"За опущенною шторой
Я до утра лампу жёг,
Оттого что звякнул шпорой
Мушкетёрский сапожок!"
Иван Елагин
Если этот мир
Не поглотит тьма,
Значит, в блеске звенящих фраз
Мой былой кумир,
Вы, месье Дюма,
Улыбнётесь ещё не раз.
И улыбку вашу узнаю я, –
Так отчаянно и легко
Промелькнёт она, светлый луч тая,
Словно шпага в руке Шико.
Что ж, бретёров старых упругий шаг
По тавернам и по дворцам,
Мушкетёрский плащ, королевский флаг
Возвратятся к иным сердцам.
Если этот мир
Не сойдёт с ума
На последнем пиру земном,
И, окончив пир,
Не сожжёт тома,
Согреваясь последним сном.
1. Ночи Парижа
Итоги ревности и мести
Сведёт удар из–за угла.
Сент–Антуанское предместье
Окутала ночная мгла.
Для королевского престижа
Важнее блеск, а нищету
Откроют улицы Парижа
Лишь королевскому шуту.
Да он встречал и не такое
На средней плоскости веков,
А равнодушие людское
Страшней отточенных клинков.
Так, в маске видеть не умея
Черты тоскующего дня,
Приходит ночь Варфоломея,
И начинается резня.
Так льёт кровавые чернила
Судьбы разящее перо
За то, что мужу изменила
Супруга графа Монсоро.
Густеет мгла, и всё же, всё же –
Любить и жить не перестать:
Пробитый шпагами вельможа
Ещё пытается привстать,
Ещё свеча в алькове тает,
И полумёртвый гугенот
Не о спасении мечтает –
О сладости любовных нот.
…Где жизни призрачная льдина
То безобразна, то чиста –
Все ночи сложит воедино
Взгляд королевского шута.
2. Дуэлянты
Жизнь дуэлянта коротка,
Поскольку то и дело
Висит на лезвии клинка,
Пронзающего тело.
Гримаса, взгляд,
Усмешка, жест... –
Их ловкостью и силой
Недолго выменять на крест
Над свежею могилой.
Клинки пощады не дают,
Стремясь к жестокой цели,
Когда в позиции встают
Участники дуэли,
Той, что губительна и зла,
Но – так или иначе –
Решает скользкие дела
Опасные задачи.
И лишь усталая рука,
Под сердце сталь вбивая,
Закончит бой наверняка,
Нить жизни обрывая, –
Летит погасшая звезда,
Да на потеху Смерти
Во славу страшного труда
В аду ликуют черти.
Бывает, впрочем, что несут
Дуэли тяжесть кары,
Тогда пророчит Божий суд
Суровые удары.
Но – Книгу судеб не прочесть,
И слышно из былого:
«Дороже жизни стоит честь,
Дороже денег – слово!»
3. Баллада де Бюсси
Удар! Враги подходят стаей,
Волками лезут из окна,
А рядом молится она,
В своей любви почти святая.
Один на сто, хорош расклад!
Но он страшней любого зверя,
И, в полный крах ещё не веря,
Сжимает гибельный булат.
Уже не шпагой, – топором.
Вот череп надвое расколот:
Убийца, что силён и молод,
Ушёл к Харону на паром.
Ещё удар! Три шпаги враз
Вонзились в стену вместо тела.
...Она не этого хотела,
Встречая блеск горячих глаз.
Но за измену плата – ночь,
В которой смерть клинками светит.
Он за любовь собой ответит,
Ему врагов не превозмочь.
Уже кровавые рубцы
В багрец окрасили рубаху.
Боль не уступит место страху,
Ложатся грудой мертвецы.
Удар! И вражеский кинжал
Пронзает левое запястье.
Но – рядом друг: какое счастье,
Он смог пробиться, он вбежал!
"Спасай её и уводи!
Я задержу. Молю, скорее..."
Враги, от ярости зверея,
Ревут, и главный – впереди.
Вон – в маске прорези глазниц
Глядят мушкетными стволами,
В них полыхает мести пламя.
