Те знакомые, что аннулированы политикой,
показали не столько вшивость, сколько труху.
Жаль, успехи мои – не в области пауэрлифтинга
и протекция – не в своём порочном кругу.
Но зато остались проверенные ветрами
музыканты, художники; даже один юрист.
Я не знаю, что значит «нация». Есть другой параметр
сохранения равновесия биссектрис.
Вот для них я и чай буду делать из конской мяты,
и оленью печёнку под соусом альбуфра –
нам ведь некогда воду мутить по поводу ваты
на клочке континента, и так лишённом добра.
Вирус клюнул двух безобидных библиотекарш,
поэтессу с раскрученной против резьбы дырой…
Хладнокровнее Брейвика я сказал себе: «Стерпишь.
Как свихнулись – так и разлюбят идейный контроль».
А разлюбят – как только его величество телевизор
позабудет, что это за гуси командовали людьми,
только я их слюнявый черпак, что всей сектой облизан,
громогласно верну. И не мне тогда – Богу хами.
Прибегут, как собаки, питомниками отвергнутые –
мол, никто не предатель, и лошадь с пятном не моя…
Вся досада в том, что я, алтари проветривая,
расщепляю до ядер плесень майданного лишая.
Меня ещё карапузом в тупик загоняла картина:
звонкий консилиум бабушек по сплетням из трёхпрограммника.
Откуда ж оно берётся? – стоит и сейчас интимный
вопрос, причём в равной степени на Оболони и в Раменках.
Один народ или два – спроси морских, что ли, свинок.
А я вам другое скажу: глотатели новостей
на ровном месте хоронят своих, так сказать, половинок.
Случайность? Конечно, детки! А ну-ка все марш в постель!..
У них аргумент – война. Но если солдат Тефтелькин,
переодевшись в спортивки, солдата Жлобенко ткнёт
отвёрткой в бочину возле мадридской библиотеки, –
та же история, а резонанс почему-то не тот.
В общем, рад видеть вас, дельфийцы и иннеаряне!
Главное – отстраняться от мыслящих лагерями.