Вот сидит он, швыряет гальку
в неспокойное море это:
ёлки-палки, воды-то сколько,
ни конца и ни края нету!
Что-то дурня томит и гложет,
ни влюбиться, ни утопиться,
вообще ничего не может,
разве только пойти напиться.
Вот на волны глядит со страхом:
просто жуткое дело, братцы!
Был бы он хоть каким-то Бахом,
может, фугу бы на фиг сбацал.
Погружается он в пучину
мировой тоски и печали,
одолели его кручины,
тошнотворные укачали.
Был бы он, например, Петраркой
или, наоборот, Роденом,
то сонет бы вдруг намаракал,
занялся бы ваяльным делом.
А кругом красота и пальмы,
да и девушки очень даже...
Прямо скажем, никто печально
не скучает в тоске на пляже.
Был бы олух Эйнштейном, скажем,
он открыл бы пару теорий,
а герою баллады нашей,
что ж, залиться портвейном с горя?
Кто бы ни был за жабры схвачен,
разве даром он их топорщил?
А ведь всё могло быть иначе,
как, возможно, и было, впрочем.
Вот, допустим, случилось чудо,
золотая рыбка дорада
говорит ему: дело худо,
может, чуда тебе и надо?
Погляди, вот лежит Марина,
в ней найди глубину и тайну.
В жизни все дары беспричинны,
незаслуженны и случайны.
Да займись ты хоть чем, зануда,
хоть любовным с красоткой блудом,
там, глядишь, повезёт, наяда
разрешится нежданным чудом.
Ведь не зря же природой-мамкой
одарён и любой и каждый
этой вот половой обманкой
где-то рядом с духовной жаждой.
Вот сидит он и поминутно
в сине море швыряет гальку.
И не жалко минуты чудной,
и чудно, что ничуть не жалко.
Что поделаешь, та же скука
чудака обуяла вскоре.
Нет, не созданы друг для друга
добрый малый и злое море.
Вот он в воду заходит робко,
вот он плещется там, где мелко...
Ах ты рыбка, чёртова рыбка,
от тебя никакого толка!