
от преизбытка чувств «достоинство» мужчин
о праве, о своем так ясно заявляло;
тут сила, страсть, тут Жизнь сама играла,
и не могли ту силу побороть
ни разум, ни мораль – так властно выпирала,
желаньем взбудораженная плоть.
Всем ясен был исход такой погони.
Был каждый в той игре друг другу равн.
Когда в лесах гналсЯ за Нимфой Фавн,
заране оба знали, что – догонит, -
и потому-то Нимфа, уносясь,
бежала, все ж, не слишком торопясь...
Когда ж, как запланировали сами
актеры, был исполнен ритуал,
и, по сценарию, за ближними кустами
Фавн свою Нимфу без проблем догнал, -
пришел конец игре великолепной.
Из-за кустов я больше не видал
самих героев, лишь невнятный лепет,
да стон любви оттуда долетал…
Тогда (за неимением досуга),
приободряясь душой, не смея и спугнуть
столь утонченный секс – веселую игру их, -
я осторожно встал и прочь пошел, по кругу,
сквозь заросли прокладывая путь.
Мне думалось «…К вершинам рвется разум –
прогресс… науки… космос… - чудеса!
Но естество страстям подвержено, соблазнам,
людьми все так же правят небеса.
Бежим от смерти и стремимся к счастью,
и что ж, что на дворе уж двадцать первый век,
зациклены в своих земных пристрастьях, -
так мало изменился человек.
ЧуднО! Трясет в конвульсиях планету,
но аисты летят, воркуют голубки…
Не загасить ничем божественного света,
и Мир – живет - всем бедам вопреки».