Жили-были дедушка и бабушка.
Вот сядут они чай пить, дедушка наливает, а бабушка ему: «Мне без сахара». И спрашивает: «А жвак будет?» А дедушка ей под руку на стол пряничек или печеньице кладет, а в свой стакан – четыре ложки сахару и на хлеб ли, на печенье ли - меду или варенья.
Лет им помногу, но деда на три года старше.
Дедушка – подтянутый и серьёзный. Он всегда и всё делал и делает своими руками. Молча. А руки у него золотые, да и молчание, как говорится, – золото.
Очень редко про былое рассказывает. И по одному разу.
Вот обмолвился как-то, что совсем маленьким к отцу бегал... забирался в кузнице под верстак –смотреть, как мужики работают. А отец у него задолго до войны умер: с первой мировой с больным сердцем вернулся...
А однажды, мальчишкой, увидел заезжего мужика на велосипеде. Сделал себе деревянный, только без педалей и цепи: сам сидит, а ноги бегут. Разогнался под горку и переехал соседскому гусаку шею. От матери ему тогда крепко досталось, и он про этот случай не вспоминал – она об этом рассказала...
Зато сам рассказал про колхозную пасеку, куда к своему деду с дужками отведать меду бегал, да смотреть, как пчелы воду пьют из корытец. И у каждого улья – поставлено своё, из колоды дедом выдолбленное. … Дед его умелец был: и пасечник, и кузнец, и рыбак — мастер на все руки.
«...по черемуху плавали за реку с топором. Нарубим веток полную лодку, а потом мать на печке ягоды высушит и зимой пироги печет...»
«Когда голод был, хлеб из лебеды пекли, с голодухи его горячего съешь, а потом так запрёт, что в кустах маешься, маешься…»
«Хоть нас у матери четверо было, к ней мельник сватался. Замуж она за него не пошла, невзирая на то, что он из всей округи самым зажиточным был. Прошло время, настал Голод— пошла к нему муки занять, а он подсмеивается: «Даром возьми, но столько, сколько сама до дома донесёшь». А она взвалила на плечи самый большой мешок и детям принесла »
«Мать работящая была, экономила, копила долго на лошадь, один человек у неё взаймы взял, но деньги не вернул, и никто помочь не смог, ведь она без расписки в долг дала»
«А с полевой работы мы, мальчишки, возвращались верхом на колхозных лошадях. У доброй лошади спина ровная, а у старой – чем без седла сидеть, так лучше пешком... Лошадей в ночное водили...»
«Когда война началась, стал в кузнице помогать. Кузнеца колхоз кормил, чтобы мог кувалдой махать, а малОму прикорм не положен...Так я выковал себе маленькие вилы, на длинную палку насадил и ходил воровать картошку в колхозное хранилище. Снимал с отдушины крышку, через трубу спускал вилы, насаживал картофелины, вытаскивал, пёк в кузне и ел. А когда снег выпал, председатель колхоза меня выследил, но никому не сказал. А председателей в войну пересажали много: что-то не сдал колхоз государству –так заберут, и с концами».
«Послал меня колхоз учиться в город, в ремесленное училище... Там было так голодно, что не выдержал и убежал домой. Шел пешком несколько дней, ел ягоды и грибы. А однажды дорвался до огурцов в каком-то огороде. Потом увидел – коза пасется, молоком разжился. Домой добрался еле живой – так живот прохватило…
… поправился и опять в помощники к кузницу».
