Как говорят, что посеешь — то и...
Не повернется язык сказать, что дальше —
поступь оркестра, дыханье холодной хвои?
...Господи, было бы это хотя б без фальши.
Спустя несколько дней после того, как Бориса захоронили повторно, в книжную лавку – на грани истерики – влетела сотрудница отдела писем «Магнитогорского рабочего» Людмила Свиженко. Оскорбительно отзываясь о покойном Борисе – впрочем, как и о сотрудниках книжной лавки – Людмила Михайловна обвиняла меня в том, что ей нечем кормить детей. Она ставила мне в вину задержку в выплате заработной платы, напрямую связывая её с помощью редакции в организации похорон Бориса.
Я ответила ей, что очень хотела бы поменяться с ней местами. Чтобы мой муж был жив. Детей я уж как-нибудь накормила бы…
…………………………………………………………………………………………………………………..
Борис много писал о театре. «Театр умер. Да здравствует Театр!» - эти слова вполне применимы к трудной судьбе магнитогорского драматического театра и самой драматической странице в его истории – закрытии осенью 1990 года. Но он всё-таки вновь открылся, и уже в ином качестве. Труппу возглавил известный режиссёр Валерий Ахадов, влились в неё его товарищи по душанбинской театральной студии «Полуостров», талантливые театральные и киноактёры. Этот эксперимент не имел аналогов в истории провинциальных театров России - и увенчался грандиозным успехом.
Мы стали желанными гостями в доме Рустема Гайнуллина, актёра драматического театра им. А.С. Пушкина. Его жена Наталья работала театральным художником. Дарование Наташи Гайнуллиной проявлялось не только в театральных постановках - она успешно работала в Барнауле и Орле, где была главным художником театров, в Улан-Удэ и Магнитогорске, в Чебоксарах и Бугульме - но и в создании картин, отличающихся необычными художественными образами, разнообразием техники, нестандартным взглядом на жизнь. Мне нравилось бывать у них дома - красивая пара, замечательная семья, очаровательная дочка Дария.
История их знакомства рассказана Борисом в театральной были «Субботний рассказ про поезд на Москву»:
«А, собственно, почему бы и не рассказать об этом? Люди нам не чужие, и история любопытная, и вообще всё красиво. Живём мы на земле недолго, а тут скоро свободные цены нагрянут – значит, будем жить ещё короче. Расскажу эту историю сейчас – пока ещё есть время, пока не совсем изболелась душа и в собственном доме вроде спокойно, и ночь длинна, и табачок имеется…
…По-моему, история эта замечательная, красивая и вольная. С хорошими людьми, наконец, и с хорошим началом, и с хорошим концом. Правда, конца-то ещё нету – жизнь продолжается. Театр у нас один, артист Рустем и художница Наталья тоже единственные – значит, мы встретимся ещё. Где же нам разминуться?
И тогда я расскажу другую историю – для солидного, строгого читателя…»
…………………………………………………………………………………………………………………..
Другую историю рассказать придётся мне.
С сестрой Натальи Людмилой я познакомилась у Гайнуллиных. Людмила была женой поэта Юрия Костарева - друга Бориса, замечательного человека. В семидесятые годы Юрий Костарев работал литературным сотрудником в «Магнитогорском металле», руководил городским литературным объединением «Красное солнышко» вместе с Нэмиром Голландом. Самого Юрия, кстати, я не встречала у них ни разу.
Итак, мы были в гостях у Гайнуллиных. Разговор шёл о премьере нового спектакля, о блистательной работе Рустема, который «поражал зрителей своим громоподобным голосом и какой-то внутренней кипящей энергией», о готовящейся персональной выставке Наташи. И вдруг Людмила обронила фразу о том, что их семье ужасно не хватает денег – Юра неудачник, может только писать, денег в семью не приносит, а дочке так хочется апельсинчиков…Наталья пристыдила сестру за столь низменную тему, Рустем сказал ей: «Живи искусством!»
Позднее, когда я стала «директором процветающего производства» и у меня появилась вакансия в книжной лавке, я взяла Людмилу продавцом.
Повторное захоронение Бориса подарило звёздную роль опытному актёру Рустему Гайнуллину. В принципе, можно сказать, что на его блестящей игре держалась постановка сцены на левобережном кладбище - 3 февраля по моей просьбе Гайнуллин декламировал стихи Бориса над его могилой. Рустем взял с меня за свои труды двести тысяч рублей (цены 1996 года).
Надеюсь, что его дочь Дария наелась апельсинов досыта.
…………………………………………………………………………………………………………………..
«Неудачник» Юрий Костарев на кладбище читал свои стихи, посвящённые памяти Бориса без каких-либо мыслей об оплате и просьб с моей стороны:
Ещё вослед шепчу: «Не уплывай, -
Чем наши речки хуже этой Леты!
И как же ты без Ванечки и Светы?
Жесток январь, но ведь придёт и май», -
Безмолвными губами я шепчу
В надежде услыхать: «Да я шучу,
Всё это – балаганный финт поэта»…
(Юрий Костарев. Над обрывом. Из цикла стихотворений «В пределах братства» Памяти Бориса Попова).