И вновь сверкает шпаги блиц!
"Прощайте, граф де Монсоро..." –
Под горло вбит стальной обломок.
О, как мучителен и громок
Крик перед выходом в зеро!
И – заключительный аккорд:
Свой выпад Рок уже наметил,
Последний миг предельно светел,
Последний взгляд предельно горд.
Пусть кровь из раны бьёт ключом,
Зияет вечности могила, –
Он не жалеет ни о чём,
Благословляя всё, что было.
Он знал Любовь, а перед ней
Бессильны смерть и узы брака.
Так звёзды средь сплошного мрака
Сияют ярче и сильней.
...Давай, курносая, коси,
Изнемогай в трудах усердных!
Но, слышишь? Со страниц бессмертных
Звучит баллада де Бюсси!
4. Ветер Франции
Ветер Франции – шампанское вино,
Ни в грядущем нет его, ни в настоящем.
В детской памяти он, выпитый давно,
Остаётся тем же радостно–пьянящим.
В звоне стали он и в пении свинца,
Где Париж кипит и пенится Луара,
За обложками томов Дюма–отца,
В иллюстрациях Мориса Лелуара.
Ветер Франции врывается, шаля,
Словно шайка бунтаря–авантюриста.
Ветер Франции гнёт мачты корабля,
Что несёт к свободе графа Монте–Кристо.
Ветер Франции летит сквозь времена
В заревую даль, что призрачно алеет.
Кто тем ветром надышался до пьяна,
От других ветров уже не захмелеет.
5. Бастилия
Пока оковы на руках,
Забудь о нежности и страсти.
Тюрьма останется в веках
Опорой королевской власти.
Вчерашний принц и ловелас,
И заговорщик (это в моде!)
Сегодня выгрызает лаз
В стене, мечтая о свободе.
Тому, кто против короля –
Глушь казематного пенала,
Но будет яма и земля
Тому, кто против кардинала.
Бастилия! Монарший суд
Определяет тяжесть срока.
Настанет день, тебя снесут
По воле ярости и Рока.
И всё ж – в любые времена,
В любой стране, любому трону
Своя Бастилия нужна,
Чтоб крепче охранять корону.
6. Капитан де Тревиль
Там, где робкие прячутся в норы,
Точно крысы, таясь от беды,
Королевские псы – мушкетёры,
Никогда не ломают ряды.
Что война или бунт, или склока
Недовольных особ при дворе?
Всякий раз королевское око
Видит нас в неизменном каре!
Наш отряд – обнажённая шпага:
Дан приказ, мы исполним его,
И в бою не уступим ни шага,
Как всегда, не щадя никого.
Их величество смотрит сквозь шторы...
Но известно, в тревоге любой
Королевские псы – мушкетёры,
Государя закроют собой!
7. Атос
Пусть жадная смерть упрямой осой
Летит по моим следам...
Я выпью за вас, старуха с косой,
Я выпью за вас, мадам!
Снимите парик, и – ближе, смелей!
Ну, что там – клинки, ножи?
Уродливый лик мне всё же милей,
Чем маска холодной лжи.
Порой и в шелках скрывается зло,
А в рубище – бриллиант,
Не сразу поймешь... Но мне повезло,
Удача – мой секундант.
В глазницах у вас безумье и злость,
И вот что я вам скажу:
Для драки сейчас сгодится и трость,
Я шпаги не обнажу.
8. Портос
За всю роту сказать не берусь,
Там у каждого собственный бой, –
Я дерусь, потому что дерусь,
И доволен такою судьбой.
От Парижа на тысячу миль
Наша слава подобна звезде,
А прикажет месье де Тревиль,
Мушкетёров узнают везде.
Вот пойдём, по дорогам пыля,
Сквозь границы к чужим городам
Мы, голодные псы короля
И любимцы восторженных дам,
Враз проникнутся сутью вещей
Все, кому недостаточно слов,
Пред шеренгами синих плащей
И рядами мушкетных стволов.