«После войны председателем у нас ушлый мужичок был — на глиняном откосе у реки Кильмезь наладил кирпичный заводик. Огонь в печи для обжига кузнецы по очереди поддерживали, а уж кирпичи под навесы складывать, или на воду отгружать и где деньги за кирпич, коли колхоз концы с концами еле сводит — не наше дело. Как-то прибежал на завод пацанёнок, и ведь не забоялся в одиночку через тёмный лес, и сказал, что мне велено в контору быстрее идти. Пришли мы, а там весь колхоз набился, меня подталкивают — государственную награду получать - медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
«...Не одних кузнецов наградили, много народу в войну сильно работали. Но только из нашей семьи Берёзкиных сразу троим вручили : и сестре, и мне, и брату. Вот и стали мы самые «богатые» в колхозе. А сестре тогда, в 46 году, шёл тридцать первый, мне восемнадцатый, а брату четырнадцатый»
« В армию меня двадцатилетним, в 48 году, призвали, после вятских лесов впервые большой город увидел. В Туле новый полк создавался, со всех республик СССР новобранцы были. Нас сначала в центре, недалеко от Московского вокзала, расквартировали. Спали по очереди - на каждых шестерых только четыре кровати. Но постепенно часть обосновалась на постоянном месте».
«... под Тулой сохранилась заброшенная купеческая усадьба. Война мимо прошла - танки Гудериана по шоссе наступали, а за оврагами и прудами, в Платоновском лесу стоял большой деревянный жилой дом, кирпичные конюшни и разные хозяйственные постройки. В барских хоромах разместили медсанчасть. Дом был с высокими потолками, большие окна и карнизы богато украшены резьбой. В конюшнях устроили казармы, клуб и библиотеку. Барин орловских рысаков выращивал, был крытый кордовый круг. На его стенах — лошадиные головы из гипса. У нас там был продуктовый склад, в земляной пол вкопали здоровенные дубовые бочки - капусту квасить. Когда рубили капусту, то её трамбовали солдаты в новых резиновых сапогах.»
« В каретном дворе устроили мастерские с кузницей. Пригодились и тут мои умения — то строем ходил, то кувалдой махал. Так и остался на сверхсрочную, на кирзовой каше, на военном пайке»
«Неподалеку от части было подсобное хозяйство детской больницы. Там держали коров, молоко детям возили на лошади. Пришел как-то в военный городок возчик: лошадь прихрамывает, нет ли в части кузнеца, подковать. За ладную работу мне потом свой старый велосипед отдал. Велосипед починить не проблема, я в увольнении на нем ездил и зазнобу на раме катал. Года два катал. Хотели пожениться, да жить негде было... »
« ... Пришел как-то проведать, а она варенье варит, пенку ложкой в чашку снимает, а мне так пенки хочется, аж слюнки текут. Она не догадалась предложить, а я постеснялся попросить . Дома-то сахар был редко, ягоду лесную по своему заготавливали: малину, смородину — сушили, бруснику мочили, клюкву — на ледник. И хлеб мать сама пекла , а пока он ещё в печи, на поду, на скорую руку делала перепёки. Это такие маленькие лепешки из того же хлебного теста, но только готовила их на сковородке, на углях с краю».
Всю жизнь бабушка знает: если дедушка кусок хлеба надкусит, то этот кусок не отложит, а доест обязательно.
... бабушка всегда была статная-ясноглазая, а к большим годам стала росточком маленькая и ослепла совсем, часто сокрушается, что не видит и делом помочь не может, только если посуду помыть, да какую тряпочку постирать. Теперь дни её текут в неторопливых рассказах, а дедушка ей как смолоду, так и теперь иной раз скажет: «Мели , Емеля, твоя неделя!» -девичья фамилия у неё была Емельянова...
« Летом, когда деревенский амбар становился пустой, нам, детям, разрешали там жить. Мы настилали себе постели в ларях, делали стол, вырезали из газет кружевные скатерти. Все знали, что портрет Сталина разрезать нельзя. А на стол ставили тарелку, в нее наливали воду и раскладывали незабудки - стебельками в середину, цветочками к краю. На стебли ставили банку с водой, в банку – тоже незабудки. На следующий день все цветы, что лежа в воде были, поднимались, закрывали банку и получался голубой шар. Такая красота была…»
«...Мама моя сберегла свой венчальный убор - веночек из белых цветочков тонкого воска. Так все невесты к ней приходили - брали на свадьбу нарядиться...»
«…Пастуха, который пас коров, в складчину содержали, а кормили все хозяйки по очереди. В свой день мать в картошку и молока добавляла, и яичко вбивала. Да и все в деревне старались и не ударить в грязь лицом перед соседями, и чтобы пастушил хорошо .»
