Не хочет жить отец, заела старость.
А жизни-то и впрямь осталась малость.
Лежать в параличе-то каково?
А сын, признаться, тоже не тово.
А сын, признаться, нервный, словно пудель,
и лезет на перо нахально штрудель.
Неважно кто я, видимо, никто.
Никто невидим, он одел пальто
из драпа девятнадцатого века
и драпает с подскоком, как калека,
как простудивший ногу на ветру,
как сиганувший с ветром поутру.
Невидимо летит летучей мышью,
кусочком воздуха, натужась, дышит,
проверил крепок ли небесный свод
и отошёл с дождём небесных вод.