Я не знала тоски по родине –
лес густой и кусты смородины,
старый мост у реки.
Дальний колокол – звон вечерний
из столетней немой деревни,
где лишь пастбища да старики.
Никому не иду молиться,
закрываю, как дверь, ресницы,
дверь душевной моей тюрьмы.
Только шорох дубовых листьев,
только пепел – и где-то близко –
крик совы.
Ну а там, где меня не вспомнят
океана крутые волны
бьются в берег. Стелется дым.
А торговец цветистой пряжи
был колдун и замечен в краже
детских судеб и светлых дум.
Там стоят вдоль дорог притоны,
смех и стон в молодом Содоме –
много солнца и красной крови.
Там и ты – со своей волею,
с навыком и наукою,
со знаком звезды в ладони
и с круговой порукою
мира страстей и боли –
со всем, что меня изранило
ещё до рождения,
сделав прочней алмаза.
Ты не споткнёшься даже,
если все стены рухнут,
как с подоконника ваза.
А мне, музыканту без скрипки,
поэту без слова,
ничего не нужно, кроме
прохлады летнего вечера
и, может быть, еще бриза моря.
Мне, ото всех ушедшей,
оставившей всё без боя.
Оставившей только свечи
для поминальной тризны,
лучший мир не нашедшей
за неименьем отчизны.