«…Младшего брата мать заставляла хорошо учиться, ругала, что если не выучится – будет коровам хвосты крутить. А он ей говорил, мол что тут такого: пастух– и харчики «ВО!», и денег карман… А потом стал таким сварщиком , что про него в газете писали.»
«…Зимой, чтобы кататься с горки, делали себе ледянки. По обломку старой корзины размазывали теплую коровью лепешку, выносили заморозить и потом поливали водой, пока не получался большой толстый блин. По верху - соломы. На ледянке лететь с горы было не то, что так – и быстрее, и дальше, и мама не так ругала – штаны-то целее…»
«…Когда отец ходил сеять озимые, как раз поспевали орехи. И он приносил полную корзину-севалку лещины. Всей семьей садились и лущили орехи, а потом сушили их на печке. Колотили целую зиму».
« Мой дед, матери мой отец, возле нашего нового дома посадил сад. У этого моего деда было прозвище Кривой. Потому что он один глаз на заводе потерял, поэтому и в деревню вернулся. У нас была большая книга великого садовода Мичурина, с разноцветными картинками - яблоки в разрезе, я в детстве очень любила её смотреть...»
«... что война началась, по радио объявили: у нас в избе тарелка черная висела...»
«...В 41 году зима рано пришла - уже в ноябре все сады морозом побило. Немцы у нас неделю стояли. Шинелишки тонкие, сапоги картонные. Плели себе чуни из соломы. В деревне навели ревизию - все валенки отобрали... В нашем доме тоже жили. Нас не стеснялись – раздевались догола и вшей в одежде долбили, а однажды один пожилой солдат фотографию своих детей показал и нам, ребятне, галет дал…Как-то отец в избу вошёл и говорит, что бой гремит, так немцы, всполошились: « Где горит?», все свое добро побросали, и укатили в пять минут... А вроде раньше по-русски и не понимали...Всё брошенное немецкое добро деревенские по домам растащили. Мать сшила из немецкого флага красную рубаху, а свастику черную в печке сожгла. А потом, когда брат с ребятами баловали, ему одному доставалось – только у него такая яркая примета была…»
«…Говорили, что под Москвой сибиряки воевали – все в белых полушубках и на лыжах...сама я их не видела»
«...У отца плоскостопие было сильное, но в сорок втором на фронт его взяли. Всех наших на Ленинградский фронт отправляли. Он там без вести пропал. Только одно письмо и получили. Он писал : «Это жутко, страшно, тяжело». В деревне у всех прозвища были. Отца почему-то Чобой звали, а его отца, деда моего, — Арбузок, а были они оба худощавые и ростом высокие»
«...брата старшего тоже на Ленинградский призвали, уже в сорок четвертом. Сапером был. Мало повоевал, ранили - в Улан-Удэ в госпитале лежал. Ногу отняли. Давали ему после войны машину инвалидную, но он на ней не ездил. Говорил, что лошадь его любого домой довезет, да и по сторонам смотреть можно. У него почему-то поговорка была: "На версту дальше, на ложку масляней».
«…Мыла в войну не было, мать кипятила одежду с золой. Все было серое, но чистое. Однажды выменяла где-то полосатую ткань и нашила всем детям штанов. Да только до первой стирки и проносили – ночью украли всё, что сохло на заборе...»
«…Колхоз начал работать как только немцев отогнали. Мы, ребятня, - в полеводческой бригаде, которой верховодил хромой старик. Огурцы поливали, а он всё повторял: «Опупушки не рвать!» А есть хочется, а ведро с водой тяжелое, а огурчик такой сладкий…»
«… Весь урожай на фронт отправляли, голодно было, но хоть картошка уродилась. Из Москвы как-то одна женщина пришла, упросила мать отдать ведро картошки за золотые сережки – детей, мол, кормить нечем.
