Марсова минералогия та же, что на Земле:
кварц-оливиновый дур в оквантованной кем-то мгле.
Перидотитовый север, базальтов юг –
на иллюстрации глянцевой кем-то забытый круг.
Книжновый шарик расплощен – а мы опять:
так одиноко на угольном одеяле спать,
чуть воздушком прикрываясь от ночи и ночи лет,
к коим зачем-то приставили слово «свет»…
Мы все о «Кем-то», «Кого-то», «Кому-то». Кто
сделал нас и оставил? Его пальто
с шарфом уж точно теплее, чем рваная кисея
светлого холода соло… Твоя, моя.
Мне эти тонкости-рванства не по годам:
вместе уже семитысячелетний Адам
и миллиарднохрензнаемый аммонит
тут прогулялись, подрались, спознались. Теперь манит
Кто-то, пытаясь на формулах мне вполоть:
«Все есть одно, все из точки, и твердь, и плоть…
Камни живые, а люди порой мертвы…
Дольше, чем живы, особенно к мощевым
это относится: кто они – плоть ли, твердь?
Через хрензнаемо лет оживает смерть.
Муж твой – не муж, а твой брат, и отец, и плод.
Ты ему – бабушка, вазочка, и айпод.
Он для пятнистого ёжика – среднедевонский слой.
Ваш бультерьер гуманоиду Васе и не Чужой».
Это спокойно и нудно, извилины нежно спят…
Ровно до «Тот, кто обидел, мне тоже брат?»
Кто-то, ты мне все точно проаммонить:
тот, кто меня убивал, – я могла бы его родить?
Ну, так и что с ними делать: их мучить или жалеть?
Брахиопода, скажи мне, святой ортоцерас, ответь!
Можешь поведать и ты, Леонардо, что некогда ел и спал,
ты, создавая – из-точечно – убивал?
Кто-то молчит. Он не ведает, есть ли Он, –
Сам. Ведь для точек исправен простой закон:
что не имеет длины, равно ширины, –
книжновый шарик для безднодиноких ны…