9. Арамис
Ни разу – Господи, спаси! –
Не изменяли тон и стиль
Графиня де Буа–Траси
И герцогиня де Лонгвиль.
У важных дам причуда есть,
Знакомая не нам одним:
Они готовы и на месть,
Коль дело будет не по ним.
Я тоже действую хитро,
Но если сердце позовёт,
То мушкетёрское нутро
И под сутаной оживёт.
Давно уж всем наперерез
Иду по лезвию клинка...
Не госпожа ли де Шеврез
Кивнула мне издалека?
10. Д'Артаньян
Я не был знатен, но однако
Спас королевское колье.
Я помню шпагу де Жюссака,
Я помню ярость Ришелье...
Сам удивляюсь, – неужели,
Я выжил, крови не пролив,
У стен горящей Ла–Рошели
И на дороге к замку Иф?!
Я лез из кожи ради службы,
Смеялся под картечный свист,
Но не предал ни разу дружбы,
И в этом я пред Богом чист.
Теперь – последняя атака,
Я старой песней глотку рву,
И хоть не знатен, но однако
Всех королей переживу!
11. Д'Артаньян и Констанция
В Беарне девушки хоть куда,
Любая прекрасна, но
Вас звали шумные города,
Придворных страстей вино.
И там, где воздух сожгла свинцом
Сплошная завеса туч,
Прощаясь с матерью и отцом,
Вы видели светлый луч.
Он вспыхнул, вмиг озарив чело
Восторгом иного дня,
И мать, вздохнувшая тяжело,
Отпрянула от коня.
Сменили вы материнский плач
На музыку городов,
На острую шпагу и синий плащ
В огне золотых крестов.
Ах, небо парижское в цвет синевы!
Но вот вам вопрос, месье:
– Какого же чёрта влюбились вы
В Констанцию Бонасье?!
Замужняя дама, мила, молода –
Немало таких вокруг,
А с этой дамой пришла беда,
И гибель сомкнула круг.
Хрипели кони, летели дни
В дорожную колею, –
Попробуй, вырвись из западни,
Теряя друзей в бою!
Страшна цена за любовный бред,
За плотную сеть интриг:
Умчался в полночь кортеж карет,
Растаял последний крик...
Месье Дюма закрывает том
И смотрит через века,
Как вам на плащ с золотым крестом
Спадает её рука.
И вот уж мука крылом совы
В кромешную тьму влечёт.
Какого же чёрта влюбились вы?!
Да разве ответит чёрт...
12. Миледи
"Вас так много, а я один.
Я убью вас, поверьте на слово," –
Глухо вымолвил господин
В бликах пламени тёмно–красного.
То закат догорал в окне,
Пробиваясь сквозь штору венскую,
Там, где корчились на огне
Мысли, рвущие душу женскую.
Напряглась, поднимая взор,
Но сломалась о холод встречного,
А клейма роковой узор
Взвился болью с плеча увечного.
Эта боль улетела в даль
Осторожной и хищной птицею,
И небес голубой хрусталь
Ночь закрыла слепой страницею.
13. Баллада Атоса
Крутил лукавый Люцифер
Интриг веретено.
Мы пили с графом де Ла Фер
Бургундское вино.
Вторые сутки за столом
В заброшенной корчме
Мы говорили о былом,
О войнах, о чуме...
Он пил, как пьют в последний раз,
И серые глаза
Среди скупых, печальных фраз
Туманила слеза.
Казалось мне, что в этот миг,
Белея от тоски,
Он словно сдерживает крик,
А боль дробит виски.
Казалось, этот разговор
Во тьму его влечёт...
Но вот хозяин, старый вор,
Потребовал расчёт.
Хрипя, как медная труба,
Расставив сапоги,
В его лице сама Судьба
Взимала с нас долги.
"Я заплачу и не скупясь, –
Граф сухо процедил, –
За душ мучительную связь
И за сердечный пыл.
За веру в нежные слова,
Что тает, как свеча,
Сегодня ляжет голова
На плаху палача".
Швырнув хозяину кошель,
Он встал из–за стола.