И больше никогда ничего золотого в нашем доме не было…Зато книги были, старший брат нам часто вслух читал…»
« ... в войну шторки на окна мать из бинтов сделала. Полоски бинта крючком обвязала, потом эти полоски соединила - связала крючком кружевные мережки...Красиво было»
«…Зимами мать работала на току. Чтобы нас всех прокормить, таскала за пазухой по горсти мороженого зерна. Председательша знала, но не выдала… Только вот мать простыла и весной 46 года умерла от туберкулеза.»
«...умерла она ранним утром , я побежала по родным — сказать. Вот не помню, где весь день была, но только в вечеру меня ноги домой принесли. Уже гроб на столе стоял.
...а на кладбище — грязь апрельская. Сестра из Москвы в босоножках приехала, мне её так жалко стало, я ей с ног палочкой глину счищала...»
«...У меня тоже дыры в легких определили, и брат, хоть и был на деревянном протезе, отвез меня в Москву, в туберкулезный институт... Вела меня доктор Вера Павловна Крашенинникова, она на западном фронте воевала, и на Дальний Восток её посылали, но там ей поработать не пришлось - война кончилась и она в наш МОНИТИ пришла. А профессор у нас был Иезекииль Израилевич Берлин — он всех больных по снимкам легких помнил»
«... За нашим забором был театр Красной армии, он в форме звезды построен. Когда умер Александров, гроб в театре стоял. Мы бегали туда посмотреть прощание. Народу было... Говорили, что он руководил ансамблем песни и пляски Советской армии, а то что именно он написал музыку нашего гимна и «Идет война народная, священная война» я и не знала... А потом дед всю жизнь маршировал под его «Непобедимая, и легендарная, в боях познавшая радость побед, тебе любимая, родная армия шлет наша Родина песню-привет». Александров в Германии умер, уже после Победы... В войну сердце надорвал...»
«...Я в институте долго лечилась, там и жила, потом путевку в санаторий мне бесплатно обещали дать как сироте, если родня 500 рублей на дорогу найдет. Брат прислал денег. А сам тоже болел, но у него туберкулез считали последствием фронта. И в Крым его отвезли уже на носилках. Сначала врач его велел положить в подвале, потом понемногу его ближе к солнцу поднимали — перекладывали. Кормили почти одной квашеной капустой. Слава Богу, выходили...»
«...Я успела до материной смерти только 5 классов закончить. В крымском санатории, в Кореизе, продолжилось мое обучение – от испанских детей. Они и пели, и рисовали, и штопали, и вязали, и вышивали, а я от них всё перенимала… Испанских детей как раз перед войной в Россию привезли – их от войны на своей родине спасали, а они в наш холод и нашу войну угодили…У Нэли Гарсиа сил совсем не было, даже кровать заправить, и температура скакала – она то горела, то мерзла. Я ей кровать заправляла – подтыкала одеяло под матрас, она в этот конверт залезала, и ей там было хорошо – ничего не давило. Однажды я пришла в палату, а её кровать пустая… у неё ещё сестра была, лечилась в Серпухове, а здесь, с ней, - брат, Хосе. Рисовал хорошо. Подарил мне картинку замечательную –на зеленой бугре пасется корова, цветы, солнце. Я этот рисунок потом домой отвезла, а его там потеряли.»
«…В Крыму нас водили в домик Чехова, у него тоже туберкулез был…Я видела Ласточкино гнездо. Говорили, что его татарский хан построил для своей жены, которую из Турции привёз. Она по Родине плакала, а с этого утеса турецкий берег за морем в ясную погоду виден, но на море мы ходили редко – санаторий высоко на горе, задохнёшься идти.»
