Она попала в этот район города совершенно случайно, по пути к себе...
В тот день шёл сильный дождь, и она просто не разглядела номер подошедшего троллейбуса. Троллейбус был синим, а по её маршруту всегда ходили только синие троллейбусы, поэтому никаких сомнений у неё не возникло. Но через пару остановок троллейбус свернул в другую сторону и проехал довольно долго, прежде чем остановиться. Она, досадуя на дождь и на свою невнимательность, выскочила на тротуар, огляделась и поняла, что совершенно не знает эту часть города и не понимает, как отсюда выбраться. Прохожие, спешащие мимо под зонтами, не хотели даже остановиться, дождь усиливался, и единственно правильным для данного момента ей показалось решение зайти в библиотеку, двери которой выходили прямо на тротуар и были открыты.
Улыбчивый старичок в гардеробе услужливо принял её мокрый плащ и, загадочно улыбаясь, сообщил, что никакие пропуски здесь не нужны, и она может пройти в зал…
В огромном сумрачном зале с высокими зашторенными окнами рядами стояли полки, а между ними - такими же рядами – столы. На столах горели жёлтым светом настольные лампы, и это было единственным освещением, которое неуловимо придавало происходящему какую-то сказочность.
Она бродила между полок и с удивлением обнаруживала, что на них находились вовсе не книги. На одних полках она нашла целые развалы цитат – на любые случаи жизни. Их можно было выуживать оттуда по одной, и это было подобно тому, как в детстве бабушка учила её вытаскивать нитку нужного цвета из огромного запутанного клубка разноцветного мулине. Но она так и не научилась тогда вышивать – не любила. И цитаты она тоже не любила. Нет, она, безусловно, иногда использовала их в речи или в статусах, но это случалось очень редко: ей почему-то казалось, что за цитатами люди скрывают неумение выразить мысли своими словами. Пусть даже это не будет так красиво, как в чужой фразе, но это будут собственные слова, а значит, более значимые. Вместо этого люди используют цитаты, совсем как формулы в математике, невольно соглашаясь со сказанным. Так они принимают чужое мнение и даже незаметно начинают следовать чужим мыслям и словам. Они восхищаются цитатами и живут по цитатам - она наблюдала это каждый день, заходя в сеть. Получалось, что всех людей на Земле можно было разделить на две категории: те, кто говорит или пишет свои собственные мысли, и те, кто цитирует первых. Правда, справедливости ради, нужно признать, что есть и те, кто "между" - это те, для кого чужие слова становятся толчком для своих собственных размышлений, и это вселяет надежду, что не всё так плохо...
Она улыбнулась своим мыслям и повернулась в другую сторону. На соседних полках ровными стопочками лежали истины. В отличие от цитат, они были не пёстрыми, а, скорее, - какими-то одноцветными, похожими на старые выцветшие фотографии. Она заметила ещё одно отличие: истины были упорядочены и разложены очень аккуратно - видимо, они вызывали уважение. Ей вспомнилось, что они бывают избитыми, но эти были вполне крепкими, просто выглядели устало, и она решила, что, наверное, это от частого использования.
Истин было много. Так же много, как и цитат. Она подумала, что очень часто люди используют цитаты и считают их при этом истинами. А авторов этих цитат, соответственно, считают мудрецами, упуская из виду, что цитируемые слова могли быть когда-то лишь частным мнением в какой-то частной ситуации, а в другом случае могут оказаться совершенно неприемлемыми - в таком случае то, что выдают за истину, оказывается не совсем верным. Но если эти слова однажды сказал известный человек, люди продолжают повторять их и не задумываются над сказанным.
Она посмотрела по сторонам: если здесь лежали истины, то где-то неподалёку должна быть и правда! Но нигде поблизости правды не оказалось – ни на полках, ни на широких подоконниках. Зато истины занимали целый ряд стеллажей. Она шла вдоль них, внимательно вглядываясь, но правды так и не нашла. Она подумала, что правды нет, потому что её, видимо, очень сложно хранить: она со временем устаревает - передаётся из уст в уста, обрастает слухами, переписывается по нескольку раз и постепенно теряет смысл. А может быть, её не хранят, потому что ей никто не верит? Или она никому не нужна… Вот и здесь, как оказалось, её тоже не было…
Большие коробки на полу были почти доверху заполнены дневниками. Она сразу поняла, что это были именно они: на некоторых были нарисованы или наклеены цветочки и сердечки – это были девичьи дневники. Другие были в обычных обложках, но среди них попадались и солидные кожаные переплёты. Она всегда знала, что дневники, изначально написанные как личные, становятся потом, рано или поздно, достоянием других людей, и поэтому никогда не вела дневник. А ещё она считала, что люди, хоть и говорят, что их дневник – это личное, но на самом деле пишут его, чтобы потом он был найден и прочтён. И было в этом какое-то лукавое кокетство…
На низеньких полках у стены лежали письма. Это были письма, написанные на бумаге. Штемпели и чернила на них уже выцвели, и буквы можно было разглядеть с трудом. Она давно уже не писала таких писем, впрочем, как и ей никто давно их не писал. Короткие записочки в телефоне вполне соответствовали теперешнему ритму и образу жизни. Она вспомнила, какой у неё всегда был ужасный почерк. Он и сейчас не лучше, но сейчас она пишет лишь изредка, заполняя какие-нибудь квитанции или анкету для получения очередной дисконтной карты, а раньше, когда она писала настоящие письма, ей приходилось писать медленно, старательно выводя буквы, чтобы придать написанному приличный вид и разборчивость. Особенно она не любила буквы «ч» и твёрдый знак – этот извивающийся верхний хвостик всегда выходил странно большим и портил всё слово. Она вспомнила, как ждала писем, и каждое было событием. Так же, как и писать письмо – тоже было событием. А по почерку можно было определить настроение автора - по крайней мере, сильные эмоции неизбежно откладывали отпечаток на манеру письма, а короткие фразы всегда говорили о том, что писавший волновался…
Неожиданный оклик старичка из гардеробной вывел её из задумчивости, а то, что он сказал, оказалось ещё более неожиданным. Оказалось, что все уже ушли – и сотрудники, и посетители. Ей тоже следовало идти. А напоследок он предложил ей выбор: взять с собой что-нибудь - то, что ей понравилось больше всего (в подарок, как объяснил гардеробщик) или, наоборот, оставить что-нибудь в подарок для библиотеки.
Она опешила от неожиданности, потом огляделась и задумалась… Вокруг был мир чужих слов, сказанных или написанных. Мир чужих мыслей. Мир чужих прожитых жизней с выстраданными кем-то истинами. Мир чужой памяти. Целый огромный мир чужих чувств и эмоций, из которого она могла взять всё, что захочет. Или добавить к нему малую часть из своей жизни…
Как ни странно, она пришла к выводу, что того, что ей захотелось бы взять с собой, она здесь не нашла. Но и подарить этой странной библиотеке что-то стоящее она тоже не могла – просто потому, что ничего такого у неё тоже не было.
Она взяла из протянутых рук старичка плащ и, не одеваясь, пошла к выходу…