Тянула сонную дуэль
Предутренняя мгла.
Был город, как пустынный зал,
В мерцанье фонарей.
"Прощайте, сударь" – граф сказал
И вышел из дверей.
А через день на Пре–о–Клер
(О, смерть, слепой тиран!)
Был найден некий кавалер,
В груди – двенадцать ран.
Кровавой лужей растеклось
Пятно под головой.
Исколот шпагами насквозь,
Он был ещё живой.
Купаясь в дождевых слезах,
Как женский силуэт,
Плыл в остывающих глазах
Готический рассвет,
Пока архангельской трубой
Исходов и начал
Протяжный колокольный бой
Над городом звучал.
Ужасный год, жестокий век,
Любви тернистый путь!
Ступая на летейский брег,
Назад не повернуть.
И тайна графа де Ла Фер,
Забытая звезда,
От нас по воле высших сфер
Сокрыта навсегда.
Но быль о давних временах
Хранит веков металл:
Скрипучим голосом монах,
Молитву прочитал,
И слышалось едва–едва
Склонившимся в тиши:
"За веру... в мёртвые слова
Из ветреной души...".
14. Ришелье
Как скорпионы под рукой
Монморанси, Конде, Роганы
В год тысяча шестьсот... какой
Неважно, – всюду интриганы.
Им головы на плахи класть,
А мне быть лезвием кошмара:
Централизованная власть
Дороже глупого Сен–Мара.
Распутницы в дезабилье
Ломают трон не хуже пушек,
Но всем известно – Ришелье
Плевать на знатных потаскушек.
Фальшиво льстит придворный хор...
Ах, если б выбрать для опоры
Двух, трёх таких же, как Рошфор,
И – смерть вам сплетники и воры!
Централизованная власть
Рвёт тех, кто языками треплет, –
Им головы на плахи класть,
А мне внушать всеобщий трепет!
15. Портосская баллада
У мужа госпожи Кокнар
Почёт и положение,
Он получает гонорар
За каждое движение.
Куда придёт, везде фурор.
И нет приятней миссии:
Он – генеральный прокурор
Какой–то там комиссии.
И взятки каждый обормот
Несёт ему злодейские.
Конечно, скряга он и жмот,
Ну, как и все судейские.
А вот жена его, Мадлен, –
Милей не встетить дамочки!
У ней приятный вид колен,
И на щеках – по ямочке.
Я к ней порою захожу,
Коль мужа нет поблизости,
И даже за полночь сижу,
Не видя в этом низости.
В наш век порывов и страстей
При недостатке гласности
Мы ждём приятных новостей
От дам любимых, в частности.
А лично я охотно жду,
Чтоб выпала субсидия.
И, ежели к Мадлен иду,
Бываю в лучшем виде я.
А как же грозный прокурор?
А он "объелся сливами".
Увы, супружеский террор
Не властен над счастливыми.
Хоть глаз судейского остёр,
Читает страсти хронику,
Да только бравый мушкетёр
Не по зубам законнику!
Решил меня он извести
Усиленным слабительным,
Чтоб в спальню не сумел войти
Я с приступом губительным.
Подсыпал порошок в вино,
Да выпил сам по–глупости.
Я не смеялся так давно,
Надеясь скоро труп нести.
Он оклемался, старый шут,
Едва не окочурившись.
А я уж рядом, тут как тут,
Стою себе, прищурившись.
Участливо ему твержу
Приличные сентенции.
Ох, злился, вам я доложу,
Сей столп юриспруденции!
Он нанял на парижском дне
Бандитов шесть, наверное,
Чтоб поломали кости мне
За плату непомерную.
Чтоб у предместья Сен–Дени
Однажды тёмным вечером
Меня оставили они
Жестоко изувеченным.
Не повезло ему опять,
Я с ними враз управился:
Хотел на ясене распять,
Да ясень не понравился.
И этой мелочной войне
Идти б до бесконечности.
Но вот Мадлен призналась мне
В допущенной беспечности.