…………………………………………………………………………………………………………………..
Саша Павлов рыдал в катафалке. «Боря, прости», - захлёбывался он слезами над гробом с телом Бориса. Я даже не сразу узнала его в этом грузном мужчине.
Бог простит, отстранённо подумала я.
С Александром Павловым я впервые встретилась летом 1989 года в доме у Поповых на Белинского, 26 - когда заглянула к Борису после работы.
В доме дым стоял коромыслом. Из Бориной комнатушки выбежал пьяненький Юра Абазов и, увидев мой недоумённый взгляд, повалился на колени, как будто вымаливая у меня прощения. Не обращая внимания на его ужимки, я прошла в комнату и обнаружила, что Борис уже находился в состоянии просветления, а ещё один участник дружеской попойки (это и был Саша Павлов) всё ещё черпал ковшом бражку из огромного (40-литрового) металлического бидона и со вкусом опрокидывал её в себя. Немного погодя он уснул на веранде.
Оказывается, дед решил заготовить на зиму настойку из засахаренного позапрошлогоднего варенья, не употреблённого вовремя. По дедовскому рецепту получалась довольно хитрая вещь - пьется как квасок, а с ног сшибает не хуже водки.
Утром Саша Павлов ушёл домой через окно, огородами. Не попрощавшись.
Так я в реальной жизни познакомилась с Александром Борисовичем Павловым - известным поэтом, журналистом, переводчиком, членом Союза писателей России. Автор трёх - на тот промежуток времени - книг, две из которых – были выпущены издательством «Современник» в Москве двадцатитысячными тиражами, разумеется, был признанным мэтром местного разлива.
Не столь опытный актёр, как Рустем Гайнуллин, Саша избрал себе роль Иуды в жизни Бориса и оставался в пределах сценического образа до последнего дня – потому и индульгенцию себе зарабатывал у гроба.
Далее – выдержки из дневниковых записей Бориса Попова:
«…в редакцию пришло письмо от известного в городе человека (я не хочу называть его фамилию, но если он желает – могу назвать). Письмо это написано в изумительном, классическом варианте доноса. В письме указывались неисчислимые мои пороки, по-моему, все, кроме обвинения в убийстве. Я долго думал: назвать ли в чём меня обвиняют и, понимая, на что я иду, перечисляю мои грехи: так, по мнению автора, я – жалкий плагиатор, графоман, вор, пьяница, недоучка, жулик, мошенник, обидевший всех пишущих людей, аморальный тип, недостойный пройдоха и т.д. и т.п.
Это письмо написал поэт – который на протяжении многих лет тесно общался со мной и был совсем иного мнения обо мне. У меня сохранились его письма, его рекомендации (весьма и даже чересчур похвальные) в различные редакции и письма к частным людям, принадлежавшим к официальным литературным кругам. У меня сохранились его книги, подписанные примерно так: моему учителю, моему другу и т.д. Сейчас я поступаю, наверное, не очень благородно и этично: но его письмо, весьма и весьма неожиданное и крайне оскорбительное, не оставляет мне другого выхода. Наверное, этот поэт (для которого теперь я исчадие ада) всё же надеялся – что я промолчу. Но всему же есть предел…
…никогда, ни за что – я не стал бы писать этого. Кабы вот не последнее письмо человека, которого всё-таки я считал товарищем. Мне обидно за него. Обидно за его растраченное дарование. Но человеку, который пишет такие письма – даже если в письмах полная правда – в старые добрые времена не подали бы руки…
И бог ему судья. Но как он посмотрит в глаза своих товарищей, если я покажу им это письмо…»
Думаю, что о нравственном выборе Александра Павлова знают немногие. Потому и назвала его «праведником» Римма Дышаленкова, редактор сборника Павлова «Город и поэт» на церемонии открытия мемориальной доски в память о нём 3 ноября 2015 года:
«Он праведник и, конечно, будет с нами. У него не было вопросов к обществу, не было вопросов к религиям, не было вопросов к финансистам и вообще ни к кому не было вопросов. Он был блаженный».
Своему бывшему другу - «праведнику» Александру Павлову – Борис посвятил эти строки:
Мы с ним дружили в годы, что теперь
застойными назвали. Вместе пили,
входили в окна и влезали в дверь
к одним подругам, жили и шалили,
как издавна ведется на Руси.
Ругали власть и предавались лени
и богохульству… Боже упаси
меня теперь от прежних откровений!..
С того дня, как я привезла тело Бориса с кладбища, ко мне потянулись люди, большинство из которых я видела впервые. Они выражали соболезнования, оказывали моральную и материальную поддержку, отзывались о покойном Борисе с исключительной теплотой.
Вот и срок приходит расплатиться —
только нечем, Господи, платить.
Вот и срок приходит распроститься —
только кто ж придет меня простить?
Смерть, как лакмусовая бумажка, проявила истинное отношение окружающих к поэту.