В непонятное мир движется.
Веет ветер холодный, западный.
У метро мужики лижутся,
Беспардонно друг друга лапая.
Забурлил мировой политикум.
Назревает чего-то в обществе.
Ошибаются аналитики.
Дураки принимают почести.
Все хотят очень быть великими.
Жить отдельно и самостоятельно.
Становясь по дороге дикими.
Уважение не обязательно.
Разрослись города лофтами
Урбанических дровосеков.
Брови девушек вьются кофтами,
Повисая на их веках.
Говорят, что все люди разные.
И ещё добавляют всякого.
А по мне они - несуразные.
Типажи у них одинаковы.
Друг на друга мы смотрим кобрами,
Основательно недоверчиво.
А у мамы глаза добрые,
И слезятся чуть-чуть вечером.
Утопают в дыму кальянные,
Паровыми душа коктейлями.
Вот, живучие, окоянные.
Убивают с благими целями.
Без морали, за гранью совести,
Лишь для рейтинга масс-вещание.
А у мамы свои новости,
Да своё на всё понимание.
И у мамы ладонь мягкая,
Хоть шершавая да чуть влажная.
С ней, я внутренней железякою,
Ощущаю, что жизнь важная.
Что одуматься не мешало бы.
Что живём, причиняя боль.
А у мамы свои жалобы,
И пальто подъедает моль.
В старом домике, покосившемся,
Там, у мамы, отлично спится.
Мне, от стаи давно отбившемся,
Часто мамин домишко снится.
Здесь я шустрый весь, да удаленький.
Сумасшедший в таком же городе.
А для мамы всегда я маленький.
Хоть давно ею и не поротый.
Вьюга в городе мглою снежною
Чередует хандру с запоями.
А у мамочки сердце нежное
Только бьётся уже со сбоями.
Но, пока её сердце бьётся,
Мне тут бегать намного проще.
Пусть у мамы душа смеётся
На прогулках в кленовой роще.
Пусть вокруг неё разрастается
Дорогая её семья.
Пусть почаще ей улыбается.
Да почаще к ней езжу я.
Может, цель пропадает в средстве.
Жизнь в бетоне сопит чахло.
Но, я помню, у мамы в детстве,
От груди молоком пахло.