Она себя не сберегла, –
Не минуло и месяца,
Полнеть, бедняга, начала,
И впору хоть повеситься!
А тут – война, и в Артуа
Застрял я, дело скверное!
Давно кричит "уа–уа"
Малыш её, наверное.
Но если в чёртовый Аррас
Ворвёмся мы до холода,
К Мадлен я выберусь тот час,
Коль не загнусь от голода.
И вот тогда, наверняка,
От пяточек до носика
Узнаю милого сынка,
Весёлого портосика.
16. Бастион Сен-Жерве
— Сколько ружей, господа?
— Двенадцать
— Сколько выстрелов в запасе?
— Около сотни.
— Это все, что нам нужно.
А.Дюма "Три мушкетёра"
Мушкетные пули кромсали уступ стены,
Казалось, мгновенье, и – гибель наверняка...
Но граф произнёс: – Даже воинство сатаны
Не сможет сломить нашу крепость во все века!
Расколотый камень обвалом сорвался вниз,
Отряд за отрядом на приступ пошли враги,
И, лязгнув металлом, откликнулся Арамис:
– Они уже рядом, пора обнажить клинки!
Дубовый обломок топорщился, как костыль,
Который кому–то грозил в суете дурной.
Портос усмехнулся, пустую разбив бутыль,
О голову чью–то, возникшую над стеной.
Вал ярости меткой летел по сухой траве,
Жестокое пламя владело планетой всей,
И рваной салфеткой плескалось у Сен–Жерве
Победное знамя навеки живых друзей.
17. Герцог Бэкингем
Под пушечный гул
Мне б за Англию биться
И славу, как деву,
Взять в пекле войны,
Но чёрт подтолкнул
В королеву влюбиться,
Увы, в королеву
Враждебной страны.
Любовное поле –
Дорога к победе,
И в каждой победе
Вкус жизни сильней.
Ко мне благоволили
Первые леди,
Но первые леди –
Ничто перед ней.
У ног её брошу
Под шёпот тревожный
Огонь бриллиантов
В жемчужной волне.
Но тяжкую ношу
Любви невозможной,
Как ношу атлантов
Не вынести мне.
18. Королева Анна
В часы, когда сырая тьма
Свивается змеёй,
И покрываются дома
Блестящей чешуёй,
И дождь за окнами дворца
Идёт сплошной стеной,
Жизнь от начала до конца
Встаёт передо мной.
И снова прошлого черты
Мне видятся из мглы:
Шелка, алмазы и цветы,
Кареты и балы.
Я помню всех, кому была
Обманною мечтой,
Кому надежду подала
Коварной теплотой,
Кого манила иногда
На зависть остальным,
Кого губила навсегда
Приёмом ледяным.
Жизнь королевы нелегка,
И двор её – не рай:
Для мушкетёрского клинка
Работы через край.
Меня спасали и не раз,
А я, моля святых,
За всё платила парой фраз
Да горстью золотых.
И вот теперь пришла пора
Играть иную роль:
Я одинока и стара,
На троне – сын–король.
Гремит весёлый Фонтенбло
Потехой огневой.
А я сквозь мокрое стекло
Под ропот дождевой
Гляжу, незримая никем,
И в смутной тишине
Убитый герцог Бэкингем
Признанья шепчет мне.
Крошится времени броня,
Как нежный круассан.
Ах, он один любил меня,
А не монарший сан.
Но что любовь?
Любовь сгорит
И, догорев, уйдёт,
Когда бесстрашный фаворит
Заколотым падёт.
Другие будут вслед ему
Ждать часа своего.
Но я гляжу в сырую тьму,
Не видя никого.
Жизнь от начала до конца,
Перегорев дотла,
Из королевского дворца
В безвременье ушла.
19. Рошфор
Ваше имя – сталь и пламень,
Да бряцанье шпор.
Но нашла коса на камень,
Господин Рошфор.
Не сыскать уже подмоги,
Сколько ни зови.
Вам на дыбе сломит ноги
Пытка... c'est la vie!
Вам в Бастилии томиться
До скончанья дней.