“…Я на юге по дому скучала... Деревня у нас была большая – на три конца. До войны барский дом был – высокий, с большим садом, и церковь. Дом потом сгорел, а церковь на кирпич разобрали – что-то строить хотели. Когда фундамент рушили – склеп открылся. Там под стеклянной крышкой барская дочь лежала, красивая и как живая, в белом убранстве. Крышку сдвинули и девушка рассыпалась...На остатках церковного фундамента потом гармонист сидел, а молодежь плясала…»
“…Еще до войны был большой пожар, один конец в шесть домов тогда сгорел. От грозы загорелись колхозные амбары на краю – все туда бросились тушить, не видели, что искры сильным ветром на соломенные крыши понесло. А потом оглянулись – а уже и дома горят. Из нашей избы почему-то перво-наперво потащили ларь с мукой, а он в дверях застрял, ничего почти не спасли, хорошо хоть сами целы остались... поросенок заживо опалился, пришлось зарезать… Когда барин в революцию перед отъездом добро распродавал, дед, как и другие, купил у него и мебель, и книги, и посуду тонкого фарфора – и все огонь подобрал…У сестры только и остался сливочник – легонький, розовый, с тонкой ручкой, она в нем потом всю жизнь соду питьевую хранила...
«…Когда немцы подступали к Москве, сестру, а ей 15 лет было, мобилизовали на строительство заградительных сооружений. Они там день и ночь копали, ни согреться, ни поспать, она и убежала домой. Мать спрятала её под кроватью, и она там жила, а от скуки пела. Однажды зашел кто-то чужой и услышал, но, по счастью, тут почтальон письмо от неё принес, которое она с окопов послала, так и выкрутились. Тогда все Соловков боялись, пришлось сестре срочно уехать в Москву. Там она в химический техникум поступила. Потом таким технологом стала, что про неё говорили, что она, мол, по запаху, без лабораторного анализа, рецептуру резины распознает».
«...из санатория я приехала к сестре. Студентки жили в спортивном зале - 120 кроватей. Мы с сестрой валетиком спали. Воду кипятили в лабораторной колбе на спиртовке. У меня из Крыма мешочек сухарей остался – хлеб сушила на солнце, на подоконнике...После техникума сестру распредели в Тулу , на резиновый завод, а мне в деревню возвращаться было не куда — брат женился, и я с ней поехала.
«...из эвакуации приехал директор завода, а с ним 5 человек, все - поволжские немцы, Сталином за национальность высланные в Казахстан. Вот они и начали в 48 году в Туле новый завод строить. Сестра вышла замуж за Рихарда Циммера, хоть была красавицей ростом на голову выше него. "Она его за муки полюбила, а он её за сострадание к ним". Фамилию на мужнину остереглась поменять - как бы не вышло худа детям. Но они знали, что в войну их отец подростком в ссылке был, вагонетки толкал. Как тогда одна русская женщина ему, худющему, стакан проса дала, а он не съел — разработал деляночку, посадил, вырастил урожай и только тогда каши сварил».
«...я пошла работать в заводскую библиотеку, потом поучилась — в лабораторию, на экспресс анализ, перешла. Жили мы втроем, в маленькой комнате в финском доме для заводских специалистов, и дед туда ко мне ухажориться ходил... Циммер нас и благословил, и приютил...»
«...-Дед! Ну что ты все молчишь, расскажи и ты что-нибудь!
-Мне твои-то байки по сотому разу слушать надоело!
-Что это ты сегодня не бритый?
-А я сегодня холостой-неженатый…
-Тогда пошла я восвояси…
-Ну и где эти твои «Свояси»?
-Так в моей хомутарне. Пойду полежу...надо спину выпрямить, а то хомут наделся...»
Бабушка встанет, руки пред собой вытянет, соберётся идти на ощупь, а дедушка её то за руку, а то за плечи так во Свояси и отведёт...
...вот так, по-тихоньку, день за днем и коротают.
Бабушка в роду Емельяновых последняя.
Дедушка в роду Берёзкиных последний.
Кашкалда http://www.stihi.ru/2011/06/08/7474
Он без вести пропал http://www.stihi.ru/2008/05/05/4003
Тюльпаны алые http://www.stihi.ru/2009/03/09/1903
Шарфик http://www.stihi.ru/2014/06/18/3404
Бриллиантовая свадьба http://www.stihi.ru/2015/10/30/4703
Голуби http://www.stihi.ru/2015/07/22/3240
Домой http://www.stihi.ru/2014/12/11/4429