Ей солнце обжигало руки.
Прикрыв лицо, брела украдкой
В палящий полдень, не от скуки -
От глаз толпы, на сплетни падкой.
Она была одной, душевно,
Изгой в миру с красивым телом,
С глазами темными, наверно,
Которых поднимать не смела.
Сидела б дома, только жажда
Измучив всю, гнала вперед.
Ждала то время, когда каждый
От зноя прячась, дверь запрет.
Она - молчала, сердце – ныло,
Неся кувшины для воды.
Опешив резко, вдруг застыла,
Заметив Силуэт вдали.
Уняв пред осужденьем страх,
К колодцу подошла несмело.
Тот вдруг заговорил. «Но как? -
Чужачка ж я в глазах еврея!»
Он произнес ей: «дай Мне пить»
«Ты Иудей! – я самарянка,
Мы можем разве говорить?»
Тем временем на сердце ранка
От слов Его уж заживала.
Он рассказал ей о воде,
Которую она искала,
Но не могла найти нигде.
Он знал ее насквозь, откуда?
«Учитель Ты, или Пророк?
Всю мою мерзость, эту груду
Не осуждаешь, где итог?»
Он говорил с ней очень долго,
Лечил ее духовно словом.
А женщина вопросы робко
Произносила с жаждой новой.
Он ей открылся: «Я – Мессия,
Который говорю с тобой».
Светясь от счастья, позабыла
И стыд, и слезы, и позор.
Ей солнце обжигало щеки.
Объятая Христа любовью,
Она искала одиноких,
Чтоб поделиться Божьей солью.