Так бегите же к границе,
Торопя коней.
Только вы смеётесь пьяно:
– Коль с фортуной врозь,
Лучше шпага д'Артаньяна,
Что пронзит насквозь.
Лучше пусть щипцами нежит
Казематный бес,
Если враг клинок не врежет
В сердце по эфес.
Но бежать, подобно волку,
Это моветон.
Раскаляй палач иголку,
Слушай смертный стон…
20. Двадцать лет спустя
На душе тоскливо, скверно,
Город кроется во мгле.
В мушкетёрскую таверну
С господином д'Эрбле
Мы зашли, плащи снимая,
Нам тепло всего нужней.
У солдата жизнь прямая,
У аббата посложней.
И опять, как в старой книге,
Алебардами блестя,
Не кончаются интриги
Даже двадцать лет спустя.
В страхе ждёт лихая фронда
Беспощадного суда,
Врёт Париж, бунтует Лондон,
Всюду новая беда
Окружает справа, слева...
– Но возможен компромисс,
Нам поможет королева.
– Что вы, милый Арамис!
Королевские особы
Слишком заняты сейчас,
Да и где случалось, чтобы
Было дело им до нас?
Уповать на них не нужно,
Всё уже предрешено:
Нам поможет только дружба,
Только дружба и вино!
К чёрту мелочные ссоры,
Предаваться им не след.
Мы – всё те же мушкетёры
Через два десятка лет,
И на нас в любую смуту
Палачи ведут досье.
Отвлекитесь на минуту,
Посмотрите–ка, месье,
Каплуны почти остыли
На подносе у Люси...
– Эй, хозяин, три бутыли!
– И четвёртую неси!
21. Мазарини
Храпит торговка на перине,
Гвардеец дремлет на посту,
А кардиналу Мазарини
Глядеть полночи в темноту.
Пока на фронду нет управы
Скудеет денежный прилив.
Нет, он не жаден – Боже правый!–
Он лишь не в меру бережлив.
К чему бессмысленные траты?
Пускай в Париже каждый день
Кричат глупцы аристократы,
Что он – предшественника тень.
Скучать по топору и плахе
Весьма обычно для господ,
А у него – и ночи в страхе,
И по утрам холодный пот.
Без сожаленья жизни глянец
Был обращён в сплошной товар,
И тенью ловкий итальянец
Проник в заветный будуар.
Теперь уж Франция – в кармане,
А королева вместе с ней.
Вот так и в жизни, и в романе
Восходят к власти из теней.
22. Женская война
У внутренних войн есть немало обличий,
И в женском костюме приходит беда.
Прекрасные дамы – рабыни приличий,
Но если их сделать врагами, тогда
Прекрасные дамы берутся за шпаги
И волей шальною ведут за собой,
И дерзко смеются, срывая, как флаги,
Бельё кружевное, лишь кончится бой.
Где деньги и власть, там охранники зорки,
Наёмный клинок беспощадно остёр,
И всё же – у ног герцогини–фрондёрки
Пьянеет от страсти былой мушкетёр.
– Мадам, вы сегодня смелы и упрямы!
– Месье, это платье так тягостно мне!
...Влекут к преисподней прекрасные дамы,
Сгорая в объятьях на женской войне.
23. Железная маска
Он рос без материнской ласки,
За ним с рожденья шла беда,
Его лицо в железной маске
От мира скрыто навсегда.
За что судьба его карала?
Стекая в полночь, как слеза,
Из–под тяжёлого забрала
Глядели горькие глаза.
Когда в немыслимой печали
Он рвался духом из кольца,
То пальцы тонкие встречали
Кусок железа у лица.
Вот он – невинный и виновный,
Чьи годы в тлен обращены,
Брат короля единокровный,
Лишённый трона и страны.
Душа, подобна пепелищу,
Куда забрёл бездомный зверь...
Немой смотритель ставит пищу,
И лязгает стальная дверь.
Опять один. Но острой болью
Мерцает жизни полоса,
Когда он вырвался на волю
На три отчаянных часа.
