Внезапно в ночи захрустят под ногами ветки,
Но вы не спешите хватать рукояти мечей:
Он выйдет из тени, не жилистый и не крепкий,
Скиталец, в чьей памяти слава минувших дней.
Такой же, как вы, бродяга, обычный путник,
Из душной столицы когда-то бежавший вон;
Потрепанный плащ, за спиною подруга-лютня
Да низко надвинут – до носа почти – капюшон.
Поклонится в пояс: «Мир вам. Не нальете ль эля?
Я что-то замерз и немного устал в пути».
Потом назовется – представится Менестрелем.
(Таких же, как он, при солнце с огнем не найти.)
Он сядет к костру и протянет к нему ладони;
На каждый вопрос он охотно ответит вам,
Но только он не откинет с лица капюшона.
Из вас же никто не решится спросить, что там.
Его речь ровна, он играет шутя словами, –
Как будто жонглер или комедиант какой
Своими шарами, мячами или ножами, –
А смех его тихий и отчего-то чудной.
Согревшись, на ноги себе он положит лютню,
Задумчиво струны заденет – они на свой лад
Руке отзовутся – и в тишине уютной
Начнет он одну из старинных своих баллад.
Их много на памяти – сказочных и не очень,
Прекрасных, жестоких, о любви и вражде,
О светлых сердцах и о душах чернее ночи,
О битвах и странствиях, сытости и нужде,
Богатых чертогах, убогих нищих лачугах,
О вере и злобе, коварстве и прямоте,
О северных детях, воинственных детях юга,
О запахах трав и о морской воде,
О храбрых воителях, юных и чистых девах
Сказанья-баллады может исполнить он.
Под струн перебор и таинственные напевы
Никто не поймет, как сморит всех чудесный сон.
А он на рассвете лютню за спину повесит,
Натянет пониже себе на лицо капюшон,
Прошепчет: «Как знать, может, встретимся. Мир так тесен...»
И двинется в путь, как будто за ветром вдогон.
И вы не узнаете, что он за тканью прятал;
Бродячий певец, дом которого в вольных лесах,
Ожог безобразный носит, как метку: когда-то
За смелую дерзость палач ему выжег глаза.