Фигура в заговоре скором,
Средь королевского дворца
Он вспыхнул яростным укором
Пред ликом брата–близнеца.
В день рокового столкновенья,
Что разгорался, как костёр,
Решило всё одно мгновенье
И... неизвестный мушкетёр.
Меж двух Людовиков стоящий,
Играя собственную роль,
Лишь он узнал, кто настоящий,
А кто подставленный король.
Но если б дать мятежной сказке
Шанс переделать жизнь, тогда
Сидел бы здесь в железной маске
Другой Людовик – навсегда...
У королей нет доли слаще,
И нет страшнее тех судеб,
Где мир торжественно–блестящий
Меняется на чёрствый хлеб,
Где ржавою водой напоит
Немой смотритель–инвалид,
Когда лицо железо скроет,
А душу злость испепелит.
24. Виконт де Бражелон
Кто–то верит словам,
Кто–то бредит победами ратными,
Ваша скромная роль –
Слушать сердца клокочущий фронт.
Приближается к вам,
Озарённый лучами закатными,
Нет, увы, не король
И не герцог, всего лишь виконт.
Утончённость манер
И старинную звучность фамилии
Под дорожным плащом
Он скрывает, как–будто в тени.
Госпожа Лавальер,
Забывают подобных в Бастилии,
Сколь их будет ещё
В казематах заканчивать дни...
Взгляд открытый светло
Смотрит в душу:
Давно ли с мальчишкою
Вы играли когда–то,
Встречаясь у старых куртин?
Но зовёт Фонтенбло
Фейерверка весёлою вспышкою,
Это – щедрая плата
За тяжесть интриг–паутин.
Королевский альков
Не для каждой откроется с вечера, –
Сто волнующих лет
Обещает любви ворожба!
Пусть же звоном клинков
Его преданность будет отмечена,
Беспощадный стилет
Обнажает злодейка судьба.
Госпожа Лавальер,
Ваше имя – в истории Франции,
Фаворитки порой
Остаются известнее жён.
Госпожа Лавальер,
Вы удачливей бедной Констанции.
Но – лукавой игрой
Ваш герой, будто шпагой, сражён.
Гулко колокол бьёт,
И стихом ему горестно вторю я:
Можно душу распять
И от страсти лишиться ума, –
Смерть любви не убьёт,
Но печальная эта история
Повторится опять
На страницах романа Дюма.
25. Монте–Кристо
В Париже ночь сыра и мглиста,
Холодный дождь стеной идёт.
В Париже графа Монте–Кристо
Никто не знает и не ждёт.
Забыты страшные секреты:
Донос, предательство и ложь...
А он выходит из кареты,
На нём тяжёлый макинтош.
А он выходит из кареты...
И – впору кинуться в бега!
Он не забыл, он помнит это,
Он знает каждого врага.
И по отдельности, и вместе
Им от расплаты не уйти, –
Он счастье в долгожданной мести
Вот–вот сумеет обрести.
В его душе осиный улей
Беснуется, сводя с ума.
Сенатору – позор и пуля,
Банкиру – нищая сума.
И богадельня, и могила
Сумеет каждого найти!
...А та, которая любила,
Да не смогла любовь спасти,
Пусть тусклым светом аметиста
Блистает в ложе Опера, –
Ей дар от графа Монте–Кристо
Поступит с самого утра.
Отрадно в месть душою вжаться
И злые раны бередить.
Но, если с женщиной сражаться,
Её ничем не победить.
Пылает боль зловещим жаром
И превращается в пыльцу.
...А ливень хлещет по бульварам,
И слёзы льются по лицу.
26. Сердца и шпаги
Стук сердец угасает немо,
Вечность души берёт в полон.
Нет ни герцога Бекингема,
Ни виконта де Бражелон.
Цепи рвутся, горят бумаги,
Ветер гонит столетий прах...
Остаются сердца и шпаги –
Не в романах, в иных мирах!
_______________
* Автор портрета А.Дюма – Морис Лелуар,
из иллюстраций к "Трём мушкетёрам".